chapter 5 (1/2)
«я так тебе откроюсь, распорю все швы – смотри. каждый, кто зашивал меня, забыл что-то внутри…»</p>
- Долго еще?
- Контур только заканчиваю, ты же видишь.
Ничего она не видела. Костья устала до чертиков. У нее внутри ничего кроме волчьей тоски и покалывающего где-то за легкими очередного приступа. Она так давно не чувствовала себя полностью отдохнувшей, что скоро перестанет различать дни и месяцы без постоянных косых взглядов на толстый, потрепанный календарь в холле. Хотелось отвлечься привычным способом, но новая паутинка на коленной чашечке перестала вдохновлять уже после того, как чернильный эскиз растекся по коже.
Последнее время события и чужие случайные фразы кружились вокруг нее сломанным калейдоскопом, не складываясь в узор, а разлетаясь, чтоб засыпать обломками.
«Ты же понимаешь всю ответственность», «Следи за своими, Каспер, вы совсем распустились», «Кем ты себя возомнила?», «Думаешь, все можно?»
Она дернулась, стряхивая неприятные мысли и тут же замерла под предостерегающим ворчаньем Горб.
В комнате смотреть было совсем не на что. На шатком табурете у окна остывала брошенная Наташей плойка, подоконник был завален стопками одинаковых учебников так, что ей, растянувшейся на полу, нельзя было разглядеть даже оконную раму.
К отбою все сползутся обратно в комнату. Можно поорать для порядка – пару недель учебники будут прилежно исчезать в тумбочках, а потом все вернется на круги своя. Костья поморщилась.
Обиталище десятой группы за семь лет было изучено ей вдоль и поперек. Ничего нового не могли прятать ни потрескавшийся потолок в подтеках от сточной воды, ни выцветшие рисунки на стенах. Глаза то и дело спотыкались о серый рюкзак на пустующей кровати у входа. Он, такой же незаметный, как всё здесь, но словно подсвеченный знанием о том, кому принадлежит, отдавался в затылке мыслями, которые она упорно гнала от себя последние сутки.
Тусклый свет плавно очерчивал на полинялых обоях две сгорбленные тени. Купер от скуки пыталась разглядеть что-то в желтоватых узорах, но быстро бросила это занятие, переводя взгляд на татуировочную машинку, быстро бегающую по ее коленке.
Алина сосредоточенно хмурилась, по выбритому виску сползала бисеринка пота.
- Да расслабься ты! В первый раз что ли? – Костья поморщилась, запрокинув голову. Уже ставший родным шум машинки не успокаивал.
Переживать о качестве очередного рисунка на коже было глупо - Горб свое дело знала, ее работы и партаками назвать язык не поворачивался. Лучшего мастера в местных условиях Купер не нашла бы в любом случае, но Алине все же доверяла безоговорочно.
У девчонки за плечами блестяще оконченная художественная школа, проведенное в больничных палатах и быстро закончившееся детство, и отчаянный страх одиночества. Алина попала в Школу когда Костья уже была Костьей, но, несмотря на врожденную социопатию, влилась в коллектив чернильным ручейком, и носила статус «своей» уже через неделю. Через две из жестянок, моторчика и трезвого мозга Буниной родилась самодельная тату-машинка.
В десятую потекли девчонки всех групп и возрастов. Их принимали почти радушно – нательные рисунки от Алины гарантировали благодарные подношения вроде сигарет и сладостей.
А Купер ценила в Горб ее уверенную молчаливость и мастерство. Она примерно два раза в день пожимала плечами на очередное девчачье «хочу», молча раскрывала папку с рисунками и протягивала капризным «клиенткам». Половина отсеивалась сразу – рисовала Горб далеко не цветы и бабочки, а на просьбу набить глупую цитатку молча разворачивалась и уходила.
- Мебель ходячая! – обычно ворчала очередная отшитая девчонка за углом, недовольно прикуривая, - Хоть бы объяснила, почему делать не будет. А то ведь даже рта лишний раз не открывает.
Разговаривать с кем-то не из десятой группы Алина вообще не любила, предпочитая ограничиваться кивками и жестами. Одноклассницы фраз удостаивались, но редко получали от нее что-то кроме односложных предложений или одобрительного хмыканья.
Учителя и воспитатели клеймили ее замкнутой и недалекой, девчонки – букой, а Костья была той, кто знал чуть больше остальных, поэтому просто не имела права ставить клеймо.
Горб открылась только однажды. Она набивала ей самый первый рисунок – смешную и дерзкую композицию на костяшках. Влага в глазах блестела ярче покачивающегося в ухе каффа. Говорила много и взахлеб, но так тихо, что слова заглушала беснующаяся машинка.
Купер позже поняла, почему именно так и почему именно ей – Алина надеялась, что та ее не услышит, но почти физически нуждалась в слушателе. И про разрезающий подушку лунный свет, и про нож, и про психа-отчима и бесконечные уколы в психбольнице…. Каспер помнит до сих пор, но и тогда, и ни разу после не задавала вопросов. В благодарность получила понимающие глаза и настоящую преданность. Алина была одной из тех, кто принимал любое решение старосты как данность и не взрывался при этом бессмысленными юношескими понтами.
- А когда я паутину просила, ты отказалась! – вдруг обиженно пропыхтела почти над самым ухом Бунина, и Костья невольно вздрогнула.
- Ты была объебана и просила на всю щеку, - невозмутимо отбила Алина, не поднимая глаз, и сдула со лба отросшую челку.
- Надо же! В какой это момент все стали такими ответственными?! – послышалось уже совсем с другой стороны.
Костья подавила волну вскипающего раздражения и попыталась разглядеть на кроватях позади себя фигуру Насти. И как давно она молча тут сидит? Не двигая корпусом посмотреть точно за спину не представлялось возможным, а девка словно специально беспокойно вертелась там, куда не мог упасть взгляд Купер. В душе пробежала смутная тень подозрения.
- А ты чего такая недовольная? Плохие новости?
Настя неопределенно хмыкнула, продолжая вертеться сзади. Затылок неприятно зачесался от скользкого ощущения того, что кто-то стоит за спиной.
- Ох, темнишь ты что-то, - Каспер невольно прищурилась, - Ну-ка, выйди на свет, птичка моя.
- Я птица вольная: куда хочу – туда лечу! – по-вороньи прокаркала Бунина в ответ, но в совершенно дурацком и нелепом танцевальном движении выскользнула в центр комнаты и, стряхнув с табурета плойку, царственно на него уселась.
- Рассказывай.
Настя дурашливо закатила темные глаза к потолку и заунывно затянула:
- И жили они припеваючи, даже не подозревая, что Гора не допущена до соревнований из-за драки, которую отрицает. Новенькие мелкие зачислены в количестве двенадцати человек. Милка побрилась налысо, а одна никому не нужная, но почти святая девушка Настя нуждается в чертовой паутине на щеке хотя бы за тот скромный вклад, который она приносит нечеловеческим трудом на общее благо.
Староста десятой группы покачала головой, а Алина звонко цыкнула.
Привычную клоунаду Насти в десятой воспринимали спокойно. Стенания в последнее время стали любимой формой донесения информации в репертуаре Буниной. Она жонглировала сарказмом и иронией, так мастерски при этом выстраивая диалог, что собеседник не всегда до конца понимал, шутит она, или настроена серьезно. Ближайший круг научился правильно воспринимать постироничные разговоры, а тем, кто сталкивался с общественным деятелем Анастасией Буниной, по ее собственный словам, ”в девичестве Настасьей”, впервые, можно было посочувствовать.
- Вклад настолько скромный, что ты меня позавчерашними новостями кормишь. Про Гору точная информация?
- Говорят, да, - табурет под засопевшей Буниной опасно покачнулся, - Дмитрич чернее тучи ходит, загонял Петруху и ищет замену. Только где же ее взять?..
Костья задумалась. Если соревнования сорвутся, то шансов на открытые ворота до самой зимы больше не будет, а выдвижной ящик в тумбочке Насти наполовину забит записками и мятыми сотками – девчонки очень на этот выезд рассчитывают. Будет плохо, если он сорвется.
- А с кем драка была? Милка перестала ловить мышей?
Дураку было понятно, что сдерживал пыл Гороховой по-настоящему вовсе не тренер, и было удивительно слышать, что накануне соревнований староста девятой группы не уследила за своей вспыльчивой драчливой протеже.
Настя фыркнула.
- Я тебе говорю, она налысо побрилась, какие уж тут мыши… С нашей новенькая драка, позавчера еще. Кто ж знал, что она ее снесет. Петрова пока для всех это отрицает, не хочет Анькино имя порочить, но мелкие скоро разнесут...
Запретное на последние сутки слово «новенькая» выстрелило в виски тупой болью.
Ночь посвящения прошла неплохо. Бульдозером по нервам Купер она прошла, если быть честной.
Характер взбалмошной девчонки ржавым якорем взбаламутил хрупкое, царившее в десятой группе последнюю неделю спокойствие.
Было трудно наблюдать как трясущуюся фигуру Малой под шерстяным пледом превращают в безжизненную корягу, но, к счастью, она оказалась живучей и превзошла все ожидания Купер, продержавшись в сознании до последнего.
Каспера прошлой ночью хватило только на покерфейс и твердое ”не втыкать”.
Настя была права - запретить добить у Костьи получилось, а состриженные волосы - меньшая из цен, которые могла заплатить Бэллка за острый язык и нахальное поведение.
Подметать русые косы после того, как девчонку отволокли в больничное крыло - ”Нет, она не потерпит до утра, потому что Я так сказала”, - Костья заставила Веру.
И восемь пар глаз со своих кроватей молча наблюдали за тем, как светлые прядки змейками скользят за старым веником. В такие моменты Купер всегда думала о том, как в каждой из них остается все меньше светлого, и правда ли в этом виноваты только они сами. В этот раз к тяжелым мыслям добавилось чёртово чувство долга и липкое беспокойство за девчонку в пустой палате.
В тело Костьи и без этого каждый день пустота затекает талым снегом, а к вечеру солью сочатся набухшие красные веки и совсем нет сил думать и чувствовать. Ей убежать бы от всего этого, вот только никуда от собственной головы не денешься.
Нога Костьи нервно дернулась, и Алина удивленно подняла глаза, еле успев отдернуть машинку.
- Я случайно, - хмуро кивнула ей Каспер и снова посмотрела в сторону Буниной, - Была у нее?
- У Петрухи? – невинно захлопала глазами девчонка, продолжая разглядывать что-то в осыпающейся штукатурке потолка.
Купер выразительно выгнула бровь, пытаясь абстрагироваться от жгучей боли в колене, когда Алина вернулась к работе.
- Не зли меня.
Бунина застонала.
- Ну, не была сегодня, не была. Да что толку-то? Сутки без сознания. Оклемается – ты первая узнаешь.
- Очень на это рассчитываю, - процедила Костья сквозь зубы.
Костяшки по одной щелкали со стариковским хрустом.
Горе она, значит, врезала. Костья подавила протяжный вздох. Это не Бэлла, это, черт возьми, ходячая катастрофа! Придет в себя - Купер ее наручниками к батарее будет пристегивать, чтоб наверняка.
Теперь либо сама Горохова, либо Милас обязательно нарисуются - вопрос времени. Впрочем, пока Малая без сознания, есть шанс попытаться в мирный диалог...
Звук свалившегося вниз тела прозвучал почти выстрелом и Купер в очередной раз искренне задумалась о том, чтоб вскрыть себе вены зубами.
Бунина лежала на полу с открытыми, стеклянными глазами и глупой улыбкой. Зрачки растекались черным заревом и вдруг стало кристально ясно, почему она избегала смотреть старосте в глаза.
Тату-машинка запнулась, плюнула и замолкла, уступая место звенящей тишине:
- Сука.
***
В этот раз она была осмотрительнее и медленно-медленно непослушные ресницы расклеивала, только вот выбеленный потолок все равно закружился жуткой воронкой.
Боль отдалась тысячей иголок сразу в нескольких частях тела, и Бэлла не могла определить, где сейчас болит сильнее. Во рту отчетливо чувствовался солоноватый привкус крови, а вискам было непривычно холодно.