chapter 4 (1/2)
«…Пускай же тверже мышцы, сомнений всё меньше и меньше, движенья становятся резче, поступки становятся жёстче…»</p>
Разлепить глаза было физически сложно, словно кто-то щедро размазал по ее ресницам клей. Мысли ворочались где-то на краю сознания неповоротливыми мертвыми птицами, но поймать и удержать хоть какую-то из них мешал назойливый шорох. У нее похмелье или сотряс? В нос бил стойкий запах хлорки и марганцовки, и она недовольно поняла, что собственная голова слишком тяжелая, чтоб можно было зарыться носом во что-то мягкое под затылком. Херово.
«Наверное, я в больнице» - вдруг четко пронеслось в голове.
Кузнецова с детства не любила бывать в таких местах. В детдомовском медпункте любую болезнь решали анальгином или глюкозой внутривенно. В травматологиях, куда ее исправно таскала бабушка последние два года, на девчонку смотрели как на кусок мяса и с садистским равнодушием даже самую простую процедуру проводили с максимальным количеством боли. Поэтому Бэллка предпочитала подорожник, даже если гематомы были больше ладоней и цвели всеми возможными оттенками космоса.
«Раньше тебя все обижали, и я боялась. А сейчас обижаешь ты, и я…»
Нет-нет-нет. Гнать это воспоминание, извиниться скорее в очередной раз. Проснуться. Бэллка на пробу нервно дернула пальцами и испуганно распахнула глаза, когда не почувствовала собственного движения. Это действие оказалось страшной ошибкой.
Побеленный потолок в желтых подтеках закружился в бешеной карусели, и девчонка с шипением стиснула зубы. Все-таки она здесь не из-за похмелья.
- О, проснулась! - во вращающихся всполохах белого света вдруг возникло улыбающееся от уха до уха смутно знакомое лицо растрепанной девчонки. Шуршание на фоне резко прекратилось. Кузнецова застонала и закрыла глаза.
- Эй! Только не снова! – хищно вцепились в плечо когтистые пальцы, - Не отключайся, а то я больше не выдержу твоего скулежа!
Чужие дергающие движения растекались по телу тупой болью так, словно у Кузнецовой совсем не было костей. Ощущения не были неприятными, но неспособность контролировать свое тело раздражала и нервировала. Что за хрень происходит? Бэлла медленно приоткрыла один недовольный глаз.
- Я не скулю!
- Ну да, - хохотнула девчонка и отпустила Бэллкины плечи, зарываясь пятерней в свою короткую рваную копну волос, - Все так говорят сначала, а потом «Настя-Настя, спаси и сохрани»…
Кузнецова опасливо оглядела крашеные стены и ряды пустых панцирных кроватей. Поначалу она понадеялась, что лежит дома, в городской больнице, или даже в детдоме, и всё, включая последний суд, ей приснилось, но белоснежные решетки на окнах и девчонка в застиранной форме рядом говорили об обратном. Она подавила желание ударить себя по лицу от отчаяния.
Воспоминание о Наташе, раскрашенном туалете и девчонках отдалось горечью на острие ножа – Бэлла слизнула его и тут же стала злая.
Девчонка попробовала подвигать конечностями. Ноги под тонким шерстяным одеялом стыли от оконного сквозняка, но, к счастью, слушались, а вот рука вообще отказывалась шевелиться, самостоятельно подрагивающая под иголкой капельницы, которую девчонка поначалу не заметила.
- Так ты местный Иисус, Настя? – звуки собственного голоса откликались где-то в затылке, и она старалась говорить быстро, но тихо.
- Угу, только Дева Мария, точнее, Дева Бунина, - с готовностью закивала странная девушка, перебирая что-то на старой прикроватной тумбочке.
- А я Бэлла.
В голове шумело все сильнее, и она уже диагностировала себе сотрясение какой-то чертовски большой степени, ощущения после прошлого раза были несколько другие.
- А я знаю. Только ты же Малая теперь и….
Девчонка вдруг захлебнулась на полуслове и исчезла, словно ее сдуло ветром. Бэлла даже моргнула пару раз, проверяя, не глюк ли это был вообще, потому что вертлявый силуэт вдруг просто пропал из поля зрения. Спустя несколько секунд с противным скрипом распахнулась завешенная белой простыней дверь, и Кузнецова поморщилась.
- Очнулась наконец!
В палату шаркающей походкой вплыла врачиха, которая осматривала ее сразу по приезде. Судя по тому, что женщина не успела сменить эту ужасную старомодную блузку под распахнутым белым халатом, Бэлла здесь меньше суток. Это утешало ровно настолько, насколько в ее положении вообще можно было утешиться.
- Как себя чувствуешь? Не тошнит? - протянула тетка сиплым голосом, - Я думала, дольше проваляешься без сознания. У тебя сотрясение и два ребра сломаны, пришлось чуть больше нормы обезболивающего вколоть.
- Голова болит.
- Не мудрено!
Она наклонилась, поправляя иглу в предплечье девчонки, и Бэллу накрыл удушающий запах тяжелого парфюма, напоминающего пересыпанную сахаром гвоздику и, почему-то, ладан. Разве от врачей должно пахнуть похоронами? Из глотки невольно вырвался булькающий кашель.
- Бедняжка, - расценила это по-своему врачиха, вздыхая, - Когда тебя Беляева ночью притащила всю в крови, ты захлебывалась. Вон, бледная до сих пор какая.
- Кто-кто притащил? – приподнялась Бэлла на кровати, игнорируя выстрелившую в висок боль.
Под кроватью что-то протестующе стукнуло.
- Тихо-тихо, лежи, пока капельница стоит, - замахала женщина руками, - Беляева с подружкой принесли. Ты не помнишь, наверное, но девчонка-то видела, как ты с лестницы падала, столько крови было…
С лестницы, значит, упала. Ну-ну. Теперь это так называется? Последнее, что Бэлла помнила – как кто-то проверял у нее пульс еще там, в туалете. Значит ли это, что кто-то из тех девок ее пожалел? Кто вообще такая Беляева?
Отстраненно смотрящая в сторону Бэлла вынырнула из тяжелых мыслей, прислушиваясь к неутихающему квохтанию женщины.
- Ой, у нее форма вся красная была, твою я вообще выбросила…
Бэлла машинально оглядела свое накрытое штампованным одеялом тело. Ничего кроме больничной рубашки. Кто-то мог видеть ее голой! Да она и сейчас не одета… В голове затанцевала паника, пока Кузнецова не наткнулась бегающим взглядом на стопку чистых вещей на прикроватной тумбе. Стало легче.
Врачиха тем временем хлопотала вокруг нее: проверила фиксирующий бинт на ребрах, поставила укол, несмотря на недовольные Бэллкины стоны, сменила капельницу… Ее уже уходящую, Кузнецова заставила обернуться у двери вопросом, игнорируя ощущения, словно кто-то тыкал ее матрас снизу.
- Как скоро я могу идти в комнату?
Тетка неверяще уставилась на нее, остановившись на пороге:
- Куда? – она изумленно всплеснула руками, - Ты же стоять не сможешь!
- Смогу, - хмуро ответила Бэллка. Скрипящий голос женщины и ее тучная фигура вдруг стали невероятно раздражать.
- До вечера полежи, там посмотрим, - сдвинула брови та и громко хлопнула дверью, посылая по голым рукам девчонки мурашки от сквозняка.
- А ты оказалась непонятливой! - из-под кровати тут же высунулась растрепанная голова той исчезнувшей Насти и Кузнецова невольно вздрогнула, - Битый час там лежу, а у меня, между прочим, свои дела есть.
Девчонка неваляшкой поднялась с ободранного линолеума и принялась отряхивать со своей не самой чистой формы призрачные пылинки.
- Дела? – переспросила Бэллка, просто чтоб переспросить.
- Ага, - кивнула девушка, - Я же стучала тебе!
- Извини.
- Бывает, - Настя пожала плечами и легким движением выдернула иголку из чужого предплечья.
- Эй! – возмутилась Бэллка.
По белой руке заскользила легкая красная змейка, и Бэлла согнула локоть, наблюдая. Бунина деловито отсоединяла от системы пакет и протирала иголку.
- Не ори, - она поморщилась, - Тебе хватит, не жадничай. И потом, аминазинчик я еще до прихода Мироновны забрала, а ты даже не заметила. Вареная, как будто неделю кололи. Зря ты, кстати, с тетенькой так сурово – она из местных самая добродушная. Не кричала вон, что ампул не хватает.
Аминазин - это плохо.
Проворные пальцы справлялись быстро и умело. Девчонка явно занималась этим не в первый раз.
У Кузнецовой закружилась голова и она, приглядевшись, подметила отрывистые движения и неестественно блестящие глаза. Торчит. Причем давно.
Бэллка сама не брезговала и горьковато-веселыми мдмашками и паленой травкой, но когда отходняки выкручивали позвоночник и руки начинали мелко подрагивать, она тащилась в зал. Выбивала из организма дурь в прямом смысле этого слова и приходила в норму, чтоб через неделю объебаться опять в компании таких же как она подъездных Платонов.
Трудно объяснить, зачем и для чего. Это были дни, когда красные советские ковры на стенах увлекали в миры морей и фьордов, кожа мялась как простынь, а связки не переставая пели от непривычно яркого ощущения беспричинного счастья.
Молодость-юность, как известно, всё прощает. Но не всем.
Кузнецова видела их. Аспидного цвета глаза и раскуроченные вены. Некоторых ее друзей иногда мазало так сильно, что они переставали контролировать свою мимику. Спортивный зал был не нужен, но и летящее счастье кончилось. Бэллка при встрече улыбалась им сквозь зубы и плевала под ноги. Бесполезно корить-лечить-отучивать и запредельно жутко наблюдать. Бунину они бы приняли.
- Не боишься, что я тебя сдам?
Девушка обвязывала систему вокруг пояса, задрав футболку.
- А вот это очень не советую, Малая, - насторожилась Настя, переводя на Кузнецову горящий взгляд, - Ты мне нравишься, ты смешная, и я очень не хочу от тебя избавляться.
***
Перед тем как уйти, Бэлла долго водила непослушными пальцами по нацарапанным на деревянном изголовье кровати инициалам. Дешевая краска оливкового цвета тут и там осыпалась, на предмет мебели нанесена была небрежно, и проступающие царапины было легко разглядеть.
Бэллка осматривала палату, когда шероховатая поверхность изголовья почему-то привлекла ее внимание. Она нахмурилась.
«В.Б.»
Буквы были вырезаны давно, их успели закрасить, но тот, кто их оставил, делал это долго и тщательно – слишком сильно косые черточки были вдавлены в деревянную спинку. В этом было что-то неуловимо важное, но она никак не могла понять, что именно. Шум в голове мешал сосредоточиться. Отнеся эти «помехи» к пережитому сотрясению и решив подумать об этом позже, она аккуратно прикрыла за собой дверь.
Из больничного удалось выбраться без препятствий, но вот куда идти дальше, она понятия не имела. Перед уходом Настя Бунина поклонилась ей в лучшей шутовской манере и посоветовала «долго здесь не разлёживаться, потому что пропажу системы ты объяснить не сможешь». Поспорить с ней было трудно, и спустя два утомительных часа натягивания на себя формы – тело очень плохо слушалось - Бэлла тащилась по петляющим коридорам, изредка прислоняясь к холодным стенам, чтоб отдохнуть.
Сложнее всего во время ее импровизированного побега оказалось справиться с волосами. Резинки на них почему-то не оказалось, и светлая копна рассыпалась по плечам и лезла в глаза. Руки отвратительно дрожали, и, когда она пыталась откинуть с лица пряди, обязательно больно попадала собственными пальцами в глаза, или неприятно врезалась в щеки.
Вопрос «куда она тащится» Кузнецова решила сама себе не задавать. Судя по тому, что ей еще никто не встретился, время было учебным. К горлу подкатывала тошнота, и она горько порадовалась, что оставила нетронутой овсяную кашу, которую притащила для нее врачиха.
Миновав большой холл на втором этаже – вспоминать о том, как она позорно медленно поднималась по широкой лестнице, было стыдно, - Бэллка наткнулась на стенд с расписанием.