Глава V. И снова улыбнулись звёзды мне (1/2)

— Что делает? — Леви оборачивается, смотрит через дверной проём из кухни. Майк, вытянув длинные ноги на подлокотник, лежал с полуприкрытыми глазами и пялился в потолок. Сегодня четвёртый день без алкоголя. — То же, что и всегда — ничего.

— Я всё же настаиваю на том, чтобы приехать.

— Ханджи, не надо. Хоть у кого-то должно быть всё хорошо.

— Как у нас всё будет хорошо? Леви, мы не знаем, когда он сорвётся в следующий раз. Моблит тоже согласен. Мы приедем и точка.

— И? — Нож опасно соскальзывает с чеснока, врезается в разделочную доску рядом с пальцами. Леви морщится, поправляет зажатый телефон между ухом и плечом. — Что изменится?

— Мы не можем сидеть сложа руки.

— И не надо, занимайтесь своими делами. И если результатов с этим, как называет его Эрвин, охрененно профессиональным психологом не будет, можете брать билеты.

Далёкий глухой стук на фоне заставляет Леви пропустить слова Ханджи. Он откладывает нож, брызгает в ладонь щедрую порцию жидкого мыла, размазывает тщательно между пальцами и полощет под струёй воды, пока Ханджи доказывает что-то оживлённо. Слушать её уже нет сил. В дверь опять барабанят, и Леви, выглянув из проёма, смотрит на такого же удивлённого Майка, привставшего на локтях.

— Ханджи, я перезвоню. Кто-то в дверь стучит. — И отключается. Всё равно их разговор каждый раз заканчивается одним и тем же.

Леви жестом заставляет Майка не вставать, мол, сам открою, и проходит через комнату в прихожую, пряча телефон в задний карман. Чем ближе Леви подходит к двери, тем настырнее незваный гость.

Апрельская ясность дня бьёт в глаза, слепит на мгновенье и заставляет смотреть перед собой с прищуром.

— Долго ходишь, — подаёт голос Изабель прежде, чем Леви узнаёт её. — Я уж думала не тот адрес запомнила. — И делает шаг вперед, намереваясь переступить порог без спроса.

Леви тут же преграждает путь собой, подперев косяк двери плечом.

— У нас общих дел нет, — устало подмечает Леви, подсчитывая про себя, через сколько закипит будущий обед.

Изабель фыркает на его выходку и делает такое лицо, будто борется с собой: уйти или, переступив через себя, остаться.

— Тогда будут, — решает она и прячет руки в карманы джинсов. Молчит, заняв себя рассматриванием фасада. С любопытством вертит головой и обводит глазами стройные колонны.

Леви не надеется, что Майк из любопытства также попрётся на кухню и сбавит газ.

— Говори скорее.

Изабель стреляет в него недовольным взглядом. Мнётся всего секунду.

— Очень нужна твоя помощь, — и снова замолкает, выжидая реакцию Леви.

А Леви крутит раскрытой ладонью перед собой: быстрее-быстрее.

— Интервью надо твоё, — почти выкрикивает Изабель и поджимает губы.

— Нет. Я не хочу ни о чём рассказывать и тем более у меня есть дела поважнее.

— Пожалуйста, — Изабель подскакивает к нему ближе. — Это очень важно. Я бы не обратилась к тебе за помощью, будь это не так. Нужно твоё личное интервью, как гражданина Израиля, а не члена команды. Ну и про это тоже. Мне для поступления надо.

— Куда?

— Туда же откуда и Фарлан выпустился. Очень престижное место, между прочим. Ну очень надо, правда. Приезжай, как будет время. Обговорим всё, подготовим речь. Очень выручишь. По гроб жизни буду тебе должна.

Она достаёт из внутреннего кармана зелёной кожанки листок. Леви различает в заваленных на левую сторону буквах и цифрах номера телефонов, подписи с именами под каждым и адрес. С неохотой забирает.

— Я подумаю. Но не раньше выходных, — предупреждает Леви, закрывая дверь.

— Дай свой номер, а?

— Я сам позвоню.

Дверь захлопывается и Леви готов поспорить, что Изабель пересиливает себя, чтобы не пнуть хорошенько дверь и не выкрикнуть что-нибудь.

Он складывает бумажку вдвое и прячет в свободный задний карман, а потом вспоминает про огонь.

— Кто приходил?

— Те журналисты, — отвечает на ходу Леви, широкими шагами направляясь в кухню. — Интервью надо.

— Обоих?

— Нет, — Леви отвечает громче, выкручивая регулятор на плите в обратную сторону, и осекается. — Они хотели взять и у тебя, но я отказался. Не умрут. Надеюсь, ты не против?

Майк на это только молчит.

— Харэ без дела валяться, помоги овощи нарезать, — зовёт Леви.

Майк с неохотой и громким театральным стоном поднимается.

* * *</p>

Несмотря на все намерения Майка отправиться к психологу одному, в метро они едут вместе. Он зевает и в целом не выглядит как человек, желающий менять свою жизнь. Но к такому случаю привёл себя в порядок: вымыл и уложил волосы, выгладил одежду и даже побрился. Ориентируется по городу он, к счастью, в разы лучше самого Леви. Не без неудач, конечно же: пару раз они выходят из метро не в ту сторону и путают автобус. Благо у обоих хватило ума выехать пораньше, и до приёма оставалось лишнее время.

Встретили их очень радужно. Не в самом лучшем смысле этого слова. Девушка в приёмной приняла их за, как она выразилась «партнёров», и прорекламировала парную терапию. На это Леви поспешил отметить, что они просто друзья.

Оставаться ждать Майка в приёмной после этого желания не было. Поэтому Леви отправляется в пешую прогулку на улицу и раздумывает над просьбой Изабель. Взвешивает все за и против. «За» проигрывает без шансов. Но, видимо, с возрастом его жалость к сирым и убогим заметно возрастает. Он покупает два стаканчика, как позже оказалось, паршивого на вкус кофе и возвращается. Они встречаются перед входом. Леви не спрашивает о том, как всё прошло, протягивает горячий картонный стаканчик, и они едут домой, так и не проронив и слова. Майк всю дорогу находится где-то там, глубоко в себе. Дома он отказывается есть и не включает телевизор. Но на следующее утро начинает походить на того Майка, которым был несколько месяцев назад. И даже похоже, что спал пару часов.

Леви находит его за плитой в кухне, наполненной горьким запахом передержанного кофе. Аккерман зевает и разминает спину. А Майк выливает неудавшийся напиток и полощет турку.

— Как насчёт того, чтобы вернуться к здоровому образу жизни? А то мне кажется, я постарел лет на десять.

Леви снова давит в себе зевок, опирается поясницей о стол и бормочет:

— Не понял.

Майк поясняет: он хочет найти спортзал поблизости, а пока можно просто бегать по утрам.

Леви не верит своим ушам.

Майк оживает. Вытягивает себя из нездорового сна в жестокую реальность и принимает происходящее. Выходит как-то слишком легко и это не может не настораживать. Но Леви настойчиво давит это чувство внутри и старается потакать всем желаниям Майка. Они начинают бегать по утрам, как это раньше делал Аккерман в одиночестве, вместе готовить, ходить по магазинам и обзаводятся новым ковриком перед входной дверью, чтобы не тащить в дом грязь после дождя. Чуть позже получается настроить телевизор и найти каналы на английском. На сеанс к специалисту нужно приходить два раза в неделю — они мотаются вместе. Майк на приёме, Леви — под весенним теплом солнца на скамейке в сквере с газетой на английском в руках.

Всё меняется на глазах.

Из всего непреодолимого остаётся только сон Майка на диване. На второй этаж он не поднимался. По крайней мере Леви этого не видел. Но вот самому Леви приходится появляться там чаще. Он без лишних слов понимал, что иногда Майку нужно побыть одному. Обитающая на первом этаже Нанаба тоже способствовала этому. А когда к ней присоединилась она, он всё чаще чувствовал себя лишним.

Почему-то в больном разуме Леви ребёнок Нанабы был девочкой. Ну или похож он был на девочку.

У неё глаза матери, а цвет волос отливал желтизной, как у отца. Лицо по-детски округлое, переносица плавно вогнутая, вздёрнутый кончик носа. На кого больше похожа в этом возрасте – непонятно.

Этот ребёнок должен был быть его.

И чем больше Леви видел его, тем яснее это было. Он думал, что было бы, обернись всё по-другому? Насколько бы сильно изменилась его жизнь, если белое пятно на снимке превратилось в человека и Леви стал бы духовным отцом? Может, он приехал бы сюда на крестины и не вернулся в Иерусалим.

Он бы ни за что в жизни не рискнул стать настоящим отцом. А вот крёстным — другое дело. Это означало, что вы не выбирали друг друга, но уже соединены той невидимой нитью, которая обычно роднит братьев и сестёр. Это была бы та связь, ради которой стоило бы жить.

И, может, всё это звучит как бред, но именно эта связь ему сейчас так нужна.

Они обе появляются вечером, когда солнце уже закатывалось за горизонт и утягивало за собой все яркие краски, оставив только холод ночи.

Это от стресса, Леви знает. В молодости он уже через это проходил и работал со специалистами, сразу после армии. Тогда он спросил про свою нездоровую любовь к чистоте и ему коротко пояснили: если это не мешает жить, в этом нет проблемы.

Без лукавства самому себе Леви понимал, что эти двое ему мешают и, более того, усугубляют ситуацию. Но он видел широкую счастливую улыбку Нанабы, когда она усаживала девочку к себе на колени, целовала её, обнимала, и говорил себе: ещё немного. Девочка беззвучно смеялась, пыталась высвободиться, а его сердце будто сжимали тиски. И он повторял: ещё немного.

И пока Майк двигался вперёд — Леви стоял на месте, оглядываясь. Как, впрочем, и всегда.

Но, загружая стиральную машину, он привычно проверял карманы джинсов. Эти заваленные на левую сторону буквы так же запоминаются, как и хозяйка.

* * *</p>

— Ну наконец-то!

Если бы Леви не смотрел на неё тяжёлым взглядом, Изабель точно бы затащила его в квартиру. Но он переступает порог самостоятельно. Снимает куртку, которую Изабель вешает на крючок, и разувается, пока девчонка едва не прыгает то ли от счастья, то ли от предвкушения.

— Целый день сидеть с тобой не буду, — сразу предупреждает Леви, одёргивая толстовку.

— Тогда пошевелись.

Его слова не сбивают настрой Изабель, и она пританцовывающей походкой идёт на кухню.

Почему-то вся эта затея начинает казаться ему не такой уж и хорошей идеей.

Фарлан здоровается с Леви так же, как и в их последнюю встречу — из комнаты с задёрнутыми шторами. И он всё так же сидел за ноутбуком в бликующих очках на переносице.

— В тот раз, между прочим, драгоценная порция чая была потрачена впустую, — говорит Изабель, разливая по чашкам тёмную жидкость.

Две чашки она расставляет на столе, а третью несёт Фарлану. Леви устраивается напротив развёрнутого от него ноутбука с наклейками на крышке и за блюдце притягивает к себе исходящую паром чашку. Запах был очень даже недурной.

Леви никогда особо не любил чаёвничать. Хороший чай на его родине был удовольствием недешёвым, поэтому с детства казался не больше, чем помоями. Эрвин пил что-то чуть лучше, чем остальные, но годился он только для разогрева после мороза. А кофе ему особо никогда и не нравился, хотя Моблит и Ханджи на такой напиток никогда не скупились и пили его литрами. Законченный трудоголик Ханджи для дела, а Моблит за компанию.

Он обхватывает ободок чашки пальцами. Первый глоток неудачный: язык жжёт кипятком. Леви тут же прижимает его к нёбу и возвращает чай на место.

Изабель, вернувшись из комнаты Фарлана, замирает на месте, приподнимает бровь.

— Что за манера так держать чашку?

Леви первые две секунды удивляется, а потом понимает. Последний раз на его привычку обращали внимание слишком давно. Даже Ханджи не поддевала его, кажется, как минимум целое десятилетие.

Изабель дальше тему не развивает. Трясёт головой и садится с серьёзным лицом за ноутбук, раскладывая в две стопки принесённые листы.

— Конкуренция, — деловито начинает она, — на журфаке огромная. Поэтому для поступления мне нужно что-то уникальное. Весь год пройдёт впустую, если ничего не получится. Как и, — Изабель бросает взгляд в сторону распахнутой двери, — все старания Фарлана. Я буду тебе должна.

Леви замечает, что впервые видит её такой, отбросившей свою детскую нетерпеливость, серьёзной. Он смотрит в её большие глаза и чувствует страх. А она, будто попавшись, спешит завеситься ресницами, опустив глаза на листы бумаги.

Леви хочется отказаться.

Его снова затягивает трясина чужой жизни. Очередная.

Он чувствует, что в чужих жизнях есть душа. Они развиваются, меняются или прожигают возможности, плывя по течению. И Леви с ними. Всегда с головой в их проблемах. А своя жизнь проходит мимо.

Но отказаться Леви хочет не по этой причине. Он сейчас с Майком. Нельзя делить его проблемы с чужими. А с другой стороны, ему нужно отвлечься, чтобы не сойти с ума.

Изабель прячет взгляд в бумагах. Уголки её губ опущены. Если уж и отказываться, то надо было это делать ещё тогда, когда она стояла на пороге. Но пока Майк на приёме, у них было немного времени. Этого вполне хватало для причины быть здесь.

Леви придвигает чашку к себе ещё ближе.

— Что от меня нужно?

Изабель поднимает на него глаза. Старается не подавать виду, как внутренне ликует. Закусывает нижнюю губу.

Её выдают глаза.

Изабель из тех людей, тело которых само даёт информацию, а глаза отражают все эмоции. Останется ли она такой — Леви не знает. Может быть, с возрастом научится управлять собой, а, может быть, нет. Такие люди — редкость. Но Леви точно знает, что такие ему нравятся. Они не умеют лгать — у них всё на лице написано. Энергия у таких льётся через край, и они умеют выражать без притворства своё внутреннее состояние.

Леви всегда нравились люди противоположные ему.

— Если коротко, то тебе нужно просто рассказать о себе. На камеру, — последнее она говорит неуверенно, почти сквозь зубы, но потом спешит добавить: — Лицо зацензурим.

Леви и не ждал, что это интервью будет похоже на то, где он не смог поучаствовать ранее, но всё равно недовольно хмурится и складывает руки перед собой. На камеру он явно не рассчитывал.

— Но до этого ещё далеко, — отмахивается Изабель, возвращая себе простоту, без напускной серьёзности. — Сначала нужно написать для тебя текст, выучить, прорепетировать и только после этого попробовать начать снимать.

Леви чувствует, как морщины на лбу становятся глубже.

Он прячется от выжидающего взгляда Изабель за чашкой. И чай оказывается хорошим. Очень хорошим. Крепким и насыщенным. И с каждым глотком казался всё лучше и лучше. А когда через тёмную, почти чёрную жидкость стало просвечивать белое дно — чай показался великолепным.

Леви предлагает встречаться два раза в неделю, когда Майк на приёме. Фарлан осаждает несогласную Изабель, уверяет обоих, что лучше поработать час и вложить все силы, чем больше по времени, но с меньшей эффективностью.

На этом и заканчивают. Леви дают домашнее задание в виде обдумывания своих ответов на распечатанный список вопросов и отпускают. На остановке он созванивается с Майком, предупреждает чтобы тот его не ждал и говорит, что им нужно кое-что обсудить. Если уж Аккерман собирается помогать Изабель, то рассказать Майку нужно.

Они вместе размышляют над ужином и делят пополам список нужных продуктов. Майк говорит: «Встретимся дома», а Леви замирает на полуслове, видя на другой стороне дороги высокого парня, подпирающего спиной и ногой фонарный столб и второго с запутанными кучерявыми волосами под кепкой, выбрасывающего окурок в мусорный бак.

* * *</p>

Как бы банально это ни звучало, но время действительно лечит. И после длинная чёрная полоса светлеет.

Беседы с Ханджи стали длиннее и чаще на громкой связи, чтобы Майк тоже участвовал в разговоре. Пару раз даже созванивались по видео через телефон Майка. У них с Моблитом впереди покупка новой квартиры, а может дома, и, обязательно, машины. Хотят из салона. Они оба улыбаются в камеру, обнимаются.

Майк им тоже улыбается. Фальшиво, но удивительно правдоподобно, как будто вместо психолога посещает мастер-классы по актёрскому мастерству. Он также смеётся, когда однажды Леви, спускаясь на первый этаж, застаёт его ранним утром за просмотром семейной комедии из нулевых.

И после этого до Леви дошло, что это не для кого иного, как для самого Майка. Он как будто заново учится или убеждает сам себя. В любом случае, ему стало лучше. Это почему-то заставляет Аккермана чувствовать себя лишним ещё больше. Как и Нанаба с ребёнком на соседнем кресле.

И потому Леви всё сильнее и сильнее тянет в чужую квартиру, к совершенно чужим ему людям. К концу апреля текст для его речи был готов. Леви забирает копию себе, чтобы на выходных во время генеральной уборки выучить.

В благодарность за помощь Изабель ведёт его в чайный магазин. Она шустрая, быстрая, прыгает по ступенькам и вырывается на улицу с жизнерадостной улыбкой. Сам Леви одеваться легче не спешит, а Изабель в одной рубашке морковного цвета и короткой жилетке. Ещё прохладно, но солнце быстро нагревает чёрный кожзам и на середине пути даже становится жарковато. По Изабель же скоро становится понятно, что своему решению выйти без верхней одежды она не рада. Её шаги постепенно становятся быстрее и шире, и она, пряча ладони в карманах, первая заскакивает в здание на углу.

На вид магазинчик небольшой. Стеклянная дверь с натёртой без разводов поверхностью и огромное окно с витриной, заставленной разноцветными коробочками и пакетиками — вся его территория.

Едва Леви шагает за Изабель внутрь, в нос ударяет тяжёлый запах. И он такой разнообразный, что голова идёт кругом. Ароматы свежих зелёных листьев, освежающей мяты, спелого цитруса смешиваются с менее терпкими пряными запахами карамели и мёда. И где-то в глубине чувствуется горечь чёрного крепкого чая.

Леви и подумать не мог, что его обоняние способно различить столько всего.

От витрин пахло древесиной и акриловым лаком, а продавец за ними был полноват, невысок и улыбчив, со спрятавшейся жирной родинкой под нижней губой.

Леви думается, что Изабель здесь – частый гость, и оттого мужчина, невзирая на очередь, состоящую сплошь из напыщенной интеллигенции, переговаривающейся между собой шёпотом, приносит жестяную банку с синей этикеткой и трясёт ею над головой, привлекая внимание Изабель.

Та солнечно улыбается, показывает на пальцах: «Две» и тычет в сторону Леви. Она платит за обе банки, и Леви намеревается вернуть деньги.

— Заткнись, это часть платы за твоё участие.

Эти слова действительно заставляют Леви не настаивать. Ему не жалко, он деньги не бережёт. Но жизнь такова, что за услугу надо платить. Для Изабель, как для желторотой девчонки, хорошая привычка.

Леви планирует ехать домой с подаренной банкой чая, но после выхода из магазина, решает сначала проводить Изабель обратно до дома. Она снова прячет руки в карманы, вжимает голову в плечи и дрожит на ветру, как воротник её рубашки. Разве что зубами ещё не стучит.

Леви снимает куртку и, морща нос, с превеликим неудовольствием набрасывает её на голову Изабель.

Реакция незамедлительна:

— Ты охренел?!

Леви удерживает её руки, потому что Изабель спешит повторить его же действия.

— Если ты заболеешь, работа встанет.

Возня прекращается почти сразу. Изабель, сопя, хмурит брови и накидывает куртку на плечи. Бьёт Леви кулаком в плечо, не сдержав все бушующие внутри чувства, и озирается на прохожих, как затравленный зверь.

Леви хмыкает и думает, высохнет ли куртка после стирки до утра.

* * *</p>

Впервые Леви возвращается домой на полтора часа позже, чем Майк.

Он в спешке скрипит калиткой, широкими шагами пересекает двор, распахивает входную дверь. И на пороге замирает. Из глубины дома играет музыка.

Леви старается беззвучно прикрыть за собой дверь, повесить куртку и разуться. В гостиной никого. Высокий мужской голос орёт из телека, заглушая звук кипящего масла на сковороде. Леви настолько не ожидал такого, что даже не почуял запах жареных овощей. А может во всём вина застрявшего в носу чайного аромата.

Майк готовит один. Крутится у плиты, шарится в ящиках.

И это ещё более удивительно, потому что этого он не любил и особо не умел. Что-то элементарное, конечно, без проблем. Но чтобы так, с шумящей сковородкой и двумя бурлящими кастрюлями под голос мужика в поварском колпаке на экране телефона.

Майк его замечает, ставит на паузу балаболящего повара и пробует на вкус что-то из кастрюли на дальнем огне.

— А я уже думал звонить. Где ты пропадаешь?

— Да я как-то забылся, — растерянно отвечает Леви.

Майк кивает, гоняя во рту вторую ложку пробы.

— Чай вот принёс хороший.

— Это нам надо. Слушай, попробуй на соль. А то я сожрал парочку маринованных огурцов, пока ждал тебя. Всё безвкусное.

Леви посещает мысль, что, возможно, Майку нужно дать чуть больше свободы.

* * *</p>

За день до репетиции вычитки текста первый раз на камеру от Изабель приходит сообщение:

«Планы изменились. Не приходи. Как будет время, я сообщу»</p>

Майк в одиночестве покидает дом, а Леви впервые за последнее время остаётся без дела.

Уборка спасает. Дом большой, а значит, работы немерено.

А через день, в субботу в дверь стучат.

Телевизор бормочет на фоне, Майк дремлет на диване, сопя. Сам Леви где-то между сном и реальностью. Он слышит стук, но кажется, что ему причудилось, поэтому ждёт второго. И тот забыть о себе не даёт и раздаётся с двойной силой.

Кому приспичило припереться на ночь глядя?

Леви открывает глаза, промаргивается и с тяжестью встаёт. Отсиженную ногу слегка покалывает, и Леви, прихрамывая, тащится в темноте в прихожую. Свет от телека помогает плохо, а в прихожей хоть глаз выколи. Что-то падает мягкое у ног, и пальцы таранят чемодан. Когда выключатель наконец щёлкает, Аккерман раздражён до крайней точки, дёргает ключ в замке и распахивает дверь.

Изабель щурится, прикрывая глаза ладонью.

Выхваченная светом миниатюрная фигура подрубает на корню раздражённость и гнев.

— Повербанк есть? Одолжишь на время?

— Что?

Леви слово незнакомо. Он стреляет глазами по углам за спиной девчонки и переводит обратно. Замечает её заметно пожирневшие волосы, застёгнутую до самого подбородка зелёную куртку и потемневшие от грязи белые кеды.

— Вот же старикан, — бурчит она. — Телефон подзарядить надо. Аккумулятор сдох.

Леви делает из всего увиденного и услышанного вполне логичный вывод: дома Изабель не ночует.

Его подмывает спросить: «Что ты здесь делаешь?» или съязвить: «Детское время давно закончилось». Но он боится спугнуть и молча освобождает проход.

Может, подростком он был и давно, но что такое юношеский максимализм, помнит.

Изабель прячет подбородок в воротнике. Нахохливается недоверчиво и смотрит в дом затравленно.

— Зарядка есть. Обычная, через розетку.

Слова её действительно подгоняют, и она с осторожностью бездомной кошки переступает порог.

Пока Леви в два оборота запирает дверь, Изабель не двигается с места.

— Здесь розеток нет. Снимай обувь и пошли на кухню.

Изабель переминается с ноги на ногу, а потом всё же, наступая носками на пятки, освобождает босые ступни.

— Куртку? — Леви протягивает руку.

Изабель только косится на его ладонь и вытягивает карманы изнутри, будто пытается спрятать свои тощие конечности глубже. Леви не настаивает, выключает свет и направляется на кухню. Маленькими беззвучными шажками за ним семенит ночная гостья.

— Есть будешь? — спрашивает Леви, щёлкая кнопкой электрочайника. Ответа он не дожидается, конечно же. Изабель молчит как рыба, только стреляет лихорадочно блестящими глазами.

Леви думает, что смотреть перед сном программу про животных не лучшая идея и отправляется за зарядкой.

Разъём удачно подходил и Изабель, сгорбившись над телефоном, уселась на стуле, поджав под себя ноги.

Микроволновка пищит, оповещая о готовности ужина, и Леви вытягивает тарелку, шипя сквозь зубы. Горячо.

Она голодная. Это видно по глазам и напряжённой челюсти, но к еде упрямо не притрагивается. Леви как ни в чём не бывало разливает кипяток по чашкам. Одну себе, вторую, с ложкой сахара — Изабель. Он садится напротив, прижимается затылком к стене и прячет зевок в ладони. За окном темень непроглядная.

Половина первого ночи. Уже как тридцать минут последний день апреля.

Леви таращится в окно, делая девятый глоток чая, когда вилка звенит о тарелку. Он не смотрит. Но знает, что тарелка пустеет быстрее, чем его чашка.

— Можешь остаться, если хочешь. Наверху есть свободная спальня. Я могу дать полотенце и... Хотя бы футболку для сна.

Они встречаются глазами в отражении на стекле. Редкие капельки дождя застучали по окну.

— И ты настучишь Фарлану, — неуверенное утверждение.

Леви поворачивает голову. Чашка с глухим стуком опускается на стол.

— Думаешь?

И она верит. Остаётся. И впервые шаги наверху были не галлюцинациями.

* * *</p>

На гостью Майк реагирует неоднозначно, но против ничего не имеет.

Спортзал в получасовой шаговой доступности они вдвоём посещают не реже трёх раз в неделю. Не пропускают и сегодня. Когда они уходили, на втором этаже было тихо.

Надо будет, позвонит, решает Леви, закрывая дверь на ключ.

Возвращаются они домой трусцой по переливающемуся от влаги асфальту. Восемь утра. Пасмурное небо вот-вот выпустит дождик. Они успевают быстрее, и холодные капли настигли их уже рядом с домом. Свет нигде не горит.

Оба замёрзшие, грязные, мокрые от пота и уличной сырости.

Леви выигрывает себе ножницами против бумаги право первым пойти в душ и лёгким шагом заворачивает в ванную, но тормозит, в недоумении, заметив, что Майк замер перед открытой дверью кухни. А Леви точно помнит, как закрывал её и тоже заглядывает в проход.

Изабель, стоя перед распахнутым холодильником в одной его футболке, дожёвывала что-то и облизывала пальцы.

Долго, впрочем, она не гостит. Завтракает, подъедает оставшуюся с вечера еду и уходит сразу, как заканчивается дождь. Обед готовят на двоих.

В понедельник Майк отправляется на приём. Леви делать нечего, поэтому он по привычке едет в квартиру Фарлана.

— Изабель дома нет, — голос у Фарлана не самый радушный. И сам он выглядит мрачно, с кругами под глазами. Хотя говорит так легко, будто ничего необычного не произошло.

— Я знаю.

У него отнюдь не говорящее выражение лица. Он не выказывает удивления или чего-то ещё. Обычный взгляд, разве что слегка замученный.

Фарлан приглашает войти, под предлогом, что только заварил чай. Мол, на двоих как раз. Грех отказываться. Леви влюблён в этот чай бесповоротно и раздумывает над тем, чтобы прикупить ещё несколько видов и отвезти домой. К себе домой.

— Ты не удивлён.

— Это далеко не первый раз, — нехотя говорит Фарлан, размешивая сахар. — Я знаю её, как облупленную.

— Я думал, у вас хорошие отношения.

— Изабель — тяжёлый ребёнок, даром что подросток. Сейчас почти всё идеально. А раньше в розыск подавал. Хотели даже забрать её, — Фарлан вздыхает, пробует на вкус чай. — Перебесится и вернётся. Главное, чтобы не влипла в неприятности. Это она умеет лучше всего.

— Может мне ей звякнуть и сказать, что через неделю улетаю обратно на родину?

— Нет-нет, только хуже сделаешь, поверь мне. У неё непростое прошлое. Она родом с окраин страны. Её отец — мой двоюродный брат, с женой сели за торговлю дурью. До этого жили в притоне. И там Изабель примкнула к торгашам чёрного рынка — сплошь иностранцы и жители неблагополучных районов. Потому она и предпочитает английский немецкому да и знает диалект больше. Так вот, пару дней назад видел, как она якшается с бандюганами. Отчитал. Ну, скорее наорал на неё. Тоже хорош, конечно. Надо было выслушать, — он поджимает губы, зачем-то снова помешивает чай. «Динь-динь» — жалуется чашка. — Если тебе предложат забрать ребёнка далёкого родственника — не соглашайся. Я не жалею, но поднимать подростка на ноги – не самая приятная и благодарная работа.

Леви понимает не сразу. Но когда между ними виснет молчание, он чувствует, как невидимая нить в его сознании проходит через Изабель и так не увидевшего свет дитя Нанабы. И горько думает о том, что даже не смог сберечь его.

Фарлан тоже думает о чём-то своём, топит взгляд в чае. И тишина опустилась вовсе не звенящая, а опустошающая. Вытягивающая силы на мысли посветлее.

Звонок телефона пугает обоих. Леви даже не сразу понимает, что это его телефон в заднем кармане.

«Изабель» горит на дисплее.

Аккерман хмурится. Накрывает не самое радужное предчувствие, и он говорит Фарлану, кто звонит. А тот резко вскакивает с места и садится на стул рядом, придвигается ближе. Леви принимает вызов и Фарлан склоняется к телефону.

— Можешь одолжить мне денег? — вот так с ходу, без приветствий начинает она.

Леви зыркает на задумчивого Фарлана — тот только пожимает плечами.

— Сколько надо?

В динамике тишина. Фарлан придвинулся ещё ближе.

— Пятьсот евро.

Фарлан быстро кивает, говорит одними губами: «Я дам».

— Не спрашивай зачем. Да или нет?

— Допустим, я соглашусь.

— Когда я могу прийти? — нетерпеливо обрывает его Изабель.

— Часов в шесть. Мы будем ужинать.

— Лады.

— Что насчёт интервью? — теперь Леви её обрывает на полуслове. — Я не уверен, что буду здесь до конца месяца.

Снова молчание.

— Не успеем, так не успеем. Может, поступлю в следующем году. Поэтому можешь больше не приезжать, — добавляет она холодно и отключается.

Леви блокирует телефон, кладёт на стол и гипнотизирует взглядом экран, будто это спровоцирует Изабель на ещё один звонок.

— Идея дать ей то, что она хочет — хреновая, — высказывает Аккерман своё мнение.

— Нет. Если Изабель что-то нужно, она это достанет. И лучше от меня, чем из чужого кармана посредством воровства. Я её знаю, поверь. Зато она придёт к тебе, а значит, с ней можно будет поговорить. Сможешь из неё вытянуть, во что она вляпалась?

Леви неопределённо пожимает плечами. Но думает что сможет.

Фарлан чая больше не предлагает, поэтому на этом решено было расстаться. Оба топают к выходу, договариваются созвониться вечером. Но когда Леви тянется к ручке двери, она сама опускается.

Изабель на пороге сначала приходит в недоумение, а потом резко сводит брови и бросает взгляд то на одного, то на другого, пока, наконец, не останавливается на Леви.

— А говорил, что не настучишь.

— Изабель... — растянуто упрекает Фарлан.

Она бросает на него всего лишь мимолётный взгляд и тут же возвращается к Леви.

— Зачем ты здесь?

— Захотелось.

Она фыркает, бормочет что-то на немецком под нос недовольно. А Фарлан делает шаг назад, спрашивает как ни в чем не бывало:

— Голодная?

Она смотрит на него виновато и белки глаз даже краснеют. Кивает, перешагивает порог и падает в объятья Фарлана, шепчет что-то тихо. Леви не оборачивается, но знает, что так и есть. Шагает вперёд, покидая квартиру, и видит их только краем глаза, когда закрывает дверь.

И выглядит это так очевидно по-семейному, что непонятно, как Леви не догадался раньше. Может потому что для него это слишком старое, давно позабытые чувство, которые он так глубоко спрятал?

И он снова думает о ребёнке Нанабы. Думает, чтобы он значил для Леви, и чтобы Леви значил для него. Было бы духовное отцовство хоть немного похоже на то, что он видел?

Ответов не было. Но Аккерман точно знал, что этот ребёнок был бы для него особенным.