Глава IV. Земную жизнь пройдя до половины (2/2)

— Как птица?

Изабель бегает глазами по его лицу, видимо, гадая, серьёзен он или нет. Морщинка между бровей слегка разглаживается, и девчонка дёргает плечами, как будто это ей поможет расслабиться.

— Нормально.

Леви кивает, обводит взглядом освещённый желтоватым светом тоннель.

— Ты к колонне Победы?

На лице Изабель мелькает подозрение, и она, прищурившись, коротко отвечает:

— Нет. А ты туда?

Леви снова кивает.

— Только не знаю, как туда попасть. Кажется, за тобой должок, поэтому как насчёт того, чтобы составить мне компанию?

Теперь на её лице безошибочно читается ничто иное, как удивление.

Что-то подсказывало, что если Леви отпустит девчонку, то та обязательно найдёт себе проблемы, не зря же те двое парней так быстро отстали. В благодетели Леви не записывался, нет. Но почему бы не помочь, если это в его силах.

И прежде чем он успевает подобрать более-менее разумную причину для Изабель, чтобы пойти с ним, она выпаливает, стрельнув глазами за его плечо, где исчезли, как Леви догадывается, фигуры тех двоих:

— Я пойду с тобой не потому, что я боюсь их. Я...

— Мне всё равно, — перебивает Леви, морщась. — Ты мне должна, и я этим пользуюсь.

Его слова раз за разом вызывают у Изабель бурные эмоции. Теперь она впадает как будто в прострацию и недоумевает. И секунду спустя просто разворачивается на пятках и спускается вглубь тоннеля.

Топает она уверенно, но заметно напряжена, даже если пытается быть небрежной и пофигистичной, спрятав руки в карманы джинсов. Она не оборачивается, не удосужившись проверить, идёт ли за ней Леви. Но он и не собирается отставать. И в отличие от Изабель, он чувствует себя очень даже комфортно и в своей тарелке, несмотря на то, что место, да и в целом город, ему незнаком и чужд. Изабель ему нравилась. Ему симпатизировал её бойкий характер, пересекающийся с детской капризностью. Его подкупала излишняя, вечно льющаяся через края, эмоциональность. Изабель казалась искренней, и ей хотелось верить. И этот её странный, по его мнению, прикид дополнял образ сорванца: широкая зелёная куртка нараспашку, торчащая из-под неё красная клетчатая рубашка с капюшоном, узкие светлые джинсы с, конечно же, голыми щиколотками (эта мода за гранью его понимания), и здоровенные чёрные ботинки, кажущиеся на пару размеров больше, со слабой шнуровкой. От этого создавалось впечатление, что ноги вот-вот выскользнут наружу. Вообще, похожа она на бомжиху, одевшуюся в то, что было. Современная мода — странная штука.

Мысли об Изабель уходят на второй план, когда за её поднимающейся по ступеням фигурой появляется колонна. И без того поражающая размерами по ту сторону трассы, сейчас она казалась гигантской и заставляла вздёргивать подбородок, чтобы увидеть вершину.

Сегодня вторник, рабочий день, поэтому и людей особо нет. Парочка групп, рассевшихся на ступеньках перед достопримечательностью, дама с собакой, что-то высматривающий вдали или ждущий кого-то парень с ноутбуком на траве. Изабель времени особо не даёт, ведёт прямо к тёмному квадратному проходу под колонной, но заходить не спешит. Останавливается, оборачивается и ждёт, пока Леви поравняется с ней.

— А ты куда хочешь-то? В музей или на смотровую площадку?

О музее Леви не знал, он искал информацию только о маршруте.

— На самый верх, — коротко отвечает он, невольно подняв глаза и прищурившись.

— Туда ход платный, если чё. Три евро. Для тебя шесть, — бросает Изабель и, взъерошив пальцами спутанную чёлку, входит внутрь.

Леви платит за двоих, игнорируя информацию перед кассой о скидках для студентов.

На первую смотровую площадку они не выходят, Леви только мельком видит в проходе тёмные, стоящие против света колонны с вмятинами, похожими на лунки от снарядов. Изабель ведёт выше по бесконечной ржавой винтовой лестнице с отваливающейся светло-зелёной краской. Она не слишком широкая — двое едва протиснутся, поэтому приходится опираться спиной о перила, чтобы с кем-нибудь не соприкоснуться. Но как только взору Леви предстаёт появляющаяся статуя в проходе, он сталкивается с Изабель. Та активно ворчит что-то, бросив на него раздражительный взгляд, вздыхает и вываливает язык демонстративно.

— Ты должен мне напиток.

Леви кивает не задумавшись и обходит её, попадая, наконец, на самую вершину. И застывает на месте, задрав голову настолько высоко, насколько шея позволяет, и даже не отвлекается на завывающий ветер в ушах, который развевает волосы так яростно, будто хочет содрать скальпель.

— Какой же он здоровый, — выдыхает он.

Вместе с круглым пьедесталом статуя высотой не меньше десяти метров.

— Он? — недоуменно спрашивает Изабель, подходя к Леви ближе. — Не хочу придираться, но это она, если ты не заметил.

Пол, которым наделил мастер свой кусок, огромный кусок, позолоты его интересовал меньше всего. Но сейчас он действительно обратил внимание на это. Впервые посмотрел не только на крылья и увидел застывшую складками ткань, облепившую ноги, скипетр в одной руке, увенчанный крестом в кругу и лентами, в другой — венок.

— Под «он» я имел в виду ангела. И мне казалось, что они бесполые.

Изабель на периферии зрения делает несколько снимков.

— Так перед тобой не ангел, а римская богиня победы — Виктория.

Почему-то Леви накрывает разочарованием. Он пришёл сюда без какой-либо цели и надежды, но ожидал увидеть что-то другое. Что-то, что отвлечёт его или откроет какую-то дверь.

Аккерман опускает голову, чуть поворачивается, чтобы через железные прутья перегородок взглянуть на Берлин с высоты колонны. Или чтобы сделать пометку в голове, мол, не зря потрачено время.

— Жаль, — только и говорит Леви. Но из-за ветра и далеко не самого высокого тона Изабель наверняка не услышала.

— Ты не гуглил, что ли, куда ехал?

— Хотел увидеть и узнать всё вживую, — говорит Леви отстранённо.

— Там в вестибюле, кстати, есть краткая история об этом месте. Можем и в музей сгонять.

Леви мотает головой, думая, куда бы ещё отправиться. Провести здесь день уже не казалось такой соблазнительной идеей.

— Ты не выглядишь как человек, интересующийся местными достопримечательностями. Или чем-то таким, в общем.

— Я просто...

— Хотел сбежать, да?

Это так было в точку, что Леви на мгновенье замер и даже дышать перестал, а потом просто перевёл взгляд на Изабель, смотря прямо в глаза. Но она отворачивается, покачивается с носка на пятку беззаботно.

— Мне сложно представить, какого это жить с тем, у кого жизнь перевернулась с ног на голову.

Леви даже фыркает беззвучно, поражаясь такой проницательности от девчонки. Никогда бы не подумал.

— Она много говорила про планы на будущее, говорила о нём. И о тебе.

Леви приоткрывает рот от внезапного озарения. А потом поворачивается в сторону Изабель всем телом.

— У вас же остались записи интервью?

Изабель неуверенно кивает и отвечает:

— Всё у Фарлана.

— Можешь сказать, где его найти?

* * *</p>

В какой из районов города Изабель привела его, Леви не знал. Как вернуться в дом Майка — тоже. Он просто слепо следовал за ней и не задавал вопросов.

Когда Изабель отпирает дверь квартиры, Леви удивляется, не до конца разобравшись в отношениях между этими двумя. Она по-хозяйски отправляет ботинки под танкетку для обуви и, не вешая куртки, проходит вглубь квартиры. Приглашения или чего-либо ещё в свой адрес Леви не слышит, поэтому заходит. Пересилив себя, он также освобождается от своих ботинок и в белых носках ступает на чужой пол, который неизвестно когда последний раз мыли. На вешалке вещей много, но одно свободное место он всё же находит. Оставлять кожанку там не очень хочется, но приходится.

Пройдя через крохотную прихожую, Леви попадает в светлую кухню, в которой и вся стандартная кухонная гарнитура есть, и широкий обеденный стол. И светлая она не только потому, что в ней три окна, но и потому, что цвет мебели здесь либо почти чисто-белый, либо молочного дерева, только стена из красного кирпича со стороны окон — единственное большое цветное место. На первый взгляд — не свинарник. Никакой не мытой посуды, никакого плохого запаха. Но на носках всё же грязь оставила след.

Изабель, распахнув дверь комнаты рядом с большим искусственным цветком у стены, восторженно объявила:

— У нас гость! — И посторонилась, повиснув на двери.

Из глубины открывшейся комнаты с задёрнутыми шторами Леви встретился взглядом с Фарланом. Тот нахмурился, оторвавшись от ноутбука, и сдвинул очки на нос ниже. И как только его зрение фокусируется, он выдаёт удивлённое «О» и с лёгкой полуулыбкой продолжает:

— Рад, что решил к нам заглянуть.

— Ага, конечно, — язвит Изабель. — Он по делу. Хочет взглянуть на интервью той женщины из его команды.

— Это можно. — Фарлан снимает и откладывает очки на стол. Встаёт, оглядывается вокруг, вздыхает. — Изабель, ты не видела, куда я складывал материалы из Израиля?

— О-о-о, — тянет она, — это надолго. Вскипячу пока чайник.

Чайник у них электрический. Изабель меняет воду, ставит обратно на тумбу и жмёт на кнопку включения, вызывая нарастающие звуки бурления. Закидывает на стул куртку, верхняя половина которой растягивается на столе. А Леви так и остаётся стоять посреди кухни, оглядываясь вокруг, пока Изабель не манит за собой. Ещё раз взглянув на роящегося в ящиках Фарлана, Леви неохотно шагает вслед за ней.

Как только дверь распахивается, становится сразу понятно, что, скорее всего, это комната подростка, комната Изабель. Хотя с современной молодёжью он сталкивался не так уж и часто, но кучи подушек на кровати в углу и завешанные белые стены какими-то фотографиями, плакатами и гирляндой подтверждали стереотипы. Изабель снова машет ему, подгоняя, и скрывается за проходом.

Когда Леви переступает порог, то его внимание сразу же привлекает клетка на стене, над которой склонилась Изабель.

— Надо же, твой воробей жив. Я уж думал, ты со своими выходками доведёшь его до смерти.

За сказанное Леви получает в свой адрес недобрый взгляд и презрительное замечание:

— Это не воробей, недоучка. Это гаичка.

В какой-то степени она была действительно права. Спорить с этим Леви не будет, отрицать, а тем более обижаться, — тоже. Название птицы его не интересовало ни при первой встрече, ни сейчас, поэтому только что услышанное слово он забудет спустя минут десять. А тягу к знаниям и открытию чего-то нового для себя он профукал, как и доверие, ещё в школьные годы. Лет в двенадцать.

По лицу Изабель видно, как её раздражает его равнодушность.

Между «проигнорировать» и «огрызнуться» Леви выбирает наклониться вперёд, равняясь глазами с забившейся в угол птицей. Что взять с подростка?

— Как крыло?

Изабель напрягается. Этого даже видеть не нужно, это чувствуется как будто в воздухе. Уловка Леви во второй раз выбивает её из колеи. Она молчит какие-то считаные секунды, пока Леви смотрит в чёрные глаза-бусинки птицы.

— Как прилетели, сразу в ветеринарку её отвезла. Небольшой вывих, сказали. Но она молоденькая, быстро поправится. Жить и летать будет. Уже даже ест с рук через прутья. Ещё пару раз её осмотрят, и можно отпускать на волю.

— Это хорошо, — говорит Леви и выпрямляется, из-за чего птица перебирается на противоположную от него сторону жёрдочки, прижавшись к стенке клетки крылом. Пугать её своим присутствием до сердечного приступа не хотелось, поэтому Леви лёгким незаинтересованным взглядом осматривает комнату. Она совсем небольшая, с одноместной кроватью, с узким столом, с вплотную прижатым к его боку комодом. Всё завалено вещами, заставлено какими-то мелочами: стопка белья у стены, торчащий угол ноутбука под кроватью, блестящие глянцем журналы на полу. Единственное окно с жалюзи на стёклах и чёрными тяжёлыми шторами. Ничего интересного на первый взгляд нет, разве что загадочная перегородка прямо за Изабель из такой же чёрной шторы, что и на окне. Она не высокая, за ней на стене выглядывают головки металлических ламп. Это напомнило Леви о рабочем месте Ханджи в её квартире. У неё похожие.

Они договорились созваниваться по вечерам. Но пару раз и вчера он намеренно ей не ответил и сам набирать не стал. Хотелось надеяться, что алкоголь в доме — это недолговечная акция, и Ханджи об этом не узнает и рассказывать ей никто не будет. Его самочувствие было настолько поганое, что он даже не удосужился написать СМСку, что всё хорошо. Меньше всего хотелось заставлять её беспокоиться. В конце недели Ханджи и Моблит улетают в Штаты, у них начинается новая жизнь. Она должна быть там, в своей семье. Как и положено.

— Видел когда-нибудь, как проявляют фотографии?

Леви опустил глаза на Изабель. Было ли услышанное вопросом или утверждением, он не понял, но для себя расценил как вопрос. И на всякий случай выразил недопонимание на лице.

— Я думала, ты узнал лампу, — задумчиво поясняет она, пожимая плечами. И потом, извернувшись, дёргает штору в сторону.

Птица, испуганно встрепенувшись, спрыгивает на нижнюю жёрдочку возле кормушки, снова оказываясь ближе к Леви. Изабель, будто испугавшись не меньше, замерла, сжав ткань шторы.

— Прости-прости, — шепчет она, широко распахнутыми глазами смотря на дрожащую гаичку.

Пока Изабель находится в состоянии комичного испуга, Леви с любопытством сначала заглядывает в полутьму, а потом делает шаг вперёд. Изабель щёлкает выключателем, и скрытое за шторами место освещается красным светом. Аккерман жмурится, но сквозь ресницы рассматривает лотки на длинном столе. Менее очевидны другие силуэты на нём, но Леви на них особо не заостряет внимание.

— В молодости Фарлан занимался этим, сейчас в десятки раз реже, но всё с такой же страстью. Мне тоже нравится, и я бы показала парочку фото, но он мне голову оторвёт, если я без разрешения попробую.

— А вы с ним... — Леви запинается, потому что задаёт неожиданный для себя вопрос. Но ему действительно интересно, потому он продолжает. — Вы родственники?

На удивление, вопрос заставляет Изабель скривить уголок губ и задумчиво закатить глаза.

— Ну, можно и так сказать. Дальние. Очень. Он типо опекуна. Государство лишний рот кормить не будет.

Выключатель щёлкает, и штора возвращается на место, плотной тканью закрывая самое интересное в этой комнате от посторонних глаз.

— Но я считаю, что мне повезло, — добавляет Изабель, согнувшись перед клеткой, внимательно рассматривая всё ещё не пришедшую в себя птицу. Пёрышки на хвосте дрожат в унисон с быстрым сердцебиеньем. — Дико повезло.

— Да что ты? — голос появившегося в проёме двери Фарлана даже не даёт времени осмыслить услышанное. — У меня к вам серьёзный разговор, юная леди. Насчёт вашего поступления. Я перерыл все ящики и нашёл твою папку, в которой лежит одна лишь до сих пор незаполненная заявка. Советую начинать придумывать отмазки. И чайник закипел, между прочим.

Фарлан трясёт листами бумаги в руке и жестом зовёт на кухню.

Изабель возводит глаза к потолку.

— Вот же дерьмо.

Почему-то Леви думал, что девчонка — студентка. Сколько же ей лет?

— Твоё кофе закончилось, кстати, — говорит Изабель, роясь в верхнем ящике. — Сгоняю потом, куплю.

Леви слышит это краем уха, погружаясь с головой в текст из кривоватых отксерокопированных букв. На фоне Фарлан что-то говорит, а Изабель молча звенит чашками.

— У Фарлана офигенский чай. На заказ специально делают. Сколько тебе сахара?

Леви отвлекается, раздражается, ворчит: «нисколько» и заново перечитывает первый абзац, в котором не находит ничего важного, но ценит каждое слово, расцветающее в голове голосом Нанабы.

— Попробуй.

Чашка скользит по столешнице, и Леви только стреляет по ней взглядом и продолжает читать. Но спустя абзац, два, три и дальше ничего нового или нужного для себя не узнаёт. Её биография в двух словах, которую он и без того знал, пара интересных мыслей и, пожалуй, всё. Не то чтобы Леви ожидал чего-то нового или откровенного, но в глубине души хотелось.

Леви кладёт листы на стол, рядом опускает руки.

— Можешь забрать, — Леви слышит голос Фарлана уже не так отдалённо, как их с Изабель разговоры, пока читал. — Я специально сделал для тебя копию.

Леви кивает.

Он чувствовал себя разбитым, как та разлетевшаяся на осколки чашка из сервиза матери, с расплескавшейся вмиг водой. Это было до того странное, раздражающее состояние.

— Она говорила пару личных вещей, но я не стала писать. Тогда из вредности, думая, что это бесполезно, а сейчас надеюсь, что так лучше. И про ребёнка тоже не стала...

— Она рассказала, что беременна? — вырывается это громко, неожиданно и для самого Леви, и для Изабель с Фарланом.

Фарлан, сидящий напротив, откидывается назад и, скосив глаза на Изабель, добавляет.

— И просила об этом не рассказывать.

— Так в телефоне у неё фотка с узи была, все знают. И вот доказательство, — оспаривает Изабель, кивая в сторону Леви.

— Что было в телефоне? — а этот вопрос, в противоположность предыдущему, тихий. Словно ответ, который последует после, без сомнений, будет страшным.

— Когда Нанаба сказала, что уходит в отставку, Изабель взбунтовалась. Они долго мусолили тему службы, и в итоге она рассказала про беременность. И показала снимок узи.

Сердце падает в пятки.

Леви требуется всего лишь несколько секунд, чтобы поверить в картину, которая собралась воедино.

— Мне надо вернуться. — Он вскакивает, как ужаленный, задевает стол. Чашка подпрыгивает, тёмные капли стекают по белоснежному боку.

— Такси. Мне нужно такси.

— Я вызову, — тихо роняет Фарлан. — Адрес скажи только.

А в голове пустота. Совсем ничего. Даже первую букву не вспомнить.

Леви садится на стул снова. Судорожно перебирает в голове хотя бы примерное название, крутит в голове голос Майка, когда тот говорил таксисту. Ничего не выходит и не выскакивает, пока перед глазами не появляется воспоминание с указателем на перекрёстке.

— Выккенбергштрассе, — выпаливает Леви, как задержанный воздух в лёгких.

— Ваккенбергштрассе, — с сомнением повторяет Изабель. — Далеко отсюда.

Фарлан кивает и прикладывает телефон к уху.

* * *</p>

Кажется, будто Леви попал во временную петлю. Потому что единственное, что меняется в доме — это пейзаж за окнами: там либо день, либо ночная темнота с далёкими мазками света от уличных фонарей. В остальном же всё одно и то же: шум телевизора, его отражающиеся кадры на боках пивных бутылок и Майк, влившийся в диван уже как часть интерьера.

Он встречает Леви быстрым взглядом и, едва распознав, тут же сосредотачивается на телевизоре.

Аккерман мнётся на пороге, чувствуя желание то ли оправдать своё отсутствие, то ли извиниться за то, что молча ушёл.

Но ни того, ни другого он делать не привык, поэтому просто молча проходит мимо, заворачивает в ванную, чтобы помыть руки, а потом поднимается на второй этаж для смены одежды. А после обходит весь этаж, кроме детской, заглядывает через окно на задний двор, пробует на вес гантели, проверяет, насколько толст слой пыли на перилах. Одним словом, тянет время. Но уверенности ему она не прибавляет, идей — тоже, поэтому он спускается на первый этаж так. То есть ни с чем и без гарантий на успех.

Майк всё так же в телевизоре и с бутылкой в обнимку, барабанит по стеклу и прикладывается, будто на автомате, к горлышку. Когда Леви подсаживается на уже родное для него кресло, внимание на него не обращают. Леви заводит одну руку на спинку кресла, закидывает ногу на ногу и пытается сделать вид, что его интересует новостная повестка дня. На немецком.

— Ты не знаешь, — Леви говорит спокойно, в своей манере, с привкусом безразличия. Замолкает, будто вдруг передумал, когда Майк на периферии зрения повернул в его сторону голову. Делает короткий глоток и продолжает: — Есть ли у Нанабы в телефоне совместные фото со мной? Я хотел бы сохранить себе.

Леви смотрит сквозь телевизор, полностью сосредоточенный на реакции Майка.

— Он в чемодане, в прихожей. Лежит во внутреннем кармане.

Леви кивает, всё так же смотря в сторону телевизора. Поднимается, нарочно, медленно, помогая себе руками, уперевшись ими в подлокотники. Кажется, подозрений он не вызвал или Майк влил в себя алкоголя столько, чтобы вообще ничего не замечать и не думать.

Телефон действительно оказывается на том месте. Леви проверяет достоверность пароля, который был ему известен. До сих пор подходит, оказывается. Повезло. Просить Майка разблокировать его не хотелось бы.

Леви пробует прокрутить телефон в пальцах. Получается неуклюже. А на второй попытке тот вообще падает в чемодан.

Леви цокает, достаёт и заходит обратно к Майку.

— Поставлю на зарядку. Мало процентов, — врёт Леви, проходя мимо.

Майк кивает и делает глоток из бутылки, не отрывая глаз от телека. А Леви задерживает на нём взгляд, делая в голове пометку перезвонить, наконец, Ханджи.

Спустя минут сорок Леви готов разбить телефон. Он откидывает голову на изножье кровати, выпрямляет на полу ноги обессиленно. Нигде никакого снимка нет. Он просмотрел все немногочисленные картинки и фотки, перерыл даже папки в файлах. Этот момент стал одним из тех редких, когда Леви признал, что знаний в современных технологиях ему недостаёт и иногда эти знания бывают жизненно необходимыми.

В интернете тоже мало чего полезного. В основном предлагается хранить важную информацию с помощью каких-то приложений, но таковых в телефоне после очередной проверки не нашлось. Он пролистывает пару сайтов, мало чего поняв, пока, наконец, не меняет запрос с «как найти нужное фото в телефоне?» на «как найти пропавшее фото в телефоне?». И через него выходит на подсказку. Нужно искать в удалённых файлах, в корзине.

И среди них Леви находит его.

Оно, как чёрный флаг, маячит на фоне цветных пятен. Леви открывает его в полный размер экрана. Снимок смазанный, как будто неудачный, но безошибочно можно сказать, что это то, что нужно. Тёмный фон и белые штрихи, которые образует что-то похожее на форму школьной юбки. Светлая каёмка по краям, а внутри темнее, будто полость, в которую положили маленькое тёмное зерно.

Неизвестно, сколько прошло времени с тех пор, как Леви завис над снимком, но шум внизу заставил его вздрогнуть, выйти из транса и без раздумий тыкнуть пальцем на значок корзины.

«Выбранный элемент будет удалён без возможности восстановления. Удалить?»</p>

Леви прислушивается, ждёт несколько секунд. Но, похоже, это просто упала бутылка. Он ещё немного смотрит на выскочившее окно и жмёт «Отмена».

Парочка общих фоток с Нанабой и чуть больше групповых по блютусу перекочёвывают в телефон Леви. А последнюю, ради которой всё это и затевалось, он восстанавливает и так же перекидывает себе. Затем обратно отправляет её в корзину и там удаляет безвозвратно.

Ему нужно время, чтобы переварить совершённое. Посидеть, бездумно смотря в стену, подумать. Он не двигается до тех пор, пока не чувствует, что задница задеревенела. Взвешивает последний раз телефон и только тогда спускается на первый этаж, шагает в прихожую, мельком скосив глаза на Майка с бутылкой в руках. Проходит мимо молча, мрачнеет только больше.

Телефон опускается на место. Леви снова ощущает это чувство облегчённости. Такое желанное и долгожданное. Разве что подгаженное только реальностью. Врать он умел, недоговаривать — тоже. Но он прожил слишком долго, чтобы не знать, что играть с такими вещами нельзя. Правда в любой момент может всплыть наружу.

И Леви обещает себе, что расскажет об этом. Но позже. Когда будет готов хотя бы сам.

Он возвращается в гостиную. Телевизор бубнит что-то на немецком, как и всегда. Майк пялится в него пустым взглядом, снова делает глоток.

Расскажет об этом, когда будет готов и Майк.

Если будет готов хоть когда-нибудь, конечно.

Леви знает: сегодня позвонит Ханджи. Спросит про Майка. И Леви соврёт и ей. Она, как и всегда, попросит дать ему трубку. И он ответит, что Майк не хочет ни с кем разговаривать. Солжёт ей снова.

Прошло так много времени, и в «Майк справится, просто нужно время» уже не верилось. Такими темпами он просто загонит себя в могилу.

Леви не знал, что делать. Не знал, как повлиять. Поэтому, скрипя зубами, он идёт к лестнице, но, поравнявшись с диваном, останавливается.

Он разбит, он зол. Он хочет изменить хоть что-то. И если вытащить себя не удастся, то нужно вытащить другого. Ради неё.

Потому дальше делает безумную вещь: подлетает к Майку и с силой вырывает бутылку. Содержимое веером брызг рассеивается по комнате.

Тот не дёргается, смотрит с дивана злым, пьяным взглядом.

— Хватит, — рычит Леви сквозь зубы. — Прекрати жалеть себя. Да, дерьмо случается, но жизнь продолжается.

Майк выдыхает с шумом, раздувая крылья носа, и тянется к бутылке. Леви заводит руку назад.

— Оставь меня в покое, — медленно проговаривает он и тянется к другой бутылке на полу.

Леви отбрасывает её ногой, и она с громким звоном падает набок, укатываясь с шумом к креслу.

Глаза Майка будто отрезвляются и наливаются кровью. Он звереет. Становится похож на медведя, которому посветили в глаза и только раздразнили. Вот-вот набросится.

— Эта боль не закончится, и время не излечит. И сколькими бы ты литрами алкоголя не заливал эту дыру, она останется. Я знаю.

— Да что ты знаешь о моей боли?! — Майк резко вскакивает.

Леви едва успевает сделать шаг назад, но его тут же хватают за шиворот. Ткань майки трещит по швам, и её тянут вверх, так, что Аккерман невольно приподнимается на носки. Он чуть ли не нос к носу сталкивается с Майком.

— Это не ты жил с человеком больше двадцати лет, строил планы, дом! Вся жизнь была на двоих! А что ты? Сидел безвылазно в своём домишке и жил дальше.

Леви хватает его за футболку в ответ, тянет на себя.

— Если ты забыл, на следующий день после нашего знакомства я потерял семью, — рычит в лицо Аккерман. — И был не здоровым мужиком, а пацаном с умирающей матерью на руках. И единственное, чего я хотел — это пулю в лоб. А потом она ворвалась в мою жизнь. И знаешь, что она мне сказала? Нельзя лишать себя жизни из-за того, что она трудная. Надо держаться и помогать тем, кому ты нужен. Если ты думаешь, что один, то раскрой глаза пошире, идиот. Я здесь! Ради тебя! Ради неё! Поэтому я из тебя дух вышибу, но вытащу. Как и она меня вытащила. И уж поверь, потерял её не только ты.

Вены на висках Майка вздулись, почернели. Вылупленные от злобы глаза ещё немного и лопнут. Он, как разъярённое животное, фыркает обессиленно и, наконец, отталкивает.

Леви отбрасывает на пару шагов назад. Он не сбавляет напряжения — сжимает ладони в кулаки. Но Майк уже стоит с опущенной головой, свисающими вдоль тела, как сухими плетьми, руками.

Леви вздыхает, ведёт плечами по кругу.

— Она бы этого не хотела, — говорит он тихо. — Не хотела.

А Майк просто падает на пол. Прижимается спиной к дивану. Закрывает лицо руками.

Леви опускается возле кресла.

— Никогда не знаешь, кому ты будешь нужен. Попробуй лучше через свою дыру пропустить эти слова. Её слова.

Майк только всхлипывает. Скручивается жалко.

А Леви просто сидит рядом и тоже пропускает через себя эти слова. Пытается поверить в это снова.