15.08 (1/2)

Чимину не нравится такое начало. Он щурит глаза и всматривается в глаза брата. Глаза — уникальный орган у человека, который может рассказать о разном. Например, брат, который был груб с ним и пожелал отказаться, сейчас глядит на него своим чистым взглядом, и Чимин не может понять, как этот человек вмиг изменился и стал тем самым родным и единственным человеком, который защищал его от семьи и своей добротой делился. Чимин поджимает губы и немного отодвигается.

— Я тебя слушаю, только быстрее, — Чимин решается дать ему возможность выговориться, сказать то, что тот хочет, но. — Но если ты станешь меня оскорблять или делать что-то подобное, то я прикажу тебя бросить в темницу, — вполне серьёзно заверяет Чимин, а Гём еле заметно сглатывает, он уверен, что брат не лжёт, потому что он давно породнился с Монстром, а у того, как известно, отсутствует чувство юмора.

— Ты помнишь слова, что нас отец отдал за мешки с золотом, — несмело начинает Гём и теребит края блузы.

— Помню, только я оказался бонусом к тебе, — ёрничает и напоминает Чимин, потянувшись за долькой мандарина.

— Это не так, — выдыхает омега и присаживается на мраморный бортик широкой ванны. — Господин Чон пришёл за тобой, он не покупал тебя, он, как сказал, пришёл «забрать своё», а эти деньги были больше за меня. Только господин хотел уйти, как окрылённый отец, который хотел получить обратно свою должность, деньги, сказал, не хочет ли он купить меня… У меня было отчаяние в глазах… Господин посмотрел сначала на меня, потом на отца, я до сих пор помню его ухмылку, — Гём поджимает губы и трёт глаза, не желая показывать своё отчаяние и боль, через которую тогда проходил, а сейчас продолжает. Он поднимает глаза на Чимина и, улыбнувшись своей самой тёплой улыбкой, продолжает:

— Тогда господин сказал, что не просто отдаст отцу всё, что тот хочет, но и вернёт его власть, а ты же знаешь, как тот до неё охоч. И он забрал меня, но при условии, что выживать я буду сам.

— Ну почему? — вскипает Чимин и резко подрывается с места. — Каким нужно быть идиотом, чтобы…

— Он понимал, что я не смогу выжить в гареме, в отличие от тебя, у тебя есть силы, но нет в меня, поэтому мне пришлось играть… Потому что я бы тогда погиб.

— Что? — Чимин срывается на крик и уже не контролирует себя. Ком обиды застрял в горле. — То есть он был готов пожертвовать мной, чтобы… Нет, даже не так, ты оказался трусом, столько молчать, а Чонгук тоже хорош, да вы…

— Чимин, пожалуйста, тебе нельзя нервн…

— Да что ты говоришь? Вдруг вспомнил о моём положении? То есть до этого, когда меня кинули в темницу, били фалакой, я умирал несколько раз, а ты смотрел на это, смеялся, новыми друзьями обзавёлся, пока я не уставал воскресать. Я не понимаю, не хочу понимать, — Чимин тяжело выдыхает и устало трёт виски.

— Чимин… — Гём касается его плеча, но тот убирает руку.

— Прошу уйди, мне надо побыть одному.

— Пожалуйста, он не виноват в этом. Господин ещё несколько месяцев назад просил меня с тобой поговорить, а ты постоянно меня видеть не хотел, только сейчас время нашёл. Он любит тебя, я даже с ним не спал, он только про тебя расспрашивал. Пожалуйста, можешь злиться на меня, но не на него, — Гём больше не касается брата, молча уходит, ждя своего приговора.

Чимин не слышит, как закрывается дверь, не слышит, как что-то рушится. Он верит всем, но это вера приводит его только к краху. Слова брата кажутся абсурдом, чем-то нереальным и глупым. Зачем Чонгук так поступил, для чего заставил выносить его такое оскорбление? А был ли это Чонгук вообще… Чимин не уверен, что тот Чонгук и этот, — один и тот же человек, потому что они разные, пусть и не сильно отличаются, но всё же разные. В глазах того Чонгука мрак читается, сплошная бездна, в которой Чимин свою погибель видел, а сейчас он улавливает тепло, пусть еле уловимое, но он пытается достучаться, пробить лёд, который очень слабо поддаётся.

Он пришёл за «своим», пришёл за Чимином, уже тогда считая своим, он помог Гёму, но при этом утопил в боли Чимина. Неужели это тот самый альфа, который каждую ночь ему на ухо шепчет «любовь моя, жизнь моя», и так полюбившееся «кроха». Чимин смотрит перед собой, пропадая в своих мыслях, пытаясь уловить связь, смысл найти. Он слишком мало знает, потому что поторопился прогнать Гёма, тот точно ещё добавил бы что-то. Конечно, его брат не считает Чонгука злодеем, потому что тот его спас. Чимин и понимает Гёма, тот действительно не предназначен для жизни в гареме, он слабохарактерный, тот вполне умно поступил, подружившись с Рейном, главным фаворитом, пока не пришёл Чимин. Чимин считал, что брат сделался меркантильным, злоба в нём поднялась из-за Чимина, но, как оказалось, тот просто играл. И Чимин похлопает ему, потому что действительно поверил, столько времени верил и считал родного человека себе чужим.

Чимин запутался, мыслей всё ещё много, а думать просто нет сил. Зачём Гём сейчас ему про это рассказал? Решил получить защиту от Чимина, когда тот стал супругом императора? Чимин не знает, что в голове у брата, какой абсурд ещё будет твориться. Но что точно для себя уяснил омега, — это то, что брат должен был поговорить с ним раньше, во-первых, а во-вторых, Чонгук то ли решил испытать его силу, то ли этот сгусток темноты был ему более люб, чем Чимин.

Омега выходит из купальни, так и не искупавшись. Ему сделалось дурно, поэтому он выпивает приготовленный собою ореховый отвар, которые одобрили лекари, и ложится в постель. Ему нужен брат для ответов, потому что вопросов очень много, поэтому Чимин требует его к себе, решаясь встретить его сидячем в постели. Омега заботливо поглаживает выпирающий животик и просит прощение у малыша, что так плохо о нём заботится и заставляет нервничать.

Слышится стук в дверь, и Чимин просит войти, не вставая с кровати. В проёме появляется макушка брата, а потом и он сам. Чимин просит поближе того подойти.

— Ты плохо себя чувствуешь? — интересуется Гём, Чимин складывает руки на груди.

— Твоими стараниями. Но мне сейчас не до этого, я хочу кое-что узнать, а ты ответишь на все мои вопросы.

— Чимин, я уже…

— Во-первых, почему Чонгук предложил тебе начать эту игру?

— Чимин, я гов…

— Отвечай! — Гём присаживается рядом, даже не спрашивая разрешения и, рассматривая свои руки, начинает рассказывать:

— Я говорил, что он понимал, что я не выживу, поэтому сказал, что заберёт меня, но выживать буду я самостоятельно, тогда я подумал и решил, что было бы неплохо стать твоим врагом хотя бы для начала, потому что сам ты вряд ли бы стал жить в гареме, да и уживаться ты с ними не стал.

— Хорошо, — обрывает его Чимин и машет рукой. — Во-вторых, почему именно сейчас ты пришёл? Какова твоя цель?

— Да я ещё с зимы пытаюсь с тобой поговорить. Когда игра начала выходить за рамки, то я понял, что не могу это терпеть, поэтому обратился к господину за помощью, но он сказал, что поможет в том случае, если ты разрешишь, но ты не шёл на разговор, только сегодня смог поймать тебя.

— Да, я во всём виноват, — дуется Чимин и поджимает ноги, кладя голову на них. — А цель? Что ты хотел от меня?

— Свободы, Чимин, — омега выпрямляется и смотрит на брата, лицо которого грустью покрылось. — Я всегда её хотел, у тебя она была иная, ты добивался её сам, вырывался ото всех, а я не мог, потому что слишком слаб, да даже предлагая эту игру Чонгуку, тот не только думал обо мне, как о том, что может позлить тебя и посмотреть на твою реакцию.

— Ему нравится мучить меня, — вставляет между прочим Чимин и просит брата продолжить.

— Пожалуйста, только ты можешь обеспечить мне свободу, отпустить, — Гём берёт руки Чимина в свои, а омега не может переварить информацию, которую только что Гём для него преподнёс.

— Ты хочешь уйти? Бросить меня здесь?

— Чимин, я прошу тебя, я тебе больше не нужен, потому что сейчас, как минимум, ненавистен, и как максимум — у тебя есть семья, любимые люди. Я тоже этого хочу, пойми. Я хочу любить и быть любимым, но для этого мне нужно уйти отсюда. Пожалуйста, — Гём молит его, смотрит своими чистыми глазами и молит его отпустить. Как же Чимин может его сейчас отпустить? После всей правды, что вскрылась так внезапно.

— Гём, но как ты выживешь, как ты…

— Я уже говорил, что господин мне поможет, только ты бы отпустил меня.

— Допустим, ты найдёшь дом, начнёшь своё дело, а что, если что-то не получится, а рядом не будет близкого человека? Гём, я не могу просто взять тебя сейчас и отпустить. Нет, не позволю, — слышится твёрдость в голосе. — Не сейчас, Гём, пожалуйста. Я просто ничего не понимаю, столько всего в моей голове, что я мыслить ясно не могу. Бросишь меня вот так запросто?

Гём смотрит на Чимина и прекрасно понимает этот взгляд, эти слова. И это не из-за эгоизма, он больше играет в Гёме, чем в Чимине. Его брату тяжело, ему хочется, чтобы сейчас, когда не осталось кого-то рядом, Гём стал именно этим человеком. Ему тяжело принять правду, а Гём хочет его бросить, оставить. Он поджимает губы, выдавливает из себя улыбку и резко тянет Чимина на себя, в свои самые тёплые, любимые объятия. Чимин обнимает его за шею и чуть ли не душит. Кроме Чонгука его никто не обнимает, он запрещает, а сейчас эти объятия кажутся такими необходимыми, лечащими.

Омега не может поверить в сказанное, ему хочется просто сидеть сейчас с братом. Он думал, что тот его ненавидел, выстроил стены, а тот оказывается наглый врун, отменный актёр, который спасал свою жизнь и побоялся брату правду сказать. Человек способен на многое, чтобы спасти себя, и Чимин будет долго держать обиду, в дальний угол её запихнёт, но не забудет. Отчасти он и сам виноват, что постоянно избегал встреч, но те были вполне логичны, потому что он считал Гёма врагом, предателем, который на самом деле спасался.

Чимин шмыгает носом, отлипает от брата и утирает свои слёзы. Легче становится им обоим, когда правда раскрыта, когда каждый поделился своим сгустком боли, когда теплее и роднее становится. Гёму легче становится, он наконец-то выговорился, рассказал всё, что лежало на нём тяжёлым грузом.

— Прости меня, Чимин, я такой дурак, который думал только о себе…

— Успокойся, ты хоть в кое-то веки подумал о себе и своей жизни, — хоть Чимину не нравится, что он говорит, но тем не менее выдавливает из себя эти слова.

— Господин никогда не был мной заинтересован, только ты ему был нужен.

— Заткнись, ни слова про Чонгука, потому что ему тоже достанется, ибо скрывал от меня такое! А сейчас дай мне тебе кое-что сказать. Ты говоришь, что хочешь уйти, но сейчас я не позволю, — Гём было раскрыл рот, но Чимин закрыл его рукой. — Молчи, неужели ты не понимаешь, что мне тяжело, скоро появится ребёнок, а ты так себя ведёшь! Поэтому это будет твоё наказание — быть со мной рядом до рождения Мингу, а потом, зная твои способности, я пристрою тебя в одну из своих школ, которые скоро откроются, будешь работать учителем.

— Омега-учитель? — недоверчиво спрашивает Гём.

— Я ломаю стереотипы, Гём-а. Ты не можешь меня ослушаться, потому что я твой господин, — в шутку бросает Чимин, но находит страх в глазах брата. — Да ладно тебе, тебе нужно ещё многое пройти, чтобы получить моё благословление на свободу.

— Ну, Чимин, пожалуйста…

— Пожалуйста, Гём, не начинай, потому что сейчас у меня в голове много всего, не сейчас я могу тебя отпустить, пойми это. Только представь себя на моём месте: я прихожу к тебе, вываливаю всю правду, а потом прошу меня отпустить. Иногда мне кажется, что наш учитель зря учил тебя, всё-таки ты бестолковый, — Чимин тычет его пальцем по виску. — Ты свободен, а сейчас дай мне пообижаться, можешь не переживать насчёт своей жизни, потому что я могу так же тебя не замечать, омеги тебя не тронут, к тому же если что, то я смогу тебя защитить, а сейчас проваливай, мой сын хочет спать, — Чимин принимает лежачее положение и отворачивается, накрывая себя одеялом.

Он слышит тихое от брата «прости», но в ответ тишина. Чимин не простит, только не сейчас, уж больно часто он всех прощает, что получая взамен? Только одну боль да слёз поток? Голова болит от потока вещей, мысли не отпускают Чимина даже когда тот проваливается в сон.

Омега мечется по постели, неожиданно жарко становится, поэтому Чимин встаёт ночью попить воды и стягивает с себя одежду. Он умывается и снова юркает под одеяло, положив руки на живот, поглаживая. Ему не хватает Чонгука рядом, ему хочется прижаться в любимому телу, зарыться в его волосы и обнимать что есть силы, находя покой. Злость на Чонгука сходит на тоску, на дикое желание прикоснуться к нему, но его нет рядом, а тоска всё сильнее. Омега хнычет во сне и засыпает под утро.

Чонгук далеко. Чонгук где-то рядом.

***</p>

Чимин просыпается поздно, с отвратительным настроением и нежеланием что-либо делать, хотя планов было не мало. Он зовёт слуг, чтобы те помогли ему одеться, у него спрашивают насчёт завтрака, но Чимин отказывается. Его жутко тошнит в последнее время, что даже если он хочет есть, то его воротит, стоит запаху еды проникнуть в него. Омега устало трёт глаза и требует позвать к себе Бека. Разложив на столе некоторые бумаги и попивая чай, от которого пока что не тошнит, он ждёт Бека, чтобы кое-что ему передать. Тот приходит спустя пару минут и сразу спрашивает, что с ним случилось.

— Ничего, — Чимин ставит армуду с чаем на стол и всё своё внимание отдаёт Беку. — Бек, я хотел, чтобы ты хорошенько приглядывал за моим братцем, чтобы с ним ничего не случилось, иначе всё плохо кончится для тебя.

— Не понимаю, вы же с ним не ладите, более того…

— Бек, у меня ужасное настроение, не делай его ещё хуже, — зло кидает ему Чимин и отпивает чая. — Делай, что я тебе велю, а потом со временем я тебе расскажу, всё, а теперь можешь уходить, — Чимин машет рукой на дверь, возвращая себя бумагам.

— Чимин, ты плохо стал есть, — омега закатывает глаза и даже не смотрит на старшего. — Если так будет дальше продолжаться, то я вынужден буду сообщить нашему господину о твоём положении.

— Да какое положение, Бек? — Чимин отшвыривает от себя бумаги, так и ничего не поняв в прочитанном. — Я не виноват, что в меня ничего не лезет, меня тошнит от присутствия еды, я всё тут заблюю, если увижу что-то съедобное. Я только знаю, что пью отвары или чай, на большее меня не хватает, а ещё я очень зол, — срывается на крики омега и собирается снова высказаться что-то Беку, но в покои вбегает рыжая макушка.

— Чимин-а, пойдём погуляем, — Хан аккуратно обнимает Чимина, чтобы не навредить братику в животе. — Я устал сидеть с учителями, я уже всё выучил, а они всё равно требуют от меня одно и то же, — дует губки Хан и видит тарелку со сладостями, радостно потянувшись к ним. Гнев Чимина сходит на нет, когда малыш сидит рядом с ним и грызет леденцы. Чимин гладит его по голове.

— Хорошо, погуляем, но не долго, а то у тебя столько энергии, а я быстро устою, — Чимин целует его в висок и, взяв лёгкую накидку под одобрительные кивки Бека, выходит вместе с Ханом.

— Ты завтракал?

— Чимин-а, я уже пообедал, я хотел прийти к тебе раньше, но ты спал.

— Да, я безумно вчера устал, — дальше говорит только Хан, а Чимин таким образом отдыхает. Они гуляют по саду, где находят Тэхёна, перемазанного в песке. Он объясняет, что убирает заброшенный сад. Чимин вспоминает, когда последний раз там был и они решаются с Ханом составить компанию Тэхёна.

Омега здесь один всё убирает, листья в сторону сложил, принёс свежие саженцы, камешки красивые. Он говорит Чимину, что было бы неплохо поставить здесь фонтан или искусственный водопад. Омега говорит, что организует это, и дальше они убираются втроём. Чимин старается сильно не напрягаться, живот хоть и небольшой, но всё равно приносит дискомфорт и он быстро устаёт. Омега способен на то, чтобы убрать колючки или поднять палки. Больше всех носится Хан, который пытается помочь всем и вся. Чимин улыбается его энергии и завидует одновременно, в нём столько сил и, кажется, что запас их бесконечен.

— Тэхён, а почему ты решил здесь прибраться? — спрашивает Чимин, когда Тэхён вытирает руки о штаны.

— Ну, я с детства люблю в чём-то возиться, делать прекрасное, вот и натолкнувшись на этот сад, подумал, почему бы его не преобразить, твои силы тут не помешают, мне же не разрешат что-то тут строить.

— Пф, ещё чего, я дам распоряжение, чтобы если тебе что-то потребуется, можешь делать это без моего ведома, моё согласие всегда с тобой, — заявляется Чимин и кладёт руку на плечо Тэхёна. — Не думай отказываться, ведь ты делаешь хорошее дело, а постоянно спрашивать у меня разрешение — себе дороже, поэтому делай, что считаешь нужным, Тэхён-а, — наконец-то Чимин может почувствовать себя лучше, правда, аппетит всё равно не появляется, зато настроение улучшается.

Рядом бегает Хан, который решил, что нужно догнать бабочку и тем самым разбить свои коленки, но он ни на секунду не останавливается и продолжает бегать. Тэхён, воодушевлённый тем, что наконец-то кто-то заинтересовался его идей, не умолкает и продолжает рассказывать. Чимин предлагает свои идеи, показывает пальцем, что куда можно поставить, он также говорит Тэхёну, что тот завтра съездит с ним в фонд, а ещё они оба кричат на Хана, который где-то спрятался.

Чимин, который до боли знаком с этим местом, находит смеющегося омежку и вытаскивает его из туннеля.

— Ого, это откуда здесь? — Тэхён заглядывает внутрь.

— Без понятия, видимо, от прошлого осталось, — улыбается Чимин, отряхивает одежду Хана и целует в носик. — Ты не устал? А то я, смотря на тебя, безумно устал, — говорит он ребёнку, который, кажется, никогда не лишится энергии.

— Мы с Тэхёном обычно бегали, а сейчас он не хочет, — обиженно дует губки омежка и скрещивает руки на груди. Чимин замирает на секунду, но лишь для того, чтобы отметить безумное сходство с Юнги. Его мимика, часть его внешности, повадки, характер явно не отцовский, думает про себя Чимин.

— Прости, малыш, — Тэхён складывает ладони вместе и слега кланяется Хану, который тут же начинает смеяться.

— Ты прощён, Тэхён-а, мой папочка об этом инц...инцад…

— Инциденте, — шепчет ему Чимин, и Хан кое-как договаривает предложение. — Тэхён, не хочешь проводить нас до дворца? — спрашивает Чимин, и Тэхён понимает, что он делает это только ради приличия, потому что это предложение звучит так, будто отказов Чимин не примет. Тэхён кивает и, сказав Хану, что он добежит до дворца первым, заставляет малыша пулей сорваться с места и убежать.

— Вы поладили, что удивительно.

— Брось, я думаю, Хан ко всем имеет симпатию, — пожимает плечами Чимин и трёт рукав, который оказался запачканный.

— Да, это так, он со всеми может быть мил, улыбаться, но поверь, я с ним с самого рождения, и я знаю, какой он настоящий. Ты стал частью его жизни, — ударяет его легонько в плечо Тэхён.

— Если это так, то я рад, что смог повстречать его. Я даже представить не могу, что он пережил в свои пять? — Чимин поворачивает голову к Тэхёну, а тот кивает. — Ладно, ладно, а что насчёт тебя? — Чимин берёт его под руку и прожигает дыру во лбу в ожидании ответа.

— А что я? — Тэхён не понимает, что от него хотят.

— Что насчёт твоей жизни, жизни с Хосоком, — Чимин дёргает бровями и смеётся, пока Тэхён выдёргивает руку и отходит в сторону на несколько шагов, возмущаясь. — Да чего ты, — догоняет уходящего друга Чимин. — И вообще, имей совесть, я вообще-то ношу ребёнка Чон Чонгука, а он уже весь в своего отца, — Тэхён останавливается и вопросительно выгибает бровь.

— Ладно, — обречённо выдыхает омега и мнётся. — Просто я пытаюсь не бывать во дворце, а особенно в своих покоях, в которых, кажется, ещё слышу его запах, если раньше я нормально переживал отсутствие обоих господинов, то сейчас…

— Сейчас ты влюблён, — договаривает Чимин и просит остановиться возле беседки, чтобы перевести дыхание.

— Возможно, я это не отрицаю, вот как ты можешь справиться с его отсутствием?

— Никак, я не могу, я специально заваливаю себя работой, но каждый вечер возвращаюсь в его покои и начинаю думать. Я точно знаю, что он вернётся, точно знаю, что он начнёт меня ругать, потому что я переживал, точно знаю, что он также скучает по мне, как я по нему, — Чимин тепло улыбается, вспоминая того, кого готов был убить собственными руками и похоронить, а сейчас только и делает, что каждую ночь просит его не забирать и не решать — жить Чонгуку или умереть, потому что Чимин им владеет.

— Если ты так скучаешь, то попробуй написать письмо, — глаза Тэхёна стремительно расширяются, будто Чимин сказал что-то из ряда вон выходящее. — Чего это ты…

— А сам ты почему не пишешь?

— Ну, я его таким образом наказываю, — хихикает Чимин. — Пусть знает, что обязан вернуться и что я обижен на то, что он так быстро ушёл.

— Невероятно, только тебе дозволено так над ним издеваться.

— Именно, но если ты хочешь поиздеваться над Хосоком, то выбрал верную стратегию, — подмигивает правым глазом Чимин и встаёт.

Дальше они оба расходятся. Чимин говорит, что наконец-то разыграл аппетит и может что-то съесть, заткнув вечно недовольного Бека, Тэхён прощается с ним и обещает, что зайдёт вечером, когда закончит работать. Но сам омега ещё долго не притрагивается к инструментам, долго сидит и думает. А есть ли у него такая стратегия, что он хочет наказать Хосока?

На этот вопрос он час пытался найти ответ, потом ещё час пытался переформулировать вопрос, а ещё через час зашёл в свои покои и взял листок бумаги.

Ответ: у него не было такого плана.

***</p>

Чонгук устал. Он безумно устал от того, что уже несколько месяцев не видит своего кроху и который слишком далеко от него. Он одерживает победы, добывая их кровью своих воинов, день ото дня скорбит с ними, ибо хоронит своих детей, наказывает неверных, что посмели обнажить свои когти и наброситься на него, но, как быстро они набросились, так быстро и пали от меча Чонгука. Он успевает вдевать его в ножны, как новое сражение окутывает его с головой. Он несказанно рад, что смог окунуться в эту пучину битв. Силы сами по себе восстанавливались, стоило ему взмахнуть мечом и проткнуть врага. Давно он не ощущал на себе столько крови, давно не получал столько наслаждения от хруста переламывающихся костей, от криков предсмертных и надежды в глазах каждого, кого он, не задумываясь, убивал. Иногда он понять не мог, почему кровь остановиться не может, а потом оказывалось, что она принадлежит ему.

Сидя в шатре, с перетянутый торсом, над которым пару минут назад коптели врачи, а сейчас перебрались к лицу, чтобы только остановить кровь, он встречает вошедшего Хосока, который не просто купается в крови, а тонет в ней, как в море. Смерть вышла погулять, спасения нет и не найти. Альфа присаживается рядом и, тяжело выдыхает. Сегодня очередная победа, доставшаяся кровью. Пусть альфы и будут говорить, что любят в ней купаться, но ни когда эта кровь их воинов.

— Можете идти, — отталкивает их от себя Чонгук и поворачивается к Хосоку, который весел. — Ну чего ты?

— Представляю лицо твоего омеги, когда он увидит шрам на твоём глазу, — Чонгук вздыхает и качает головой. На его левом глазу красуется свежий шрам, который создаёт дискомфорт.

— Я представлю лицо Тэхёна, когда привезу для него твой труп, — Хосок тут же становится серьёзны, и уже очередь Чонгука смеяться. — У меня отвратное чувство юмора.

— Ты им хоть что-то видишь?

— Нет, я слеп на один глаз, — злится Чонгук и отшвыривает от себя какие-то бумаги. — Теперь мне остаётся его вырвать и жить с дыркой в глазу, а ты можешь смело шутить.

— Да успокойся, чего ты взъелся, — не понимает Хосок и встаёт с места, чтобы налить им вина. — Где-то ещё пару месяцев мы пробудем в походе, остался только Саин и тогда всех крыс мы уберём и захлопнем мышеловку, — альфа передаёт кубок с вином. Чонгук залпом его осушает и довольный откидывает голову назад.

— Я не получаю от него ни слова, мне докладывают о его состоянии, эта бестия изводит меня своим молчанием, — Хосок хмыкает и снова садится на место.

— Ты сам выбрал такого взбалмошного омегу. Он твоя копия, только чуть меньше, — Хосок указательный и большим пальцем будто сплющивает Чонгука.

— Почему ты так весел?

— Потому что мой омега не изводит меня, — говорит Хосок и встаёт с места, прощаясь.

Ему час назад принесли письма из дворца, которые тот передал Чонгуку, только для себя от отменил одно, только оно предназначалось ему. Хосок никогда не получал писем, его никогда никто не ждал, им никто не интересовался, а сейчас он держит в руке то, что его снова к жизни возвращает, силы придаёт и говорит, что есть один омега, который так далёк от него, но ждёт. Хосок держит это письмо, а ему кажется, что всю жизнь. Бумага пахнет им, пахнет его мальчиком. Альфа как сумасшедший водит носом по бумаге, вздыхает, хочет, чтобы запах подольше задержался. Он спасение нашёл в нём, покоя, что снился, обрёл.

Он судорожно распечатывает письмо и кажется, что с Тэхёном он будет ещё тысячу раз умирать. Оно почти пустое. Нет ничего, кроме одного слова, выведенного красивым почерком.

Вернись

И больше ничего. И больше Хосоку не нужно. Он пальцем водит по буквам и улыбается, представляя Тэхёна, как тот долго корпел над письмом, наверняка ни одих лист исписал, чтобы остановиться над тем, что Хосоку кажется лучшим, что вселяет в него уверенность и ещё сильнее заставляет к омеге вернуться. Он обязательно вернётся, он не оставит здесь свою голову, потому что он хочет её уложить на колени омеги, пока тот неспеша будет его прядки перебирать и рассказывать, как жил без него, что делал и что хочет сделать, как скучал и как любит.

Дикое слово — любить. Хосок не был знаком с ним, всегда отрицал и говорил себе, что любви нет, может, есть симпатия, влечение, но любви нет. Он убедился на примере Чонгука в этом. Но сейчас ему кажется, что слово любовь равно Тэхён. Он такой же нежный, лёгкий, иногда кислый, но для него только сладким и останется, с ним он может не думать ни о чём, с ним он чувствует, что нужен, что может прийти к нему и получить заботу, получить тепло, которое альфа не ощущал из-за постоянно ветра в своей душе. Там дыра большая, через неё проходят не только ветры, но и другие стихии, но стоит омеге прикоснуться к нему, пальчиком поводить, как ни ветры, ни бури — всё это исчезает, растворяется под его нежностью.

Одно слова — Хосок не жилец. Он даже себя щипает, чтобы понять, что это реально происходит с ним. Не может так человек действовать на него, ведь сколько людей его молили пощадить, сколько людей просили помощи, но он всегда был холоден, никогда не обращал внимание на этот «пустой звук», но почему-то с Тэхёном это не работает и вряд ли заработает. И альфа не против. У него впервые дикая зависимость, ему впервые хочется к кому-то вернуться. Возможно, он впервые встретил того, кто его от смерти уберегает.

***</p>

Чимин уже две недели никуда не выходит, он сам не знает причину, но у него некая хандра, всё валится из рук и ничего не хочется делать. Единственное, наверное, на что способен омега, скрыться ото всех в здании библиотеки и сидеть читать книги возле камина, который приказал там поставить, теперь и еду туда приносят, а омега чуть ли там не засыпает. Его живот становится больше, его характер становится хуже, он всем напоминает Чонгука в гневе, потому что на дню Чимин может приказать казнить чуть ли не весь дворец, а потом попросить покушать и закрыться. Ему никого не хочется видеть. Он только и делает, что читает, ест и спит, недавно даже Тэхёну нагрубил, за что долго просил прощенье. С каждым днём становится всё тяжелее справиться с одиночеством, которым его наградил Чон Чонгук.

Чимин вовсе не забросил свои дела, он временно переложил их на доверенных людей, которые каждый вечер делают ему отсчёт о произведённой работе. Сегодня один из повторяющихся дней, когда Чимин сидит и наслаждается чтением, рядом трещат дрова, создавая приятный слуху звук, Чимин, несмотря на тёплую погоду, постоянно кутает себя во что-то тёплое, вот и сейчас, сидя здесь, он накинул плед на плечи и подобрал под себе ноги, что еле-еле получилось. Он наслаждается этим покоем, наслаждается этими минутами и не может дождаться, когда увеличит это наслаждение. Он только и узнает от других, что происходит с Чонгуком, что тот постоянно в самом пекле, даже не думает, наверное, как омега сидит тут и переживает.

Ему принесли еду, поэтому Чимин наслаждается чтением и поеданиям свежеиспечённых булочек, которые безумно вкусно пахнут и мягкие на ощупь. Он откладывает книгу и принимается за еду. Его никто не отвлекает, приходят, если он попросят, сейчас даже Бек боится к нему подходить, потому что Чимина ничто не может усмирить. Он бы так и продолжил есть, если бы не стук в дверь. В проёме появляется знакомый бета, который несёт в руке какой-то свёрток.

— Вам письмо, мой господин, — он учтиво кланяется и передаёт ему письмо.

— Мне? — не может поверить омега, но благодарит бету, и тот, вновь поклонившись, уходит. — Неужели вы, мой господин, вспомнили, что я есть, — Чимин, широко улыбаясь, разрывает печать и распечатывает письмо. Он в предвкушении, он каждый день ходил как в воду опущенный, а сейчас будто и не было грусти, не было злости на окружающих. Он держит его письмо у себя в руках и поверить не может.

«Я очень надеюсь, что мой кроха хорошо себя чувствует и не волнуется обо мне. Хотя, зная его характер, я думаю, что про это бессмысленно спрашивать. Я никогда никому не дарил свои победы, я просто побеждал, чтобы нейтрализовать врага, но сейчас знай, что каждая одержанная мною победа предназначена тебе, что только благодаря тебя я достоин побеждать, что благодаря тебе я ещё стою и держу меч, а не кормлю червей. Если ты думаешь, что я про тебя забыл, то нет, ты во мне, весь во мне, я не перестаю думать о твоих коготках, смешной моське, когда ты съедаешь кислые леденцы, а главное, — о большом сердце, которое не перестаёт меня прощать и постоянно принимает. Да, возможно, у нас с тобой нет любви, но я уверен, что это чувство намного сильнее.

Как мой Хан? Не переставай быть с ним, он слишком глубоко впустил тебя, теперь, если ты сделаешь ему больно, отставив, он не выдержит. Я должен это сказать, потому что знаю твой характер, но я почти уверен, что ты тот, кто не оставляет его без присмотра. Как мой наследник? Я надеюсь, что он не сильно тебя беспокоит, несмотря на то, что это альфа. Поверь, я точно знаю, что это альфа и прошу тебя не злиться, если ты хочешь омегу. Пожалуйста, береги своё здоровье и долго не сиди за чтением, пусть это и хорошо, но в твоём положении ко всему нужно относится серьёзнее, даже к банальному чтению. Передай моим сыновьям, что я по ним безумно скучаю и надеюсь, что скоро вернусь.

И ты, кроха, защищай своих чертей, береги их для меня. Я не могу сказать, сколько ещё продлится мой карательный поход, но скажу точно, что нежится летом ты будешь в лучах солнца, осенью тебе придётся хорошенько укутаться в тёплую одежду, потому что она у нас холодная, не знаю, вернусь ли к первому снегу, но очень хочу, потому что хочу наконец-то коснуться твоих губ.

Я разрешаю тебе казнить хоть всех, если тебе так захочется, я разрешаю тебе делать всё, что ты хочешь, кроме одного, — выходить из дворца без сопровождения. Нарушишь этот приказ — про остальное забудь. Надеюсь, ты меня понял.

Жду нашей встречи больше, чем ты моей смерти, кроха.»

Чимин не помнит, сколько раз успел улыбнуться, пустить слезу или позлиться. Чонгук не даёт о себе забыть, он не забыл про него. В этом письме он весь настоящий, такой, каким он привык видеть его постоянно. Он либо забоится о нём, либо приказывает и злится. Он не умеет выражать свои чувства, но он пытается это сделать.

Омега прикладывает письмо в груди, будто это самое драгоценное, что у него есть. Здесь его частичка, здесь его слова, самые что ни на есть настоящие. Чимин поглаживает свой выпирающий живот и по новой перечитывает слова.

— Ты знаешь, какой твой отец идиот? Он либо обижает меня, либо нежится. Что мне делать, если я его ненавижу, что люблю… Эй, не пинайся, я понял, — хихикает Чимин и решается на ещё одну вещь на сегодняшний день. Он просит привести сюда своего брата и закончить эту бессмысленную молчанку.

Он долго думал, очень долго думал над его словами. Если Гём хочет уйти, если он так этого хочет, то Чимин не станет преградой к его свободе, он наоборот поспособствует тому, что бы он обрёл её. Он никогда не замечал, не интересовался, что хочет его брать, ну или мельком узнавал и допытывался. Он его обманул, и это Чимин не простит, это похоже на то, как больше года назад Чонгук бросил его умирать, он с ним спустя эти испытания, но он в душе хранит эту память. Омеге пришлось долго думать, что именно сделать с братом, ведь он хотел оставить того подле себя, но сейчас уверен, что этот дворец будет давить на него, а Чимин не может себе позволить того, чтобы брат мучался. Может, у него нет гордости, может, он слишком мягкий, что прощает всем всё, но Гём — родной брат, единственный, кто с ним был все эти годы, а после горькой правды, Чимин не может бросить его просто так.

Вошедший Гём отвлекает его от раздумий.

— Ты хотел меня видеть? — Чимин кивает и просит присесть на кресло напротив.

— Я долго думал, что с тобой делать, то есть, — Чимин устало трёт виски и откладывает письмо. Гём прослеживает за его движениями. — Я отпускаю тебя, Гём, ты можешь быть свободен, делать то, что хочешь, но только я тебе помогу со всем, то есть дам золота, обеспечу домом и…

— То есть ты против, чтобы я преподавал в школе?