Слишком глубокая рана (2/2)

Чонгук закрывает глаза, не желая видеться с собой. Он устаёт от разговоров с самим собой, каждую ночь видится с ним, каждый день видит его тень, каждый рассвет встречает с его глазами. Чимин же наконец-то отлипает от груди альфа и, шмыгнув носом, целует альфу в щёку.

— Это не сработает, — предупреждает Чонгук, а Чимин думает губки. — Я не запрещу тебе ходить сюда, — Чимин тут же воскресает, но лишь временно. — Но не больше часа, Чимин, — омега собирается что-то сказать, но Чонгук опережает. — Или вообще запрещу, — добавляет. Чимин решает, что лучше час провести здесь, чем вообще не выходить, поэтому отталкивает альфу и возвращается к Шину, которого просит только не боятся. Чимину легко говорить, его вряд ли убить могут, а вот альфу запросто, к тому же он так развязно себя вёл.

— Мы должны закончить совсем скоро, — запинаясь, говорит альфа, и Чимин понимает, что Чонгук стоит за его спиной и прожигает взглядом мужчину.

— Хорошо, но если ты сейчас же не начнёшь нормально говорить и отвечать на мои вопросы, то я прикажу своему мужу, — нарочно громко говорит Чимин, — с тобой разобраться.

— Что хочет мой муж? — обращается уже Чонгук к альфе. Тот сглатывает и, поклонившись, начинает рассказывать:

— Здесь мы почти закончили, поменяли плитку, поменяли доски, провели водопровод. А в другом здании наш господин хочет сделать роспись стен, что будет чуть дольше, поэтому мастерам понадобится больше времени и средств.

— И что же будет на месте, где ты хочешь расписать стены? — смотрит он на Чимина.

— Школа, — Чонгук берёт его за локоть и выводит на выход. Чимин кивает Шину в знак прощания, и они оба уходят.

— Я дал на неё разрешение? — пытается вспомнить альфа.

— Ты сказал, что это возможно, поэтому я думаю, что не возникнет труда. Только подумай, как омеги будут образованы! Это же часть населения, они будут полезны твоей империи, — вскипает Чимин.

— Во-первых, — выходя за ворота, начинает Чонгук. — Не нервничай, не хочу, чтобы у моего сына был бесовский характер. Во-вторых, — тут же добавляет альфа, чтобы Чимин не успел ответить. — Это очень сложно, Чимин, ты должен понять, что сколько веков был один уклад, а сейчас ты хочешь поменять это.

— Но у себя на родине омеги свободно могли получить образование, если хотели, а тут…

— А тут немного другие правила, которые я рушу ради тебя, — выдыхает альфа и устало трёт виски. — Ладно, мы посмотрим, что из этого может выйти, — Чимин широко улыбается и кидается альфе на шею, покрывая лицо поцелуями.

— Спасибо, спасибо, спасибо, — не перестаёт благодарить его омега. — Ты у меня самый лучший, — последний поцелуй только в губы. — А ещё я хотел бы спросить, а ты не думаешь, чтобы внести какие-то изменения и в арм…

— Так, — строго кидает Чонгук. — Сюда даже не суйся, даже не смей трогать мои войска.

— Ну можно…

— Чимин, — уже кричит на него альфа, и Чимин сдаётся.

— Ладно, хорошо! Как скажите, мой господин, — отвечает таким же криком Чимин и обиженно складывает руки на груди. Прекрасной прогулки не получается.

— Ты есть хотел, — напоминает Чонгук, голос которого смягчился. Он за плечи ведёт омегу, пока тот на него дуется.

— Хотел и хочу.

— Давай зайдём в таверну, и ты поешь, — Чимин молча кивает, Чонгук, приняв этот знак, ведёт его в нужном направлении.

— Я хочу ещё немного прогуляться, — шепчет омега, и теперь очередь Чонгука кивать.

Пока они гуляют по шумным улицам, Чимин успевает напробоваться всех сладостей, что ему предлагают, конечно, сначала пробудет Чонгук и, не найдя вреда, разрешает омеге. Никто не знает, как выглядит Монстр, только слух, что он на базаре. Чимин улыбается добрым торговцам и забирает свои пакеты со сладостями. Омега улыбается во все зубы и не перестаёт жевать, на просьбы Чонгука дать ему хотя бы кусочек, он не реагирует.

Они обходят лавки с посудой, где Чимин говорит, что видит какого-то страшного и старого альфу, что его сопровождает, Чонгук это никак не комментирует, молча умиляясь реакцией омеги, который звонко смеётся и вглубь его уводит. Они едят сырные лепёшки на главой улице, макая их в соус, который специально для Чимина приготовили за дополнительную плату.

Чонгук же с него глаз не сводит, видит его раскрепощённость и боится, потому что омега слишком беспечен, но, по его словам, он просто отдыхает, а не ворчит.

— Будешь так ворчать, состаришься скоро.

— Не ты ли меня в лавке с зеркалами стариком назвал? — напоминает Чонгук, а Чимин пожимает плечами.

— Ну а что я сделаю, время оно быстрое, скоротечное, а тебе уже столько лет, — издевается над ним омега и по новой смеётся, Чонгук готов вынести подобные оскорбления в свой адрес, лишь бы слышать, как смеётся Чимин, ему больше ничего не требуется, лишь его голос.

Они сидят возле фонтана, рядом с которым играют дети. Чимин пристально на него смотрит и ближе к лицу льнёт.

— Ты чего это?

— Просто пытаюсь запомнить каждую деталь, а то скучать же буду, — объясняет Чимин и пожимает плечами.

— Да ты только рад будешь от меня избавиться.

— Ты меня обижаешь, я вообще-то больше всех не хочу, чтобы ты уходил, а ты такими словами бросаешься, — ворчит омега и отворачивается от него. Дети же заинтересованно наблюдают за развернувшимся представлением. Чонгук хмыкает и за ремень притягивает к себе Чимина, который глаза распахивает и чуть не падает от неожиданности.

— Ладно тебе дуться, знаю, что даже смерти меня отдашь, только ты и можешь мою душу забрать.

— Да ты же без неё, балда, — хихикает Чимин и утыкается носом в его шею. — Я очень буду скучать, я даже молитвы вспомню, чтобы те тебя защитили.

— Это тут не поможет, но можешь попробовать, мало ли, — Чонгук целует его в висок, когда слышит рядом тихое «не смотри». Он поворачивает голову и видит, как дети, до этого играющие где-то неподалёку, глазеют на них, а сейчас пытаются куда-то глаза деть, чтобы только не смотреть на господина.

— И? — выгнув бровь, спрашивает Чонгук.

— Простите, господин, — кланяются они все. — Мы ничего не видели, простите, — тараторит каждый. Чонгук хмыкает и просит подойти тех поближе, даже Чимину интересно становится. — Так вот, слушайте, если кто-то ещё раз посмотрит на моего омегу, то я приду к вам в ночи в образе вашего кровавого императора и… — но Чонгук не договаривает, потому что дети разбегаются кто куда.

— Ты совсем с ума сошёл так детей пугать? — Чимин встаёт с места и готовит кулачки для боя. — А если ты им психику поломал, а если ты…

— А если я тебя поцелую, то ты меня простишь? — Чимин тут же замолкает, закатывает глаза и уходит прочь от альфы.

— Какой ты невыносимый, — бубнит он.

— Именно, — соглашается альфа.

— Какой же кровожадный.

— Ты прав, только вот жажды нам обоим не отнимать.

— Как же я тебя ненавижу, что люблю.

— Аналогично, — улыбается Чонгук, довольный таким завершением.

Они возвращаются во дворец ближе к обеду. Чонгук просит к себе Хосока, и альфы куда-то спешно уходят, а Чимин, довольный началом дням, решается навестить Тэхёна, потом погулять с Ханом, а вечером написать письмо Юнги, который стал подозрительно малоактивным в последнее время, ещё ни одно письмо от него не получил. Но Чимин думает, что это потому, что он сам долго ему не писал, замученный делами, поэтому сегодня это исправит.

Если бы только Чимин знал, что за ад происходит с его другом.

***</p>

Юнги даже не знает, какой сегодня день, какое сегодня число. С ним никто не разговаривает, обычно вечером его ведут в купальню, чтобы тот помылся и уводят обратно, даже прогулки в саду запрещены, да что прогулки, ему даже из покоев нельзя выходить. Приставленные альфы теперь стоять за дверью, потому что те поняли, что Юнги ничего с собой не сделает. К нему каждый день приходят и осматривают покои, будто что-то могут обнаружить, уже всё, что нужно, нашли. Юнги даже книги не приносят, которые тот просит. Благо у него в покоях лежало две книги, которые Юнги уже три раза перечитал. Ему тошно сидеть в закрытом помещении, он даже какое-то время хотел спрыгнуть с балкона, но оставил эту идею, потому что подарок в виде своей смерти Намджуну не принесёт. К нему никого не пускают, да и некого. Друзьями Юнги не обзавёлся здесь, не считая Рауля, который, омега надеется, жив. Ему бы ещё узнать, что насчёт Джина, про которого, естественно, как и про всё другое, ему не говорят. Вряд ли тот мёртв, потому что Намджун не опустится до такого, хотя он может. Может, просто вызвал к себе и не более того, Юнги хочет в это верить.

Каждый его день идентичен. Омега встаёт, умывается, даже не красится и не надевает украшений, в одном халате сидит на балконе и ждёт, пока ему принесут его кофе. Утром он способен только на него, а ближе к вечеру может прикоснуться к еде, которую ему приносят и которую Юнги любит, но ест всё равно мало. Он не знает, что за игру затеял Намджун, почему до сих пор его держит при себе, если омега выкопал себе яму глубже двух метров. Каждое утро Юнги удивляется, почему он ещё в силах раскрыть глаза, что его здесь удерживает. Он прав, здесь, в империи Намджуна, ничего, а вот где подальше, то там есть тот, ради которого он ещё душу свою не продал дьяволу. Юнги давно не получает письма от Чимина, хотя это неудивительно, те наверняка уничтожают, а писать Юнги в пустоту не хочет, потому что точно знает, что не дойдут те.

После того, как ему принесли его снадобья, отвары разные, Юнги не сразу понял, что некоторые из них подменили. Только недавно понял, когда чётко стал слышать свой запах и ощущать неприятные симптомы. Но он всё равно понять не может, уже несколько лет, почему, для чего альфа это делает? Из-за любви? Тогда Юнги врали насчёт неё, потому что она не прекрасная, нет никакого розового сада, который расцветает рядом с любимым, нет трепета сердца. У Юнги только коленки трясутся, да глаза слезиться начинают, когда Намджун рядом. О какой любви может идти речь, если он только ему боль приносит, причём в разных проявлениях, но на физическую он давно наплевал. Если это такая любовь, то Юнги в ней тонет, даже захлёбывается. Вот только неприятно после неё, больно слишком.

Сегодня Юнги, как и вчера, как и позавчера, сидит в плетёном кресле и пьёт кофе, который его своей горечью к жизни возвращает. Ему как обычно приносят завтрак, но он к нему не притрагивается, слуги молча его уносят, не желая встречаться с гневом омеги. Балкон Юнги выходит на море, на бесконечное синее море, которое он так любит. Ему кажется, что море в его душе, что там сейчас бушуют шторма, грозы повсюду и молнии сверкают, он надеется, что когда-нибудь сможет услышать тихое перешёптывание волн, но он пока ни разу его не слышал.

Наверное, единственным плюсом, Юнги находит то, что к нему не приходит Намджун, от этого хоть немного, но становится легче. Он не вызывает его к себе, не хочет его тело, не хочет его видеть, что заставляет ломаную улыбку лечь на губы Юнги. Всё-таки и свои плюсы в плохой жизни есть. Юнги достойно держался это время, а сейчас сорвался, ну он и не расстраивается. Альфа когда-нибудь и узнал, что у него такой слабый запах, потому что тот что-то принимает, и забеременеть он не может, потому что пил гадость, но гадость, которая спасала его от безумного. Теперь пусть гаремные гадюки рожают ему наследников, Юнги от этого свободен, как и от других обязанностей супруга, может, у альфа что-то перевернётся и он захочет жениться во второй раз, тогда Юнги будет только счастлив, если это когда-нибудь произойдёт, потому что чаще всего про первых супругов забывают, тогда Юнги сможет дышать ещё свободнее.

Омега улыбается своим мыслям и довольный потягивается на кресле. Он не знает никаких новостей, которые бы касались других империй, которые касались бы Джина, про которого узнать хочется куда больше. А хотел ли альфа вообще приезжать? Может, это всё было подстроено изначало? Хотя Намджун говорил, что его брат должен приехать. Интересно, а знает ли вообще Джин, что с ним сейчас творится. Омега не хочет, чтобы альфа этого знал, потому что тогда защитить будет пытаться, тогда вину на себя возьмёт, против брата пойдёт, и этого Юнги не вынесет, поэтому молится всем богам, чтобы альфа не прознал про него пока что.

Юнги возвращается в покои, когда к нему входят знакомые слуги и просят пройти в купальню.

— Так ещё не вечер, — не понимает Юнги, но идёт. Ему не хочется думать, почему именно сейчас его ведут купаться, зато думает, что, может, ему два раза можно мыться. Тогда это было бы прекрасно, потому что отдыхать в воде Юнги любит.

Как и всегда, в купальне никого не оказывается. Юнги раздевается и залазит в тёплую ванну, блаженно прикрыв глаза. Всё-таки он был прав, когда говорил Чимину, что ванна — лучшее создание человека. Пока его трут, втирают масла, Юнги наслаждается, просит воду, чтобы она забрала всю его боль, дурные мысли, но она способна забрать только слабость, грязь да и только. Сегодня ему стригут ногти, что очень кстати, потому что они порядком подросли. Юнги благодарит слуг за принесённые фрукты и вино, к которым Юнги никогда не прикасается, но тут ему рекомендуют выпить вино, но омега не умолим, в конечном итоге слуги проигрывают, а Юнги довольно мурчит от того, как его натирают.

Спустя минут сорок прекрасной ванны, омегу уводят для снятия мерок, для шитья нового наряда. Омега крайне удивлён, но послушно стоит и ждёт. Он не знает, для чего это делают, но это хоть как-то разнообразит его серые будни. После того, как всё закончили, Юнги уводят в покои, где на его кровати лежит шкатулка. Омега смотри по сторонам, будто ища того, кто ему это преподнёс. Юнги не понимает, с чего вдруг ему преподнесли такой подарок, но с радостью его принимает, потому что ему очень нравится, как сделан кулон. Вроде и просто, как он и хочет, но всё равно восхитительно. Юнги даже не рассматривает, что это за камень, вешает на шею украшение. Здесь он согласен, у Намджуна хороший вкус на украшения, к тому же он может сам их делать, как-то Юнги ныл, что хочет один браслет, нигде не может найти такого, поэтому, нарисовав альфе то, что хочет, и тот ему преподнёс.

Юнги улыбается, вспоминая, а после, выдохнув, идёт в постель, решаясь поспать днём. Омега даже не думал, что так быстро сможет уснуть. Наверное, сегодня его просто замучили, поэтому он засыпает и ему даже ничего не снится, что радует, потому что кошмаров достаточно и во сне, и в реальной жизни.

Юнги будят, вырывают из прекрасного сна. Омега еле поднимается с кровати.

— Чего вам от меня надо? — канючит Юнги и протирает глаза. — Я так дивно спал, а вы всё испортили, варвары.

— Господин, пожалуйста, вставайте, нам нужно сделать вам макияж и нарядить.

— Что? — сон как рукой сняло, Юнги сильнее распахивает глаза и смотрит на слуг.

— Пожалуйста, мы очень не хотим, чтобы нас наказали, — просят они, а Юнги всё равно не понимает.

— Куда вы меня ведёте, для чего я вам нужен?

— Наш император хочет видеть вас, пожалуйста, одевайтесь, — только не это, вот зачем нужны были сегодняшние хлопоты. Юнги меньше всего хочет сейчас видится с Намджуном. Юнги качает головой и просит передать, что он ни за что не выйдет к нему.

— Нам приказано привести вас любым способом, господин, простите, — Юнги пытается отпираться, но его держат за руки и насильно одевают. Омега кричит, брыкается, пытается вырваться, то тщетно. Конечно, макияж ему не смогли сделать, потому что тот постоянно вертелся.

Его одевают только час, когда уже время поджимает. Слуги просят стражников помочь, тогда те волочут его до боли в знакомом направлении. Юнги покрывает их матом, пытается вырваться, кусает даже одного, но ничего, его буквально закидывают в покои к Намджуну. И как же забавно, он оказывается лежать у его ног. Омега спешно поднимается, гордо задрав носик, стоит напротив того, кто не объявлялся уже несколько дней, а может, и месяцев.

— Ещё бы немного и ты бы упал в тарелку с мясом, — только сейчас Юнги замечает, что рядом накрыт стол, который валится от количества блюд на нём. Юнги сглатывает, а желудок отвечает ему урчанием.

— Зачем ты меня позвал? Решил поиздеваться, унизить, оскорбить, а может, хочешь потрахаться? — всё сразу выпаливает Юнги, а Намджун закатывает глаза.

— Ты, наверное, с ума сошёл от одиночества, что забываешь, как себя нужно вести в моём присутствии, — Юнги кивает несколько раз в знак согласия.

— Конечно, ты запер меня, не выпускаешь никуда без своих шавок, хотя как не выпускаешь, вечером меня водят купаться, да и только! — кричит Юнги, а Намджун пока терпит. — Знаешь, я думал, как выглядит самый ужасный, жестокий, мерзкий человек, прикрываю глаза, чтобы представить, а перед глазами только ты. Я эти дни думал, а можно ли ненавидеть тебя сильнее? Конечно, можно. Как был тираном и ублюдком, так им и… — терпение Намджун теряет быстро. Вкусные блюда, красиво стоящие на столе, оказываются на полу, а в следующую минуту Юнги чувствует, как холод стены пробирается по открытой спине.

— Ты так и не научился уважению, хотя в данной ситуации тебе следовало бы молчать да исполнять мои приказы, — кричит на него альфа и сильнее сжимает в своих руках. — Ты сейчас должен валяться у меня в ногах, просить прощенье, а ты что же делаешь? Снова дерзишь, снова хочешь в немилость попасть?

— Да тебе в радость, — выплёвывает слова Юнги и просит отпустить. — Я устал от тебя, если хочешь избавиться, то давай, я уже не в силах терпеть твои правила, твои порядки, твои чёртовы… — Юнги нравилось, когда Намджун его целовал. Пусть даже в остальном он был резок и груб, но поцелуи, какие бы они не были по себе, всегда нравились ему.

Омега мычит в поцелуй, руки на плечи кладёт и оттащить от себя пытается, но Намджун не даёт ему даже пошевелиться. Ему больно, он чувствует кровь на языке, но сам напористее становится, решает, что если и брать, то брать всё. Он обхватывает шею альфы и сам уже ближе льнёт. Намджун берёт его за бёдра и снова в стену вжимает, покрывает шею поцелуями, встречая в ответ протяжный вздох. Хватка ног на торсе Намджуна слабеет постепенно, но альфа его не отпускает, новые поцелуи дарит, а у Юнги кожа расходится, Намджун её сам снимает. Он ненавидит альфу так, что, кажется, если мёртвое тело увидит, то не заплачет, наоборот посмеётся и наконец-то выдохнет.

— Ты пахнешь, очень вкусно пахнешь, — Намджун водит носом по мокрой шее, спускает ниже в груди, желая разорвать ткань одежды.

— Конечно, мой господин, ведь благодаря вам моя течка начнётся на днях, — томно вздыхает и ловит новые поцелуи от альфы.

— Если бы я только знал, на что ты способен, — шепчет Намджун в губы и несёт в сторону кровати.

— Да? И что бы вы сделали, мой господин? Что бы вы сделали, если бы узнали, что я пью отраву для организма, чтобы не иметь от вас детей, чтобы мой запах так не дурманил ваш разум. Что бы вы сделали раньше? — омега играет с огнём, обжигается хорошенько, но не отступает.

Намджун смотрит в глаза, которые говорят ему одно, что ненавидят, что готовы на всё, только бы не быть с ним. Омега видит, как Намджун сомневается, стоит ли Юнги голову оторвать быстро или же постепенно, резать по кусочку, вот только омега привык к боли, какой бы сильной она не было.

— Ничего бы не сделал, потому что люблю тебя, мразь такую, что убить готов.

— Ах, так это у вас любовь такая, мой господин, так вы больны, или же у вас жар? Ох, да, у вас жар, — Юнги касается лба альфа, а следом истошный крик оглушает, кажется, не только покои, но всю столицу.

Юнги кричит, что есть силы, не может вынести такой нечеловечной боли, что творится с ним. Из глаза тут же льются слёзы, а тело бьётся будто в припадке. Неужели может быть так больно? Может, определённо может, потому что сейчас он это чувствует, чувствует, как ему руку переломали, смотря в глаза, сломал её. Юнги мечется по постели, а Намджун на сломанную руку давит, всё новым и новым криком упиваясь.

— Ты не понял, как со мной разговаривать за столько лет? Не понял, как себя вести? — орёт альфа, а Юнги не слышит, у него пульсация по всему телу, глаза ничего не видят, ибо пелена из слёз всё застелила, он выдаёт несвязанное мычание и качает головой. Больно. Очень больно. Но Юнги уже потерялся в ней, не поймёт, что за боль. То ли в душе что-то рвёт, то ли сломанная рука, на которую альфа постоянно давит, заставляя кричать ещё страшнее и истошнее, чем раньше. Юнги потерялся, запутался в ней, она окутала его, в своих цепях держит. Он устал просить её отстать от него, отпустить, но она не хочет расставаться с такими ценными вещами, как тело и душа Юнги.

— Больно, — одними губами шепчет омега, сколько сил вложено в то, чтобы произнести несколько букв.

— Что? Разве ты должен это говорить или хочешь со второй рукой повторить? — Юнги качает головой из стороны в стороны, когда новый поток слёз орошает его лицо. Он не любит их, не может видеть, но Юнги не может унять то, что естественно, что появляется, когда больно, когда очень больно. Юнги прекрасно понимает, что должен сказать, что именно от него хотят услышать, но его на одно слово еле хватило, а он хочет целое связанное предложение. Юнги кажется, что он умирает, умирает здесь и сейчас от того, что руки не чувствует. Неужели это порог, неужели это то, на что его хватило? Он вновь мотает головой, всем видом показывает, что не может, а не просто не хочет. Он слышит, как Намджун хмыкает, как говорит, что предупреждал, Юнги чувствует, как чужая рука трогает пальцы левой руки, и в ту же секунду Юнги не кричит, но не от того, что ему что-то могут сделать, а от отчаяния, накопившегося в душе, от страха, от боли физической, которая копилась после каждого удара.

— Нет, пожалуйста, не надо, пожалуйста, — у него выходит, он не думает о своей гордости, ему только жизнь нужна.

— «Пожалуйста» что? — не унимается альфа и отпускает больную руку.

— Пожалуйста, простите меня, мой господин, я невоспитанный и плохой омега, который поступил неправильно, простите меня, — Юнги повторяет одно слово «простите», когда альфа встаёт с него, когда в покои кто-то входит, когда его руку трогает, то он не кричит, а продолжает вторить, когда ему что-то дают выпить, когда никого рядом не оказывается, а сон забрать к себе хочет, всё равно упрямо повторяет одно и то же. Ничего не помогает, лекарства не лечат.

Юнги прижимает к груди больную руку, свернувшись и прижав ноги к ней же, начинает уже тихо плакать, боясь, что его услышат. Наверное, он так оглох от собственного крика, что не понимает, как громко рыдает и чуть ли по новой не кричит. Его кто-нибудь сейчас слышит? Ему кто-нибудь поможет? Ему покой кто-нибудь подарит? Юнги как дурак, верит, надеется, что всё наладится, что сможет ещё пожить нормально, но уже почти пять лет не живёт он, умирает день ото дня и всё никак не увидит её костлявую руку, она будто его не слышит, специально от него отдаляется, как бы Юнги её не звал и не просил забрать к себе. Неужели Бог, которому Юнги постоянно молился и просил помочь, Смерть, которая глуха к нему, неужели никто не может помочь ему?

Никто, кроме него самого.

Намджун был на многое способен, но Юнги никогда бы не мог представить, что такое случится, как бы он не доводил его, но никогда альфа так не срывался. Что он сделал, за что такое отношение заслужил, сколько ломать ещё будет? Юнги не знает, не понимает, его голова взрывается то ли от вопросов, то ли от нового потока боли. А ведь он так радовался дню.

Юнги прекращает плакать, потому что ему дурно делается. Его клонит в сон, и он думает, что это из-за лекарств, которые подействовали так поздно. Он улыбается непонятно чему и протягивает руки сну, вот кто его может забрать. Он видит во сне того, кто первый раз его и очаровал, и разочаровал. Он был тогда так юн и неопытен, мог в любые неприятности влезть, как и сейчас.

Юнги сидел на дереве и пытался что-то достать, когда слышит, что его окликнули.

— Эй, неужели бывают омеги-коты?

— Насчёт омег не знаю, но вот что бывают альфы-грубияны, то я сейчас в этом лично убедился, — ловко отвечает Юнги и продолжает тянуться к предмету на ветке.

— А ты остёр на язык, — отвечает ему красивый альфа, а Юнги глаза закатывает. — Так всё-таки, зачем ты туда забрался?

— Чтобы тебя потешить, — снова язвит Юнги и наконец-то касается своей сумки. Омега аккуратно тянет её на себя и еле держится, чтобы не свалится. Юнги делает так, чтобы сумка свалилась. Наблюдающий за ним альфа подходит к вещице и поднимает.

— Эй, не тронь, — кричит Юнги и ловко слезает с дерева, содрав себе локти и колени. Но незнакомец не намерен отдавать его сумку. — Она моя, отдай же, ну, — хмурится Юнги и пытается дотянуться до руки, но альфа поднимает её высоко, что даже подпрыгнув, Юнги не может достать.

— Надо же, на дереве ты куда ловчее.

— Отдай сейчас же, иначе я…

— Что ты? — альфе нравится бесить этого омегу, который забавно морщится, когда злится.

— Пожалуюсь на тебя кому-нибудь, отдай, — чуть ли не ноет омега. В конце концов, он бесится и запрыгивает на альфу, лишая его бдительности. Тот точно не ожидал, что Юнги на него напрыгнет, поэтому не успевает вовремя сконцентрироваться и падает. Омега спешно тянется за сумкой и, пока альфа отходит от удара, убегает.

Странный омега, который до жути ему понравился.

Следующая встреча происходит ещё страннее. Юнги сидел на башне Адалет и ел стащенное яблоко с кухни дворца, когда сзади кто-то подкрался, но омега так был увлечён выведением линий в тетради, что даже не услышал, что кто-то пришёл. Это место ему нравилось своим спокойствием, шелестом моря и криком чаек, а ещё шумом прохожих, которых почти не слышно, но от этого и шумно. Юнги делает последний штрих, смотрит на свою работу и довольный поворачивается, встречаясь с знакомым взглядом. От неожиданности он даже яблоко вниз бросает, хорошо, что не себя.

— Ты, — тыкает на него Юнги. — Ты что, меня преследуешь? — омега перелезает через парапет и пытается унять свою сердце, которое бьётся с бешеной скоростью.

— Я Чон Чонгук, меня ещё Монстром любят называть, и ты, омега-кот, хотя, — альфа прикладывает палец к губам, — ты похож на лису, а волосы и цвет глаз только доказывают это, заинтересовал меня.

— Я? — не может поверить своим ушам пятнадцатилетний Юнги. — Послушай, найди кого-нибудь подешевле, я тебе не по зубам.

— Цену набиваешь?

— Я бесценный, — улыбается омега и собирается уходить, как по ступеням поднимается ещё один альфа, активно чешущий затылок.

— Вы чего яблоками раскидываетесь, не умру от пули, так от яблок, — Юнги не понимает, как альф становится так много, поэтому, выхватив у Хосока яблоко, кидает его в Чонгука и срывается на бег. Юнги молится, чтобы не свалиться со ступеней и не разбить себе череп, а то планов на жизнь ещё много, ему жить ещё хочется, а тут из-за альфы и погибнуть.

Теперь очередь Чонгук тереть лоб от атаки омеги. Он зло шипит, как вдруг глаза находят тетрадь Юнги, которую тот выронил при побеге. Альфа нагибается и берёт её в руки.

— Тебе художник понравился? — спрашивает Хосок и тоже заглядывает в тетрадь.

— Талантливый художник-лиса, — улыбается Чонгук, рассматривая свой портрет, выведенный карандашом. — Всё равно найду, — шепчет.

— Не найдешь, — шепчет Юнги, просыпаясь. Слишком хорошо было для сна, слишком знакомо. Юнги продирает глаза, которые опухли от рыданий, он, наверное, даже в таком прекрасно сне рыдал и просил простить.

Он смотрит по сторонам и видит, что на балконе стоит Намджун и с кем-то разговаривает. Юнги прикрывает глаза и собирается лечь калачиком вновь, как вскрикивает от боли в руке, на минуту забылся, что вчера с ней сотворили. Он садится на постель и прижимает её к груди, мыча от боли. Конечно, только глухой не услышит, поэтому в следующую секунду Намджун и незнакомец, который оказывается лекарем, подходят к нему. Юнги тут же опускает глаза, не желая встречаться с намджуновым взглядом.

Юнги просят подать руку и тот, поддерживая аккуратно её второй, показывает. Лекарь пару минут смотрит и решается зафиксировать её, чтобы Юнги часто ею не шевелил. Под чутким присмотром Намджуна, лекарь делает свою работу, постоянно спрашивая у Юнги, больно ли, где именно, куда отдаёт боль. Юнги бы сказал, насколько больно, но только отвечает, что всё хорошо. Лекарь ловко фиксирует его руку, даже даёт совет, чтобы было легче, можно на шею надеть какую-нибудь ленту или ремешок, чтобы положить сломанную руку. Юнги благодарит его за совет, запоминает нужные лекарства и отвары, что необходимо принимать, чтобы боль снять и прощается с лекарем, так и не решаясь посмотреть на Намджуна.

Как только лекарь, кланяясь, уходит, Юнги дурно становится, его трясти начинает. Он не может находится так близко с этим альфой. Он смотрит на здоровую руку, на которой синяки виднеются.

— Я думаю, что ты теперь лучше понимаешь, что не стоит со мной играть и дерзить, — Юнги кивает. — Поэтому впредь будь осторожен в словах, а то сломанная рука покажется меньшей болью по сравнению с тем, чем я могу тебя наградить, — Юнги снова кивает, всё не находя сил посмотреть на альфу.

— Пора заканчивать с твоим заточением, ты можешь свободно передвигаться, но спишь отныне ты всегда со мной, а сейчас иди позавтракай, и если я узнаю, что ты хоть кусочек оставил, то я не только тебе руки и ноги переломаю, но и поваров, что это делали, — предупреждает альфа, а Юнги уже третий раз не устаёт кивать. — Меня не будет до вечера, потому что из-за внезапного похода Чон Чонгука я пострадать не хочу, — альфа закрывает за собой дверь, а Юнги кажется, что он снова готов расплакаться, но уже без причины.

Он еле сдирает себя с кровати, чтобы посмотреть на накрытый стол. Здесь прибрали, даже ковёр поменяли. Юнги, не снимая одеяла, идёт к столу, стараясь не шевелить больной рукой. Он видит только свои любимые блюда, но даже это не поможет ему, потому что его тошнит от всего, а в первую очередь от себя. Омега ведь знает, что альфа выполнит свой приказ, и ему всё переломает и слуг накажет, и только из-за боязни за других, Юнги накладывает себе немного рисовой каши, поливая её мёдом и посыпая орехами. Он точно не съест всё, но хотя бы покажет, что не стал перечить, а немного поел.

Юнги старается не думать о том, что произошло вчера, хотя рука постоянно напоминает об этом. Он наливает себе шербета и прикрывает глаза, пережёвывая. Как ни странно, но у него полно сил, он отлично выспался, вот если бы не голова, что болит и кружится, да рука, про которую Юнги и думать не хочет, вспоминая вчерашний ужас.

Намджун сказал, что он волен в передвижениях, но сейчас Юнги не рискнёт и носа показать. Он лучше отсидится в его покоях и будет ждать. Даже то, что Юнги наложил себе в тарелку, всё равно остаётся почти нетронутым. Он очень надеется, что альфа никого не накажет, потому что против своего организма он пойти не может. Ещё немного посидев у стола и, съев все дольки мандарина, Юнги возвращается в кровать, предварительно выпив отвар. Среди баночек он узнаёт знакомый. Снотворное. Юнги решает его на свой страх и риск выпить, но только чтобы не быть здесь, чтобы ещё раз заснуть и увидеть приятный сон.

Становится легче, становится теплее, когда сон забирает его. Становится грустно и страшно, когда его вырывает из сна знакомый запах. Он пришёл, как и обещал, вечером, уставший, как Юнги может видеть по глазами, и желающий отдохнуть, но Юнги не в силах его развлекать. Он переворачивается на бок, когда слышит своё имя. Всё-таки встать ему придётся. Омега встаёт с кровати и, с потрёпанным видом, плетётся к альфе, который сидит за большим столом и ждёт его. Юнги параллельно приглаживает волосы, чтобы так глупо не казаться, и идёт, сам не зная, как ещё получается.

Он, не поднимая головы, становится подле стола и ждёт. Намджун, подперев рукой щёку, наблюдает. Он всегда считал Юнги самым красивым омегой и не ошибётся, если сейчас это скажет, его даже муки не берут, не забирают его красоты, хотя альфа и видел омег куда более привлекательнее, но везде его будет ждать лисий взгляд и склочный характер.

— Мне интересно, а если вдруг я умру, то что ты будешь делать? — Юнги наконец-то поднимает взгляд, чем пугает Намджуна. Он впервые видит настолько безумные глаза. Юнги приподнимает уголки губ и говорит:

— Сначала бы не поверил, — очень тихо начинает Юнги. — Потом бы посмотрел на твой труп, чтобы удостовериться. Потом бы рассмеялся, потому что я всегда думаю, что я первый умру от твоих зверств, а потом захвачу твой трон и твою империю и буду править, — совершенно спокойно говорит Юнги с тем же сумасшедшим взглядом, который даже Намджуна пробивает.

— Забавно, если в первые три пункта я поверю, то в последний — вряд ли, ты слишком слаб для этого, как минимум.

— Ты давно меня закалил, — шепчет Юнги и снова опускает глаза.

— Тебе идёт этот образ, в нём есть что-то необычное, — альфа встаёт с места и надвигается на Юнги, который просит себя не развалиться перед ним. — Я же тебя насквозь вижу, — он проводит большим пальцем по скуле. — Почему ты так плохо поел, а потом и вовсе принял снотворное, м?

— Я больше не хотел, меня бы просто стошнило, к тому же я хотел спать, но никак не выходило, вот и воспользовался снотворным, — спокойно отвечает Юнги.

— А сейчас ты заснёшь? — спрашивает Намджун, а Юнги усмехается на его вопрос.

— Я думаю, вы мне не позволите этого сделать, мой господин, — и Юнги не ошибается.

Он очень редко ошибается в том, что касается Намджуна. Только вчера ошибся, только раз.

***</p>

Чимин всю ночь обижался на Чонгука, что голос сорвал, пока альфа насаживал его на себя. Как бы он не хотел, но тот его оставляет, так нагло и надолго. Точнее Чимин не знает, как и сам альфа, насколько он уезжает, но просит Чимина быть осторожным и в случае чего растить сына достойным его отца. На такое заявление Чимин пару раз бьёт альфу в плечо и снова обижается, и снова стонет в голос ему проклятья.

Единственный, кто не переживал, был Хан, потому что, как он объяснил: «Папочка обязательно вернётся, я уже много-много раз его провожал. Он обязательно мне привезёт красивые наряды». Чимину бы его уверенность, он всё утро не отпускал Чонгука, столько боли вкладывал в поцелуй, что альфа всю её забрал и себе оставил, чтобы помнить, кто дома его ждёт и готов поделиться ею.

Тэхён же вообще боялся показываться на глаза Чонгуку, поэтому дарил прощальные поцелуи альфе у себя в покоях, а после слов Хосока, что ему стоит его дождаться, чтобы сыграть свадьбу, омега выпадает и отмирает только тогда, когда альфы и след простыл. Так омеги империи остались одни дожидаться своих альф с победой. Чимин был точно уверен, потому что кому как ни Чонгуку сейчас она должна благоволить.

Чимин сразу его предупредил, чтобы писем не ждал, потому что тратить на это время не будет, но на самом деле так бы ещё сильнее расстраивался, но, как сказал Бек, то это вопрос времени.

Каждый новый день, каждую неделю, каждый месяц Чимину не дают скучать. Он регулярно прогуливается с Ханом, хотя чем дальше, тем это труднее, потому что он быстро устаёт. Они с Тэхёном по вечерам обычно сидят у него в покоя и пьют чай, Чимин рассказывает, что в следующий раз возьмёт Тэхёна с собой, чтобы тот посмотрел на прорисовывающуюся картину на стенах его школы, омега обещает, что как-нибудь сопроводит друга.

В целом их жизнь протекала неплохо, не считая постоянного страха за своих альф. Чимин каждую ночь просит у неё, чтобы не забирала, что жизнь Чонгука только его и только он может её забрать, что костлявая рука не может забрать его альфу. Пока это работает, пока печальных вестей не приходит, а наоборот. Чонгук берёт крепость за крепостью, подавляет мятежи и показывает, что от него не так просто избавиться. Он не забывает рассылать «подарки» своим друзьям, напоминая о том, чьих именно собак он сейчас карает и кто именно мутит воду против него.

Чимин не вмешивается в его дела, только победам радуется и переживает, когда какую-нибудь крепость взять не удаётся. Он иногда даже дни забывает из-за переживаний, а обеспокоенный Бек просит его быть осторожнее и не нервничать.

Сегодня Чимин дольше обычного задержался в фонде, потому что никак не мог объяснить, что именно хочет видеть на стенах, а сейчас приказал приготовить себе ванну в купальне Чонгука. Он не забирается внутрь, сидит на бортике и полощет ноги, когда чувствует лёгкий холодок по спине. Он оборачивается и видит перед собой Гёма.

— Чего тебе нужно? — Чимин не настроен на разговор, более того, он настроен враждебно.

— Я очень хочу с тобой поговорить, пожалуйста, мне просто это необходимо, я устал это скрывать.