33. Смерть и искупление. (1/2)

— Ты считала убитых?

Шепард усмехнулась, вспомнив свои шутливые соревнования с Гаррусом: «кто больше». С Кастисом ей и в голову не пришло заниматься этим баловством.

— Полагаю, я вас обошла. Смиритесь и примите поражение достойно.

— Шепард, ты сейчас смеешься надо мной, правда? Это так подходят к операциям в Альянсе? Тогда у меня есть для тебя плохие новости.

Они вышли из леса и остановились возле шаттла турианского корабля, огромной неповоротливой махины раза в три больше легкого Кадьяка.

— Сколько десантников должно было быть, Шепард?

— Откуда мне знать?

— Я называл цифру.

— Не припомню.

Кастис вздохнул,

— Тридцать пять. Детали важны, Шепард. Ты играешь в карты?

— Только не говорите мне, что почтенный полковник СБЦ в отставке еще и в покер поигрывает. Хотя тут у вашего народа большое преимущество. В таких играх вы рождены побеждать.

— Мне определенно нравится твоя характеристика. Но лесть тебе не поможет, иди считай трупы, Шепард. Вернешься и доложишь, как полагается.

— Не курить, Кастис. Иначе второй мой доклад ляжет на стол Солане. Как полагается.

Она не хотела уходить и оставлять его одного. Нехорошее предчувствие скрутило внутренности: дикий, панический страх за жизнь другого. Из памяти одна за другой, как карты из колоды в ловких руках Джокера, вылетали страшные воспоминания: летун и Гаррус, лежащий в луже крови; ищейка Коллекционеров, пробившая его броню и вгрызающаяся во внутренности; Гаррус, которого атакует с десяток хасков, и он с остервенением вбивает в их изуродованные кибернетикой тела лезвие инструментрона.

Ей не пришлось выбирать. Их уже окружили те, кого она не удосужилась вычислить в пылу сражения. В ее затылок красноречиво упиралось дуло винтовки, а Кастис, видя это, даже не пытался сопротивляться. На него обрушился град ударов, и Шепард только оставалось смотреть, как повторяется та история, что, в конечном итоге, и привела ее в Альянс.

Она смотрела на неподвижно лежащего возле шаттла Кастиса и проваливалась в свой самый страшный кошмар.

Отец лежит мертвый, глазами она видит родное тело, изорванное автоматной очередью, но разум еще не может осознать, что его больше нет. Рациональная часть отказалась ей служить, подвели и инстинкты. Ей нужно было бежать, нужно было прятаться, но вместо этого маленькая испуганная девочка скрутилась в жалкий комок на коленях возле трупа папы, истошно воя, не в силах справиться с пустотой внутри себя.

Любой крик будет услышан. На этот раз ей не повезло, и почуяли его трое зеленокожих пиратов, страшные четырехглазые чудища, которыми пугали родители, чтобы ребятня не убегала далеко в лес.

Им было плевать на то, что она была вся в грязи, где смешалась черная почва планеты, что стала их новым домом, что кормила их, и красная кровь человека, который дал ей жизнь, шестнадцать лет любил и оберегал. Батарианской саранче было все равно — они сожрали ее детство, за один день уничтожили то, что строилось годами. Ее хрупкие кости трещали, когда они смешивали ее с грязью.

К сожалению или к счастью, ни один мужчина в такой ситуации не способен сохранять достаточно самоконтроля, чтобы держать оружие как полагается. В тот день она сняла свою первую настоящую цель. Три цели, если быть точным.

Самый страшный день ознаменовал начало самого страшного года. Сиротский приют в заднице мира, где она училасть падать и снова вставать, вытирая кровь с лица. Выходя из него в день семнадцатилетия и направляясь к вербовочному пункту Альянса, Шепард твердо знала, что если и есть ад на земле, то он там, в милом двухэтажном доме за ее спиной.

Кастис не подавал признаков жизни. Всего лишь пятеро, она бы справилась с ними с закрытыми глазами, будь у нее хоть какое-то преимущество. И оно, кажется, появилось — четверо ушли, а пятый, целившийся в нее, сказал неожиданно мягко, будто почувствовав себя в безопасности:

— Поговорим, Шепард?

Один резкий поворот, и она должна была выбить винтовку из его рук, но чертов ублюдок оказался быстрее. Он успел отскочить и выстрелил ей под ноги, подтверждая серьезность своих намерений.

— Хорошее начало разговора. С кем имею честь?

— Капитан Растис. Мы с тобой уже говорили, помнишь?

— Капитан, значит.

На нее уставились внимательные оранжево-красные глаза. Шепард молчала, выжидая удобного момента. Только один.

— Не глупи. Сначала выслушай. Если ты беспокоишься о Вакариане, то не стоит. Мы его просто оглушили, он нужен мне живым. Предстанет перед трибуналом и ответит за все то, что сделал и собирался сделать, примет пулю в затылок и отправится в забвение.

Их прослушивали, и все их разговоры не были тайной. Шепард виновато закрыла глаза — она была слишком беспечна, и вновь приходится расплачиваться за свои ошибки, мнимые и действительные, тем, кто был ей дорог.

Но черт возьми, почему тогда Растис, зная об их плане, отправил своих солдат в ловушку? Или это как раз была его ловушка для них?

Жара становилась невыносимой. Спина стала мокрой, хотелось пить, в голову нещадно пекло, и эти страдания воспринимались как наказание за неудачу. Раннее утро закончилось — единственное время, когда она могла передвигаться под обжигающим чуждым солнцем. Вечером тут сохранялась одуряющая духота, а ночь была темна, хоть глаз выколи.

— Я уже отправил доклад, Шепард. Даже если ты ухитришься меня обезвредить, это не решит ничего. Только вопрос времени, когда Вакариана найдут и уничтожат. Вы даже можете попытаться захватить мой корабль, экипаж, возможно, даже подчинится, ведь суда над предателем пока не было. Но тогда Цецилия станет самым разыскиваемым судном во всей галактике. Ничего из того, что Вакариан тебе обещал, он сделать не сумеет.

Шепард как раз не была в себе так уверена. Здесь было жарковато даже по меркам турианцев. Если Растис мог стоять и часами молоть языком, то ей нужно действовать, притом побыстрее, иначе эта духовка сделает из нее тряпку, неспособную даже винтовку поднять.

— А знаешь, что будет с тобой? Ты погибнешь, а твой ребенок по закону отправится в приют, никому не нужный. Девчонка Кастиса слишком юна, чтобы о нем заботиться. А потом, в пятнадцать, он пойдет на передовую, уничтожать кроганов вместе с другими такими же, от человеческих женщин. Туда, куда детей достойных родителей никогда не отправят.

Решимость рискнуть таяла, как воск в плавильне. От жары было дурно, тошнило и подкашивались ноги. Она сейчас не боец. Шепард едва нашла слова для едкого ответа:

— Тебе-то что с этого? Нравится плясать на костях?

— Нет. Я наоборот хотел предложить тебе альтернативу. Даже не думал о таком, но, духи, идея Кастиса не так дурна. Война непопулярна, а ты можешь стать отличным символом. Знаком того, что наше дело — правое.

Ее издевательский смех вышел неестественным, наигранным, но Растис не распознал ее посыла. Он наклонил голову, озадаченный странной человеческой реакцией:

— Ты рада?

Сил держаться уже не было, оставалась только воля. И та была потрачена на последний ответ, перед тем, как обжигающий свет сменился тьмой:

— Пошел на…

***

— Я не хотел тебя мучить. Я правда забыл.

Она лежала в темноте, и почему-то на боку. Щека терлась о жесткую ткань, а руки были скованы впереди.

— Ты никого не выслушиваешь до конца, Шепард, а зря. Я начал не с того. Я не умею говорить с людьми. Мне поздно меняться.

Поэтому и уложил на бок — чтобы не мешал ее несуществующий гребень и фантомные шпоры, а свести руки за спиной с его строением тела воспринималось как пытка.

— Херня. Судьба одного ребенка, кем бы он мне не приходился, ничего не значит по сравнению с судьбой целого народа.

В конце концов, ничего из того, чем Растис ее пугал, не сломало ее. Если ее ребенок будет хотя бы вполовину так силен, как его отец, он все выдержит.

Растис молчал. Когда он заговорил, его тон изменился, а голос стал звучать глубже.

— Хорошие слова. Тогда я готов на большее. Если согласишься сотрудничать — останешься в живых и увидишь, как растет твой ребенок. И я могу предложить тебе кое-что еще.

Его голос стал звучать странно уязвимо. Шепард не умела улавливать интонации субгармоник, но хватило и пауз между словами.

— Ты не можешь быть ему кем-то. Но могу быть я, если ты станешь кем-то для меня.

— Тебе это зачем?

— Поверь, я смогу извлечь из этого достаточно для себя. Привести такого союзника — большое дело. Но ты получишь еще больше. Совет, считай, в кармане у Иерархии, и тебя восстановят в статусе Спектра. Твоя забота о своем народе понятна, и так ты сможешь сделать для него куда больше.

Стать не яростной Томирис, а кроткой Эстер. Это была не ее роль, но послушать самонадеянного Растиса было по меньшей мере полезно, тот явно неплохо владел ситуацией и знал куда больше ее.

— Я не настолько хороша в политике.

— Я это понял, еще когда ты кричала на весь свет о Жнецах, а вокруг все смеялись. У тебя были все карты на руках, а коммандер Шепард шла напролом, как солдат.

— Я и есть солдат.

— Отличный солдат. Я тебя видел на поле боя, и ты была прекрасна. Но не это сейчас важно.

Глаза понемногу привыкали к темноте, и она могла видеть смутный силуэт напротив — так близко, что, казалось, руку протяни, и можно его придушить. Он совершил большую ошибку, оставив ее руки скованными впереди.

Но она продолжала слушать.

— Знаешь, Шепард, мне эта идея начинает нравится все больше. Я даже готов, духи… — Он вздохнул, словно набираясь мужества для дальнейших слов. — Я готов забыть о чертовом предателе и отозвать доклад. Пусть доживает спокойно в этой забытой дыре, раз он тебе так дорог. Хоть раз услышу снова его имя — отправится под трибунал. Я даже могу кое-что сделать для его девчонки, коль ты обещала ее опекать. Сейчас мои солдаты целятся в толпу людей, которую она так любезно собрала. Если это для тебя важно, я отзову их.

Шепард совсем забыла тех, о ком должна была заботиться. Сердце, бившееся размеренно, стало колотиться в тревоге.

— Не надо стрелять. Это мирные люди, они не представляют опасности.

— Тогда ты не будешь совершать необдуманных поступков, а я освобожу твои руки. Я не хочу тебя унижать. Пообещай мне.

— Даю слово.

Один щелчок, и ее руки стали свободны, и все же она оставалась связана. Шепард медленно попыталась сесть — голова уже не кружилась. Было темно, но она смутно узнавала очертания места, в котором находилась. Растис затащил ее в шаттл, где было прохладней, а солнце не угрожало сделать из нее вареную сосиску. Но те безоружные люди, которые находились под прицелами солдат Растиса, сейчас стояли на солнцепеке, сами не зная, что ожидают они ее решения.

— Знаешь, я готов к жесту доброй воли. Я отвезу человеческих беженцев подальше отсюда, это будет моей услугой тебе и знаком того, что все может быть иначе. Но ты тоже должна будешь думать впредь, Шепард. Сегодня ты убила того единственного, кого я мог бы назвать другом. Тот, кого ты походя назвала «две полоски».

— Он был военным и знал, на что идет. Я защищала своих людей.

— А я защищал своих. Среди беженцев нарастала паника, и во всех своих бедах они винили тех, кто их приютил. Разумеется, ты не знала о том, что они планировали вооруженный бунт. Для тебя все такое черно-белое, что я просто диву даюсь.

Его слова не меняли для нее ничего. Предложение Растиса было диким, неприемлемым, противоречило всей ее сути. Да всего год назад она уже сдавливала бы его трахею обеими руками, но сейчас слушала, потому что…

Дьявол, слушала, потому что он был прав.