29. Седьмое ноября. (2/2)

— Они забрали Шепард, Сэм.

Тайной это не было. Неделю все находились в подвешенном состоянии, ждали новостей и пережитое, казалось, сплотило команду настолько, что коллеги стали чувствовать себя одной семьей.

Откровением был тон, которым коммандер произнес всего одну короткую фразу.

***

— Титус, у меня перерыв закончился. Я вернусь после смены.

— Я не о том спрашивал. Хотя, да, приходи. Я буду тебя ждать.

Она назвала его по имени впервые.

Саманта аккуратно попыталась сгрести спящего варрена под живот, чтобы не разбудить — он запросто мог цапнуть спросонья. Его следовало отдать кому-нибудь в грузовом отсеке, иначе сгрызет половину вещей в комнате отдыха.

— Ты можешь оставить его мне.

— Понравился?

— С ним не так скучно.

— Как на корабле может быть скучно? Тут толпа людей, все друг у друга по головам ходят. Я до рабочего места иногда с трудом дойти могу, то с одним остановишься поговорить, то с другим. Тебя сторонятся?

Да, Саманта никогда не видела Прастина среди других служащих. Впрочем, сейчас казалось, что оно и к лучшему.

— Тогда зачем ты удрал со своего корабля? Это же не служба, а пытка какая-то. Чем тебе у своих не нравилось? Бежал от каких-то демонов?

— От одного, вполне конкретного. Красивого, смертоносного демона.

Саманта озадаченно покосилась, но уточнять ей не хотелось.

— Я приду к тебе.

— Я буду ждать.

Но она не пришла ни в конце смены, ни через час после нее, ни через два. Разочарование сменилось обидой, обида — тревогой. Когда пришел черед самообвинений, Прастин с варреном в руках выдвинулся на поиски девушки. Он начал подозревать, что подцепил от паршивца чесотку — зудело все тело, и рядовой прилагал значительные усилия, чтобы не начать раздирать когтями кожу на шее.

Саманта стояла у своего рабочего места, и вокруг разворачивалась настоящая фантасмагория — вместо голограммы Нормандии в центре зала кружили планеты, обозначенные табличками с какими-то данными, СУЗИ периодически выдавала порцию информации, казавшейся случайной, а Саманта…

Она просто думала.

Больше в БИЦ не было никого.

Для того, чтобы ее обнять, пришлось посадить варрена в воротник. Почему он подумал, что Саманта снова спустилась вниз?

— Ты обещала прийти.

— После смены. Я еще не закончила, хотя, кажется, что все бесполезно. Ничего не выходит.

— Что ты делаешь?

Когда Саманта рассказывала о том, что остановка двигателя Нормандии, разрушенный звездолет и космическая станция — дело Цецилии, Прастин лишь диву давался. Он воспринимал это как данность, даже не задаваясь вопросом, что послужило причиной этих событий, и кто был виновен.

— Неужели ты даже не поинтересовался, почему? Это для тебя действительно новость?

Саманта казалась пораженной до глубины души.

— Хороший солдат не задает лишних вопросов.

Она лишь похлопала глазами и продолжила объяснять суть проблемы — красноволосая коммандер с обложки Форнакса пропала со станции, ее забрали на Цецилию. Саманта обхватила себя руками, ее голос дрожал, но она вполне уверенно рассказала, что сейчас непонятно, куда отправился тот корабль.

— Я знаю, куда он отправился. Колония Динитас, в трех днях пути отсюда.

Саманта недоуменно посмотрела на рядового:

— Откуда ты знаешь?

— Мать упомянула в сообщении.

Девушка уже не слушала его, таща за руку к лифту.

***

С тех пор, как Гаррус обосновался в капитанской каюте, рыбки в аквариуме перестали пропадать. Впрочем, Явика почти перестали видеть — он закрылся у себя и никто не видел, чтобы тот выходил наружу. Поговорить с ним, наверное, было не самой удачной идеей, поэтому Гаррус гипнотизировал голову хаска.

Он давно хотел прекратить существование жуткой твари, которая жила вопреки всем законам природы, мешала ему спать по ночам своим жутким воем, но она принадлежала Шепард. Решать за нее казалось неправильным.

Веселый голосок Саманты, которая высунулась из-за открытой двери, настолько контрастировал с его мрачным настроением, что сначала вызвал раздражение:

— Коммандер, рядовой Прастин пришел рассказать вам кое-что важное.

Титус выглядел так, будто его притащили сюда силой. Когда дверь закрылась и они остались вдвоем, рядовой сложил руки на груди, словно защищаясь.

— Цецилия полетела на Динитас, коммандер.

— Откуда это тебе известно, рядовой? У тебя есть доказательства?

Тот нехотя открыл инструментрон, набрал что-то, и Гаррус с трудом удержался от улыбки, перечитывая гневное письмо Спектра Сагитты, которая сейчас за строками письма казалась обычной женщиной, растерянной и напуганной, то угрожавшей обрушить всю силу неба на непокорного сына, сбежавшего со службы, то робко вопрошающей, в порядке ли драгоценное чадо.

На задворках сознания гадкой змеей проползла нехорошая мысль, что вот она — зацепка Растиса. Но поверить, что все это изначально был такой хитроумный план, было просто невозможно: слишком много допущений. И играть с персоной такого уровня, как Сагитта, Растис бы не посмел.

Гаррус вчитывался в строки, полные злости и тревоги, пытаясь найти нестыковки, но их не было. За спиной он услышал поскребывание, а когда обернулся, рядовой стоял с руками по швам.

— Это варрен, коммандер. От него все чешется.

Варрен тихонько дремал в воротнике рядового, высунув кончик языка.

— Зачем ты его таскаешь с собой?

— Саманта попросила присмотреть. Он ее кусает.

Гаррус усмехнулся, достал из шкафа упаковку пилюль и протянул ее Прастину.

— Одну в день.

— У вас тоже был варрен, коммандер?

— Да, был. Свирепый — жуть. Но я в первый раз слышу, чтобы от варрена что-то чесалось. Так что ты ответил матери?

***

Саманты не было нигде. Он не проверял только в общей спальне и в грузовом отсеке, куда Титус не спустился бы даже под дулом винтовки. Если бы он увидел ее там, его сердце просто перестало бы биться.

В задумчивости он стоял перед дверью в общую спальню, размышляя, по какому поводу можно было бы зайти к людям. В конце концов, он же может просто зайти, чтобы отдать Саманте щенка?

На самом деле он лишь хотел взглянуть на нее, убедиться, что девушка спит или болтает со всеми, сидя за столом.

Ее там не было. На Прастина уставился с десяток пар человеческих глаз, и он вышел, не говоря ни слова. Духи, что они подумали?

Малыш в воротнике лизнул его в щеку.

— Вот мы и остались с тобой вдвоем, да?

Она все-таки пошла туда, к Веге, и сейчас пришел черед не обиды, не гнева, а холодной, оглушающей печали. Щенок начал поскуливать.

— Ты голоден, мальчик? Такой хороший.

По дороге на кухню Прастин почесывал щенку умильную мордочку, гладил крошечные лапки с острыми коготками и трогательные шипы на позвоночнике. Тот почти успокоился, но продолжал недовольно ворчать. Он смотрел, как малыш жует печенье, а время все шло.

Она осталась у Веги на ночь.

От этой мысли стало так муторно, что самому захотелось заскулить, как щенку. Прастин обхватил лицо руками и все сидел, минуты шли, превращаясь в часы, а она не возвращалась. Больше здесь ему было делать нечего.

Он поманил малыша за собой, и когда дверь в отсек жизнеобеспечения открылась, он не поверил своим глазам. Саманта все это время спала, свернувшись в маленький комок в его постели. Она ждала его так долго, что уснула, а он даже подумать не мог…

Духи, он не мог поверить в то, что она пришла к нему сама. Прастин забыл, как дышать — рука девушки свисала с края лежанки, и тонкие пальцы застыли в воздухе, словно часть причудливой скульптуры.

Щенок, не церемонясь, запрыгнул в ноги Саманты, скрутился там клубком и довольно засопел. Прастину такую вольность Саманта бы не простила, поэтому тот молча опустился на пол рядом. Ее рука почти касалась его лица, и юноша гадал, насколько крепко та спит, и проснется ли, если потрогать ее за пальчики. Он лишь чуть повернул голову, чтобы задеть ее лицом, обманывая себя, что сделал это ненарочно. Она проснулась.

Саманта смотрела на него с края лежанки, гипнотизируя черными влажными глазами, а потом — он даже сам не понял, как это произошло. Она опустилась вниз сама, или он притянул ее к себе — это было уже неважно. Чувствовать ее губы на шее, язык, прикасающийся к его языку, было и волнительно, и необычно, потому что сейчас это делала она сама. Сама она избавилась от одежды, требовательно стянула рубашку с него и застыла, остановившись и словно оробев.

Он усмехнулся, поняв причину. Он был больше ее предплечья. Но ведь в прошлый раз… Духи, он не хотел об этом вспоминать сейчас.

— Не надо… внутрь. Просто потрись о него сверху.

Когда она начала двигаться, по Нормандии прошлась легкая вибрация. Кажется, пилот разогревал двигатель перед броском.

Саманта запрокинула голову, и они полетели.

По ней проходили волны наслаждения, начинающиеся от бедер, жадно прижимающихся к его паху. Каждое движение было ее вдохом и сладким, бесстыдным стоном, и Прастин мог только смотреть, бесконечно смотреть на свою безумную фантазию, ставшую реальностью. Заканчивались ее движения у него под сердцем, куда нервное, злое удовольствие добиралось пьянящей нежностью.

Саманта тихо выдохнула и замерла, а потом поникла, как увядший цветок. В панике он стал гладить ее лицо, убирать спутанные волосы, чтобы увидеть, улыбается ли она или кривится.

Она улыбалась.

— Мне хорошо.

Он сгреб ее в охапку, уложил к себе на грудь и думал, что ничего лучше с ним произойти уже не может. И он ошибался. Она ухитрилась выбраться, несмотря на его шутливое сопротивление, а потом он увидел ее влажные темные складки, маячащие перед глазами, и его унес водоворот ощущений — ментолово-прохладная влажность на его плоти и крошечные гладкие зубки, норовящие задеть его в самый правильный момент.

Долго так не могло продолжаться.