19. Дети войны. (2/2)

— У меня не было возможности заниматься чем-то по душе. Все, что я видел в жизни — война. Мне всегда нравилась музыка. В мое время она была другой, ничего даже близкого я не смог найти в вашем экстранете. Искусство — тоже хороший способ высвободить гложущую тебя темную энергию.

Гаррус усмехнулся:

— А я хотел научиться рисовать.

— Ну что же, сейчас — самое время.

— У нас нет ни красок, ни бумаги.

— Есть и другой способ. Представь то, что хотел бы изобразить, а я это прочту.

Гаррусу искренне хотелось вернуть Явику ту же искру радости, что вела его самого после утренней победы на ринге. Он вспомнил Лиару, застрявшую в силовом поле, их первую встречу на Теруме. Парящая в невесомости изящная фигура, беззащитный взгляд, полный печали, и внезапно вспыхнувшая надежда в бездонных голубых глазах.

Явик вздохнул и выпил до дна воспоминание Гарруса, пусть и неполное, сумбурное, лишенное настроения и не обрамленное.

— Неплохо. Заполнять кристалл памяти воспоминаниями о битвах тебе бы не доверили, но тема мне определенно нравится. Давай попробуем еще.

Лиара на Иллиуме — опасный, холодный будущий Серый Посредник. Сталь в глазах, прямая осанка и сдержанность в голосе. Гаррус даже ухитрился бессознательно оформить воспоминание краской собственных эмоций — радость встречи и печаль от отстраненности друга.

— Получилось лучше. Давай еще раз, и закончим на сегодня.

Гаррус задумался. Следующее воспоминание было ярким, как ни одно другое, но оно было слишком интимным, теплым и…

Явик, не спрашивая, вцепился в его руки.

Красавица азари совсем рядом. Они просто беседуют в комнате отдыха на Нормандии — Гаррус хвастается своими приключениями на Омеге, а Лиара слушает. Он рассматривает ее шею, его привлекает легкое подрагивание скрытого под кожей сосуда, духи, он уставился на него ненароком, просто инстинктивная реакция глаз хищника на движение. Лиара замечает это, смущается и отворачивается — кожа на ее щеках делается пурпурной. Эмоциональных красок в воспоминании хоть отбавляй — и нежность, и неловкость, и дружеское озорство, и удовольствие от гармонии прекрасного существа напротив.

— Турианец, я принимаю твое предложение насчет спарринга.

***

— Вообще-то я шел с надеждой на реванш.

— Я же сказал, нужно посмотреть, на что годен рядовой. Утром мы с тобой уже выяснили, кто лучше в рукопашной.

— Тогда я поддался. Не хочу драться в шутку. В моем цикле для спаррингов использовали плененных врагов, и бой был насмерть.

— Явик, я не смогу. Ты должен помочь. Либо буду бить вполсилы, либо сорвусь и перегрызу ему горло. Я знаю, ты сможешь остановиться в самый последний момент. К тому же, я хотел бы его немного подзадорить необычным противником.

Гаррусу сложно было объяснить те эмоции, которые в нем вызывал рядовой Прастин, сложно даже самому себе. Собственно, поэтому он и затянул с его вопросом до того момента, как Саманту выпустили из-под надзора Карин.

Ему не нужен был балласт на борту — трус, не способный даже выстрелить в ответ. Если Прастин не смог стрелять даже на адреналине, придется начинать сначала, сделать то, чем не озаботился его отец и командующий офицер. Отец Гарруса брал его с собой на охоту, и тот до сих пор помнил свое волнение и предвкушение первой живой мишени. Была ли у Прастина такая мишень — неизвестно, но сейчас она появится, пусть и немного в другом виде. Загадочное неизвестное существо «протеанин» должно вызвать у рядового инстинктивную ненависть и желание уничтожить, и именно это чувство отныне будет вести его в сражениях.

— Вставай, рядовой. Пора размяться.

По дороге Гаррус лениво объяснял правила спарринга Титусу Прастину, а тому начинало казаться, что правил на самом деле нет. Когти, зубы, удары по глазам, удары в спину, удары лежачего — разрешено все. Его все же решили забить насмерть.

Лифт начал движение вниз, и Прастин снова уставился на загадочное существо напротив — четыре желтых глаза с жуткими горизонтальными зрачками сверлили его в ответ, не мигая.

Ринг, отмеченный ранее Вегой мягкими матами, так и остался неубранным. Противники встали друг напротив друга, и бой начался.

Гаррус удивился во второй раз за день — Титус был хорош, это было понятно с первых движений, но в бою он преимущественно использовал не руки, а ноги, что имело практический смысл. Явик пытался отвести удар, но получалось у него гораздо хуже, чем в утреннем спарринге с Гаррусом. Прастин совершал какие-то поистине акробатические трюки, сальто с коротким упором руками в пол и последующим ударом ногами. Тут уже длина конечностей была весомым преимуществом — в длинных замахах с использованием веса всего тела толчок нижней частью тела достигал такой силы, что мягко увести его в сторону у Явика так просто не получалось, быстро отскочить из зоны удара тоже, учитывая немалый даже по мерками турианцев рост Титуса.

Раздражение Гарруса от явной колониальной самодеятельности, нестандартного самобытного стиля ведения боя сменилось любопытством — пока силы были равны. А потом пришла неудовлетворенность. Это не была драка насмерть, не то, на что надеялся Гаррус — просто очередной учебный бой, пусть и приправленный немалой толикой азарта. Но прерывать интересное зрелище он не собирался, с удовольствием отмечая для себя удачные ходы на будущее.

От созерцания прекрасного образца воинского искусства его отвлек звук открывающегося лифта. Из него показались гости, которые сейчас были совсем не к месту и не ко времени — Саманта и Вега, на ходу достающий пачку сигарет.

Воспитывать их насчет курения, как это делала Шепард, Гаррус не собирался. Вместо этого махнул рукой, приглашая присоединиться к нему. По крайней мере, Веге должно было быть интересно происходящее.

Реакция Саманты была сдержанной. Она вопросительно глянула на коммандера и после короткого кивка чиркнула зажигалкой, Вега поступил так же. Втроем они молчали и смотрели на происходящее, а противники на ринге начинали понемногу выдыхаться.

Кончик сигареты в руке Саманты дрожал. Гаррус не знал, что сказать. Он уже принял решение, менять его не собирался, осталось самое тяжелое — объяснить его правильно именно тому члену команды, который от него пострадает больше всего.

Вега заметил, что Саманта дрожит, и чуть приобнял ее за талию — та немного расслабилась, и Гаррус решился начать.

— Послушай, Саманта, я не буду его убивать.

— Я этого не прошу.

Вега притянул ее к себе, сгреб в свои объятия так, что та в них практически утонула. Его сигарета дымилась в руках рядом с ее волосами, а Саманта молча уткнулась пехотинцу в грудь.

Внезапно бой прекратился. Прастин непроницаемо уставился на своих зрителей, а Гаррус ухмыльнулся, решив повторно использовать ход, удачно сработавший с нежелающим идти на ринг Явиком.

— Вега, не хочешь испытать бойца? Сгодится или нет? Бой без правил.

— С удовольствием.

В отличие от капризного Явика, Вега был готов к сражению всегда. Он отпустил Саманту, потушил бычок, оставив тот на столе, и на ходу снял майку, разминаясь и давая возможность новичку отдышаться. Тот лишь неподвижно продолжал смотреть вперед, и Гаррус прекрасно понимал, кто именно захватил его внимание.

Явик встал рядом, осторожно заметив:

— А он неплох. Дерется интереснее тебя, коммандер.

— Я вижу. Надеюсь, ты не очень его вымотал, любопытно, насколько красиво он справится с Вегой.

— Думаешь, справится?

— Уверен.

Сперва Гаррус практически чувствовал на себе удары Веги, попадавшие по Прастину, вспоминая свои же ошибки — слишком долгие замахи, слишком открытая позиция. А потом молодой боец его удивил, перейдя, казалось, в другую плоскость — он присел и чуть не сшиб Вегу коротким ударом по ногам. И Явик, и Гаррус потянулись вперед, предчувствуя занятную схватку.

Саманта снова чиркнула зажигалкой. Явик покосился на струйку дыма и вкрадчиво произнес:

— Мне нравится запах. Как дым от сожженных врагов.

Саманта молча протянула ему открытую пачку и зажигалку. Явик задел ее руку и озадаченно уставился на черноволосую девушку, а потом переборол в себе чужие эмоции и затянулся. Похоже, в этом цикле есть еще очень много занятного.

Мордобой перед ними стал набирать слишком агрессивный характер. Прастин целенаправлено, уверено пытался расшатать собранную позицию Веги, и эти попытки становились все более агрессивными — то, к чему Гаррус и стремился. Он должен нанести смертельный удар, удар на поражение, иначе в следущей перестрелке снова опустит винтовку и убежит.

Очередное сальто рядового, Вега открывается для удара, но его ожидает ловушка — прицельный рвущий удар когтями по лицу, к которому люди, естественно, непривычны. Спарринг можно и нужно было останавливать — цель достигнута, вопрос, остался ли цел глаз у Веги?

— Эй, хватит. Расходитесь.

Они и не думали останавливаться. Веге тоже, по всей видимости, стал жать джентельменский кодекс, и он попытался повалить противника на лопатки, не имея возможности драться дальше — кровь заливала глаза, а жажда мести — душу.

Он мог бы, возможно, повалить Гарруса, который был легче, чем Прастин, но с оценкой веса и силы последнего он весьма ошибся. Тот практически отшвырнул его — то ли победа Прастина, то ли ничья. Когда правил нет, то и понятия выигрыша и проигрыша становятся весьма расплывчатыми.

Вега остановился первым и подобрал свою майку, вытирая кровь с лица. Гаррус подошел к нему — все-таки, его недосмотр.

— Глаз цел?

Тот проморгался — вроде, все было в порядке.

— Иди к Чаквас. Раны от когтей плохо заживают.

— Ты же сам говорил, что женщинам шрамы нравятся.

Вега бросил тяжелый взгляд на Саманту, которая курила уже третью сигарету подряд. Та ее потушила и двинулась вслед за ним к лифту.

Гаррус подошел к новому члену экипажа, удивленно рассматривавшего свою кисть, которая только что чуть не снесла полголовы человеческому сопернику.

— Кто тебя так научил драться?

— Мать.

Почему-то Гаррус не удивился.

— Что ж, рядовой Титус Прастин. Добро пожаловать в команду. Пока живешь там же, с распорядком на корабле тебя познакомит Саманта. Свободен.

Впервые за три дня Прастин был свободен.

Оставшись вдвоем, они долго не могли подобрать правильные слова, поэтому не торопились и стояли в полной тишине. Первым не выдержал Явик:

— Ты бы никогда не захотел узнать, что творится в голове у этой женщины, коммандер. Могу сказать одно, я нахожу ее сравнение турианского бойца с изящной танцовщицей одновременно поэтичным и оскорбительным.

Духи, и зачем он только так нервничал?