15. Чужие грехи. (2/2)

Синеглазый растянул жвалы, что можно было грубо интерпретировать как человеческую улыбку. Но веселья в ней не было совсем — только предвкушение развлечения.

— Нам больше достанется, салага.

— Ладно, уговорили.

— Тогда постучи еще раз к доктору и вежливо попроси робустин. Три таблетки, иначе чесаться потом будем.

Зеленоглазый, который, похоже, был помоложе двух других, неуверенно постучал в дверь, что-то пробормотал уже знакомому медику, забрал лекарство, и будь у него длинный нос — остался бы без него, так резко закрылась перед ним дверь. Трое турианцев одновременно закинули в рот по пилюле.

Они же не серьезно, правда? Будь она в плену на корабле людей, предположить можно было бы только одно.

Между плеч снова уперлась винтовка, которую теперь Трейнор боялась меньше всего. Обхватившие ее за обе руки выше локтя трехпалые кисти пугали гораздо больше. Она попыталась успокоиться и просто считать шаги, но сбилась на цифре двадцать семь. Ей было только двадцать семь.

Когда страх достиг своего апогея, и Саманту стало трясти по-настоящему, охранники начали разговаривать между собой так деловито, будто обсуждали предстоящий ужин. Двухтональные голоса были настолько похожи, что различить их между собой было невозможно.

— Ты с такими уже был?

— Нет, ты что. Я представляю, что бы сказал отец. Он за азари меня так оттрепал, что гребень потом неделю болел.

— А ну так от азари они мало чем отличаются. Возни только больше. Духи, я забыл. Сбегай еще раз к доброму доктору и попроси масло. Иначе она подохнет еще до прихода Растиса.

Трейнор остановилась. Плевать, пусть стреляют. Дальше она не пойдет.

Ее мнения особо не спрашивали, затаскивая девушку волоком за дверь жилого отсека.

***

— Слушай, что-то я не могу настроиться. Он страшная какая-то.

— Пусть нам потанцует. Нужна музыка для настроения. А еще можно выпить, все равно лейтенант раньше, чем вечером, не явится. Там этот корабль залетный заправляют, он занят с бумагами и прочей херней, злой, как варрен.

Трейнор стояла и пошевелиться не могла от страха, о каких еще танцах он говорит? Тем более, под такую ужасную музыку — это что, военный марш? Пусть стреляют, все лучше, чем так.

Пока желтоглазый допивал странного вида напиток, турианец с синим цветом радужки подошел и начал расстегивать пуговицы на ее промокшей от пота одежде. Она настолько прилипла, что Саманте казалось — вместе с одеждой с нее сдирают и кожу.

— А я вот смогу и без танца. Она классно пахнет, просто дурманит.

Он провел по шее языком, и Трейнор показалось, что по ней ползет маленькая змея — шершавая, жуткая, ядовитая змейка, лезущая в ухо, щекочущая щеку, проникающая хвостом в рот. Саманта зажмурилась и сжалась.

— Раставь ноги. Я сказал, расставь ноги.

Трейнор подчинилась, и между ног прошлась грубая лапа, неприятно царапнувшая когтем по самым чувствительным местам.

— Девка внизу как пустыня. Где этот придурок с маслом? Они мелкие там между ног, насухую не войдешь.

— Да ну, серьезно?

— Я тебе говорю. Смотри сам.

Желтоглазый черт поставил свою склянку на столик и подошел к Трейнор, а потом с трудом пропихнул свой палец ей туда, где ни один мужчина еще точно не лазил.

— Духи, и как ты предлагаешь ее взять? Даже палец не влазит.

— Давай дождемся салагу, а пока смотри, что у нее есть.

Синеглазый потянул Саманту за нижнюю губу, вынуждая открыть рот. Желтоглазый засунул туда тот же горячий шершавый палец, который только что уже побывал у девушки внутри. На нем остался ее терпкий вяжущий вкус.

Тем временем у турианца с синими глазами пискнул инструментрон, и он ответил:

— Лейтенант, третья доктору не подошла. Что с ней делать?

Лейтенант что-то буркнул, совсем неразличимо.

— Сказал дождаться его, снова занят. Ладно, на чем мы остановились? Встань на колени и открой рот.

Она не собиралась этого делать, но по задней поверхности коленей несильно ударили, и ноги подогнулись сами. От жары кружилась голова и колотилось сердце, во рту пересохло. Саманта закрыла глаза, когда ее снова вынудили открыть рот, чтобы хотя бы не видеть. То, что в него попытались запихнуть, ни на одну человеческую часть тела не было похоже — слишком жесткое, слишком горячее, покрытое твердыми наростами, царапавшими губы и язык.

— Слушай, она и во рту сухая, как бумага. Что с ней не так?

Он резко вышел, разорвав растянутую до предела кожу в уголке рта каким-то особо острым наростом. Эта боль уже была настоящей, первая боль, которую причинили ей турианцы, до этого только запугивавшие. Саманта опустила голову и заплакала.

— Она боится.

— А ты бы не боялся на ее месте?

— Я не на ее месте.

Инструментрон синеглазого пикнул еще раз:

— Так что там у вас был за вопрос?

— Лейтенант, док не взял третью девку. Что с ней делать?

— А, точно, я и забыл, ты же два раза мне говорил. Дел невпроворот. Дай подумать. Это которую?

— Ту, которую Вакариан хотел оставить.

— А, ну так вернем ее на Нормандию. К пяти зайду и заберу. Только до дыр ее не сотрите, я с оформлением трупа возиться не собираюсь. Конец связи.

Саманта хотела плакать и смеяться одновременно — охранник в полной «боевой готовности» совершенно серьезно обсуждал со своим начальником, что она будет жить. Ее вернут на корабль через несколько часов. От облегчения девушка чуть не упала, но желтоглазый ее подхватил и спросил:

— Пить хочешь?

Саманта кивнула, ее подбородок трясся, а зубы звенели о стеклянный стакан с водой. Она будет жить. Она все выдержит.

Синеглазый уселся в единственное кресло с непривычно изогнутой спинкой и поманил ее к себе.

— Сядь ко мне на колени. Спиной ко мне.

Саманта подошла и примостилась сверху, а он развел свои ноги, одновременно вынуждая раскрыться и ее.

— Пока этот придурок вернется… У меня есть способ и получше. Расслабься, детка. Мы просто немного с тобой поиграем, а потом отпустим. Ты же все слышала, Растис вернет тебя домой, на твой корабль. Порадуй нас, пожалуйста.

Саманта пыталась сконцентрироваться на металлических нотках, напоминавших голос СУЗИ, пыталась хотя бы расслабиться, чтобы не было так больно. Она понимала, что будет дальше.

Синеглазый пальцами двух рук растянул ее темные складки, погладил аккуратное навершие, где они сходились, вырвав у Трейнор невольный вздох. И снова начал мурлыкать ей на ухо:

— Побалуешь нас? Я хочу, чтобы тебе было хорошо. Попроси меня сделать это, и останешься только с нами двумя. Салагу оставим за дверью, но с условиями: ты должна этого очень захотеть сама. Обмануть не получится. А потом нужно будет меня очень хорошо попросить.

Он продолжал поглаживания, заставив Саманту откинуть голову ему на плечо. Вишневые соски на ее маленьких грудях подрагивали в такт движений синеглазого, и второй любопытный охранник не удержался от того, чтобы их погладить.

— Смотрю, с первым условием ты справилась. Осталось только попросить, и даю тебе слово турианца, тебе будет на треть проще. Скажи вслух, как ты этого хочешь.

Он продемонстрировал ей пальцы, покрытые влагой, а потом обвил ими шею, и так мокрую от пота.

— Повернись ко мне. Смотри, что у меня для тебя есть.

Саманту, обмякшую, как тряпичную куклу, повернули лицом к синеглазому, и тот сюрприз, что он для нее приготовил, заканчивался выше ее пупка. Трейнор дернулась, как от электрического разряда.

— Нет, пожалуйста…

— Слово дамы — закон. Набери ему, где он там ходит. Сбежал, наверное, боится, что папочка узнает и отругает.

Желтоглазый набрал своего напарника.

— Ты где ходишь?

— Док заставил заполнять заявку и формуляр. Я подхожу, уже рядом.

Двое мучителей переглянулись и заржали.

— Сука, я уже представляю, что он в документах накарябал.

Дверь распахнулась и в нее завалился третий охранник.

— Тебя только за смертью посылать. Что ты там писал?

— Ну, в целях оздоровления там прошу чего-то выдать. Док подсказал, не помню уже.

— Сука…

В помещении снова раздался хохот двух охранников.

— Ну тащи сюда масло, будем кое-кого оздоравливать.