Шерри и Карты (2/2)
Ковальски коротко взглянул на потолок.
– Я пойду один, – спокойно ответил он; Шкиперу показалось, что тот был в каком-то странном состоянии, в каком бывают люди, на что-то решившиеся. – Мне, к тому же, нужно кое-кого проведать. И это очень личный визит, поэтому ты будешь неуместен.
– Прямо-таки личный?
– Более личный, чем ты сейчас подумал, – столь же спокойно произнёс Ковальски, прямо глядя ему в глаза. – И о сути не спрашивай. Это касается меня и больше никого.
– Берёшь машину? – поинтересовался Шкипер, не став настаивать.
– Чтобы ты мог проследить, куда я поеду? – Ковальски слегка склонил голову набок, даже не став после этого что-либо добавлять – просто вышел, оставив его в лёгкой растерянности. Он нутром чуял, что происходило что-то, крайне не свойственное Ковальски.
Посетив медика, с облегчением отправившего его на последнюю неделю больничного (тот, глядя на его бледный вид в предыдущий раз, всё порывался прописать ему антибиотики, но после длительных колебаний передумал, за что Ковальски был ему благодарен), он направился в заведение, клиентов которого частенько облапошивали по полной программе. Однако бывало и так, что люди и впрямь находили тут ответы. И, если повезёт...
Направлялся он к достаточно хорошо знакомой ему женщине. По одному из имевшихся у неё документов фамилия у неё была Блюхен, имени он не знал; последних ему сообщали много и разных, и он понимал, что настоящего он не услышит. Скорее всего, она была ещё здесь: он послеживал за её аккаунтом, бывшим ему просто по-человечески интересным: Блюхен, раскусив один род занятий, сменяла его другим; учитывая незаурядный интеллект этой женщины, происходило это быстро. Он узнавал много нового для себя, просто просматривая обновления её страницы.
Однако в эзотерике та ковырялась уже приличное время. Это значило, что там было что-то найдено. И он смотрел бы на это всё со скептицизмом, но его самого в равной степени тревожили и интересовали явления, научного объяснения которым не было, так что он понимал её интерес. Как и выгоду.
– Миссис Блю сейчас свободна, – сообщила ему девушка на входе, так обвешанная всякими железками и блестяшками, что даже он сумел опознать несколько разных символик, причём плохо уживавшихся между собой. Впрочем, обычно здесь бывали люди поглупее него. – Вы по записи?
– У меня личная договорённость.
Он не поскупился выложить двадцатку, и ему назвали номер комнаты.
– Ковальски?.. – так искренне изумилась поднявшая на него глаза Блюхен, что он даже ощутил некоторую гордость. Удивить эту женщину кому-либо удавалось крайне редко. – Ты?.. Неужели тебе больше не с кем поговорить?
– А вот и не угадала, – Ковальски уселся напротив. – Раскинь мне что-нибудь. Только серьёзно. Без психоаналитики и дедукции. Только карты.
– А в чём дело? – пальцы у Блюхен неспешно задвигались, пока что очень неторопливо перемешивая колоду: уже заинтересовалась.
– Да так... выпало непонятно что.
– Ковальски... – со смесью укоризны и самодовольства протянула она. – Саентолог. И к каким методам обращаешься...
– Мы с тобой – одного поля ягоды. Просто ты не стесняешься дурить людей, – Ковальски вернул ей её же интонацию. – Мало того, знаешь, кто громче всех кричит?
– Ах, да, имидж – наше всё, – клюнули его в ответ. – Кто бы сомневался.
– Да и вообще, видела бы ты, что я себе сдал... – загадочно протянул он.
Пальцы Блюхен задвигались немного быстрее.
– Это были твои карты? Сколько они у тебя пробыли?
– Чужие, – Ковальски покачал головой. – Но я сдавал третий раз подряд.
– И что с того? Думаешь, тройка – это что-то очень уж магическое? Или что за это время с тебя на них достаточно энергетики натекло?
Он усмехнулся.
– Натекло... Если верить вашей братии со всей вашей эзотерикой, то в последнее время из меня просто хлещет.
Круглые глаза Блюхен ощупали его лицо. Решив удовлетворить её интерес, он протянул ладонь, развернув её кверху, и она, едва занеся сверху пальцы, встряхнула ими, морщась, но не отпуская его взглядом:
– Болеешь... и впрямь, из тебя слишком много утекает. Но и... – она нахмурилась. – У тебя просто какие-то бешеные резервы. Где ты их берёшь?
Ковальски просто пожал плечами; в конце концов, в этом он специалистом не был. Зато Блюхен, похоже, задержалась тут не зря: что-то в ней было. Очень уж натурально поморщилась; так же морщился Рико, когда у того что-то немело от точного удара... а он не упоминал, что болел, и скверно при этом не выглядел.
– Так что там было? – Блюхен вернулась к картам, и он убрал ладонь.
– Развилка. Развилка, которой не должно быть. Я-то уже всё решил...
– Значит, не решил? – предположила она. Ковальски покачал головой. – Ну-ну... хорошо, давай-ка разложим что-то общее.
Она замолчала, выкладывая карты на стол, но ненадолго:
– Боже, Ковальски, откуда столько женщин? Решил ловеласом заделаться?
– Это прошлое, – заметил он, не давая заподозрить, что почувствовал шпильку.
– А откуда ты знаешь?
– Да во всех этих раскладах сначала идёт секция прошлого.
– Не во всех, но в большинстве, – согласилась Блюхен. – Нюансик для проверки, скажем так... Знаешь, Ковальски, и в самом деле развилка.
– И что там?
Блюхен задумчиво потёрла висок, отчего-то усмехаясь.
– Карты, в отличие от меня, не считают тебя предсказуемым. Всё очень туманно.
– Но никакой светлой и чистой? – уточнил Ковальски.
– Ну...
– Не подумал бы, что скажу это, но – слава богу, – он с облегчением откинулся на спинку стула.
– Не знаю, что насчёт светлой и чистой, но на какую-то карты указывают, – Блюхен озадаченно почесала бровь. – Я, правда, подумала, что в раскладе случился сбой, потому что рядом лежит вот это...
Она подняла короля пик.
Ковальски звучно хлопнул себя по лбу, сочно и ёмко уместив в одно слово то, как кое-кто его заколебал.
– Ковальски! – Блюхен пошла пятнами от возмущения. – При мне!.. Сейчас вон пойдёшь!
– Извини, – он прижал костяшки пальцев к губам и, не удержавшись, рассмеялся, запрокинув голову. – Это просто смешно, – бессильно произнёс он, глядя в потолок, и со вздохом выпрямился. – Что там с другой стороны?
– Дорога, – тут же отозвалась Блюхен. – И здесь что-то выгодное, что-то связанное с работой... И ещё одно, Ковальски, между всем этим – какой-то подарок. Я не могу точно сказать: то ли он как камень преткновения, то ли он будет на обоих путях... раскинуть тебе что-то более конкретное?
– Нет, сам всё понял, – он поднялся. – Сколько с меня?
– Да грех с тебя что-то брать, – Блюхен осклабилась. – Тем более что ты всучил десятку девочке.
– Двадцатку. Я сегодня щедрый, – Ковальски положил на стол пятидесятидолларовую купюру. – Могу позволить себе... подарок.
Блюхен слегка прищурилась.
– Да ты просто не хочешь, чтобы я спрашивала, кто это, – она постучала пальцем по королю пик.
– Ты и так знаешь. Просто тебе нравится ставить меня в неудобное положение.
Закрывая за собой дверь, он услышал, как Блюхен восхищённо цокнула языком ему вслед. Это немного подняло ему настроение.
Стоило ему вернуться, уйти к себе – и через час к нему заявился Шкипер, прежде куда-то девшийся. Но на этот раз от того ничем новым не пахло.
– Будешь выспрашивать, где я был? – сразу же спросил Ковальски.
– Нет, речь пойдёт о том, где был я. Знаешь... я мог бы, конечно, просто поставить тебе в холодильник бутылку абсента, но ты начнешь уточнять, хочу ли я, чтобы ты вёл себя как стерва... ну, исходя из предыдущего нашего разговора.
Чего это у него так язык развязался, озадачился Ковальски.
– То есть, ты всё равно хочешь мне что-то всучить, но из принципа не то, что мне нужно, – уточнил он.
Шкипер закатил глаза.
– Как же сложно с тобой... Просто возьми.
Ему протянули большую плоскую коробку: пазлы. На полторы тысячи штук. Достаточно для того, чтобы не было стыдно подарить, однако не настолько много, чтобы не знать, куда это девать; он мог бы спокойно разложиться с ними у себя на столе, если расчистить последний. Странно, что Шкипер решил действительно включить мозг и хотя бы немного им поработать...
На минуточку, это значило, что тому это стало крайне важно.
– Спасибо, – он просто взял коробку. Препираться сейчас не было никакого настроения; к тому же, ему нужно было подумать, а процесс собирания пазлов этому весьма соответствовал. – Что ты за это хочешь?
– Ничего.
– Ладно.
Шкипер удивлённо дёрнул бровями. Никаких передёргиваний симметрично ответам «ничего» от самого Ковальски? Просто «ладно»? Просто... о'кей? Ковальски понравилось?
– А картинка? Я предполагал, что тебе, собственно, всё равно, но...
– Всё равно, – согласился Ковальски, и его снова застопорило.
– Э... ты... хочешь побыть один?
– Хотелось бы, – снова согласился тот, и он, озадаченно почесав затылок, ушёл, почему-то тоже не испытывая желания пререкаться. Странно, но... ему показалось, что Ковальски жутко устал.
Утром он проснулся раньше будильника. Серьёзно так раньше, не на минутку, на целых десять... да и спал он тревожно, словно подсознательно чего-то ожидал. Беспокоиться пока что было рано, наверное – больничный у Ковальски был ещё на неделю...
Почему он первым делом подумал о том, обдумывая причины беспокойства? Или сам Ковальски ночью был беспокойным?
Включив ночник, он бросил взгляд вбок. Ковальски в кои-то веки спал, повернувшись к нему, и он мог разглядеть того спавшим; тот хмурил во сне тёмные брови. Странно, вроде и блондин, и кожа светлая, а брови с ресницами – тёмные. Не чёрные, как у него самого, конечно, но и не светлые, как часто бывает...
Он пригладил тому пальцем бровь, и складка на лбу у Ковальски стала чуточку помельче. И зачем я это делаю, задался вопросом он, соскользнув с брови и поведя дальше подушечками пальцев по скуле – и ниже, к подбородку, где взгляд у него зацепился за тонкие бледные губы.
Ковальски вздохнул во сне.
Ну что такое, подумал Шкипер, поглаживая того по щеке. Что ж так тяжело вздыхать...
– Не хочу, – пробормотал Ковальски. – Не хочу идти...
– Ты уже сходил, – прошептал Шкипер, и Ковальски почти перестал хмуриться. Как же тяжело давались тому походы к дантисту... или на этот раз это из-за болезни? И зачем Ковальски себе такое устроил... думал, что не сумеет договориться с ним о недельке-второй спокойной жизни без нагрузок, если просто всё расскажет?
Наверное, думал, решил Шкипер, продолжая смотреть на губы Ковальски. Наверное, так и думал, раз долго пытался договориться о снижении нагрузок на тренировках – и безрезультатно. Но отчего же нельзя было сказать, что ситуация вот так обстояла? Он думал, что Ковальски тяжело. Он не думал, что убивал тому иммунитет.
Ковальски снова вздохнул, но уже не так, иначе; от этого вздоха по затылку у него легонько пробежали мурашки. И на лице у того появился слабый намёк на улыбку. Нормальную улыбку, а не как в последнее время.
Не раздумывая, Шкипер наклонил голову, касаясь губами губ Ковальски. Тот вряд ли проснётся – он только легонько тронул, удовлетворяя собственную прихоть... Следом он ощутил жаркий выдох от ещё одного вздоха, ещё более чувственного, чем предыдущий, и, не удержавшись, прижался губами немного ощутимее, уже подумывая о том, чтобы устроить тому нестандартную побудку понежнее.
– М-м-м... – очень довольно выдал Ковальски, зашевелившись, и вдруг ответил, неуверенно и слабо, словно не совсем владел телом. Ещё спит, заключил Шкипер, пока что не отстраняясь, и почувствовал, что его мазнули пальцами по плечу. Следом Ковальски запустил их ему в волосы на затылке, да так, что он весь покрылся мурашками; с ним в жизни такого не было от простого касания. Хотя, быть может, когда-то давно...
Его чуточку прижали к себе, и он и думать забыл о чем-то ещё, испытав ещё более интенсивный наплыв мурашек: что-то такое было в том, как его поцеловали, и приятное, и эмоциональное, и что-то... что-то жутко важное...
Он забыл, когда в последний раз испытывал столько всего лишь от поцелуя. Он забыл, что можно было так себя ощущать.
– Шкипер? – изумлённо, с неверием вопросил проснувшийся Ковальски, дернувшись от него, и от этого тона у него что-то очень неприятно царапнуло внутри: Ковальски целовал не его. Ковальски так целовал не его. Почти больно. – Зачем... зачем ты меня разбудил?!
– Тебе снилось...
– И ты решил присоединиться? – Ковальски толкнул его в плечо и сердито завозился, отворачиваясь к стенке.
– Нет, тебе снилось что-то тяжёлое. Я подумал...
– Да что тебе за дело? – глухо бросил Ковальски, натягивая одеяло почти на голову. – Мне было так хорошо...
– А со мной тебе плохо? – Шкипер коснулся светлых прядей, почти невесомо, но чувствительный из-за болезни Ковальски всё равно это ощутил и незамедлительно укрылся весь, не позволяя себя касаться:
– Не трогай меня.
Из разряда «не говори со мной», задался вопросом Шкипер, раздумывая о том, что теперь делать. Внутри у него было отчего-то тяжело и... пусто. Только это была не опустошённость – эта пустота требовала быть заполненной. Обычные методы предполагали, что сейчас нужно было обнять Ковальски покрепче и, незаметно морщась, игнорировать последующую ругань в свою сторону, но обычные методы в случае с Ковальски работали через раз и плохо. А что было делать ещё – он не знал.
Запищал его будильник, и он нервно его отключил, раздумывая.
– Оставь меня в покое и иди, – снова заговорил Ковальски.
– Почему?
– Может быть, сон вернётся.
В голосе Ковальски так неприкрыто скользили тоска и горечь, что он, не выдержав, ушёл одеваться на кухню, где надолго завис над баночкой с валерьянкой. Впервые за долгое время хотелось успокоить душу, а не нервы.