Шерри и Карты (1/2)
В один из вечеров они развлекались игрой в карты... и Шкиперу просто жутко не везло. Со стороны. У самого же Шкипера имелись кое-какие соображения, его волновавшие – но не приятно будоражившие, а, скорее, тревожившие. Он хотел поговорить с Ковальски, серьёзно поговорить, и ему было слегка беспокойно.
– Чё? Есть кто? – поинтересовался Рико.
– Не понял тебя.
– Ну... 'Вальски, как там эт г'рят?
– Не везёт в картах – везёт в любви, – прилежно процитировал Ковальски, глядя Шкиперу в глаза. Давненько он того не провоцировал...
– Во! Так чё? Есть?
– Рико спрашивает, появилась ли у тебя прекрасная дама сердца, – ещё более любезно растолковал Ковальски, касаясь веером карт кончика носа и смешливо щурясь.
Шкипер постучал об стол набранной в руку стопочкой своих, отправив ему упреждающий взгляд.
– Появилась.
– Кто же она? – елейно протянул Ковальски, радуясь тому, что вовремя спрятал усмешку, уже расползшуюся по лицу. – Пой, птичка, не стыдись.
– Не ваше дело, – с чётко выверенной долей удивления в голосе откликнулся Шкипер, слегка прищурившись. Любопытный Рико всё равно повёл ладонью около лица, жестом выспрашивая хоть какие-нибудь приметы. – ...Блондинка.
– О-о-о, – протянул Рико, криво ухмыляясь, и приподнял брови.
– Нет, больше ничего не скажу. Секрет.
Рядовой, прежде хмурившийся (наверняка раздумывал о том, была ли это прежде дама Ковальски), прыснул.
– Что?
– Ничего, – тот невинно хлопнул ресницами. – Класифайда вспомнил.
Несколько мгновений помолчав, Шкипер бросил карты на стол, не выдержав ехидного взгляда Ковальски.
– Заканчивайте без меня. А ты – загляни ко мне через часок, – он тронул Ковальски за плечо, проходя мимо того, едва удержавшись, чтобы не коснуться светлых волос. В последнее время очень хотелось. Ковальски, правда, начинал поглядывать так, словно он берега путал... и он не понимал, почему. Вроде бы Ковальски этого и хотелось, а вроде тот и сторонился его, когда он подходил именно с такими касаниями. Он никак не мог сообразить, в чём дело. Если он делал что-то не так, то, наверное, нужно было ему сказать, ага?.. Однако когда он именно это и произнёс, Ковальски изобразил такой непонимающий взгляд, что он почти что поверил; но разъяснений так и не прозвучало.
Радовало одно: отогревшемуся и отоспавшемуся Ковальски очень быстро становилось лучше. Может, даже двух недель не пройдёт...
Ковальски появился ровно через час, словно засекал.
– Слушаю тебя.
– Заходи, заходи, – сидевший на кровати Шкипер в который раз завертел колоду карт, перемешивая их. – Хочешь выпить?
Ковальски озадаченно моргнул, не поняв, что происходило.
– Ты это серьёзно? Сначала висел надо мной коршуном, чтобы я ничего лишнего не делал и не принимал, а теперь вдруг выпить?
– Ага. Выпить. Я думаю, тебе можно чего-нибудь слабоалкогольного, правда?
– С чего вдруг? Не хочешь пить один?
Сойдёт, подумал Шкипер, намекающе подняв колоду карт:
– Хочу выпить и сыграть в карты. С тобой. Ну, раз пока ничего другого с тобой нельзя... Я буду то же, что и ты, на твоё усмотрение. Неси.
Ковальски с подозрением смерил его взглядом. Что-то Шкипер затевал... наверное, опять из оперы про отношения. И когда уже дойдёт, что между ними этого не было?
– И что у тебя там? – с интересом спросил тот, когда он вернулся.
– Шерри.
– Бабское пойло?
Ковальски протянул ему стакан, взглянув на него со снисхождением.
– Даже не знаю, как бы тебе сказать... это обыкновеннейший херес. Только на этикетке написано другое. Почему ты решил, что это «бабское пойло»...
– Этикетка?
– Ах, да. Этикетка.
Подставив Шкиперу и свой стакан, он забрался на кровать, жестом попросив уже его стакан:
– Сдавай.
Сдав карты, Шкипер скептически взглянул на него, размышляя, и поднялся за сиротливо стоявшей в углу табуреткой, дабы использовать её вместо столика, и уже после этого они разместились с удобством.
– На что играем? – поинтересовался Ковальски, отпивая шерри.
– Как насчёт «правды или действия»?
– И что бы ты рассчитывал из этого получить, кроме «правды»?
– Я-то себе знаю. Та-ак... – протянул Шкипер. – Семь.
– Ходи.
– Угу... на. И в самом деле – херес...
– Правда, что ли?
Шкипер криво усмехнулся. Играть против Ковальски – сложно... он обычно старался играть с ним против кого-то. А сейчас ему ещё и нужно было выиграть. Возможно, с пьяненьким Ковальски будет полегче.
К концу партии, которую он рассчитывал проиграть (точнее, другой опции у него пока что не было, пока Ковальски не опьянел или не устал), он обнаружил, что тот поддавался.
– Ну, Ковальски... правда или действие?
– Правда, – ожидаемо ответил тот. Шкипер задумчиво покачал стаканом. Для того, что он хотел спросить, Ковальски ещё не был в достаточной мере под градусом... ладно, у него и были и другие вопросы.
– Что бы ты хотел от меня получить? – спросил он, рассчитывая, что ему всё-таки выдадут какой-нибудь аналог всяких цветов-конфет.
– Тишину и спокойствие.
– Из материального.
– Вопрос номер два, – отклонил запрос Ковальски. – Выиграй – задашь.
Шкипер цыкнул.
– Ладно...
Любопытно, но Ковальски проиграл и во второй раз. И Шкипер не чувствовал, чтобы тот хоть сколько-нибудь был напряжён на протяжении что первой, что второй партии. Почему? Ждал каких-то определённых вопросов, узнать, что ему вообще нужно было спросить? Хотел отбить охоту играть? Или, припоминая недавний разговор, собрался сделать вид, что в делах амурных ему везло на самом деле вообще никак? С Ковальски и последнее сталось бы учудить.
– Будешь смотреть или спрашивать? – Ковальски отпил из стакана. Судя по уровню остававшегося шерри, к последнему тот едва ли притрагивался, словно знал, что ему хотелось на самом деле не самому выпить, а кое-кого слегка подпоить.
Шкипер вздохнул.
– Так что бы тебе хотелось от меня получить из материального? Уточняю сразу: не выходные и не послабления. Вообще не касаясь работы.
Ковальски коротко усмехнулся.
– Ничего.
– Не принимается!
– А что я сделаю? – Ковальски пожал плечами. – Вот такой вот я бескорыстный, ничего от тебя не хочу.
– Ковальски, ну будь ты человеком... что ж ты как стерва себя ведёшь?
Ковальски хохотнул.
– Веди я себя как стерва – я бы уже ходил в новом пальто, а в холодильнике у меня уже стояла бы бутылка отличнейшего абсента. А ты говоришь... – он коротко рассмеялся, почти сразу закашлявшись. – ...Извини, я отойду.
Когда он вернулся, Шкипер так и оставался нахохлившимся, как сразу же после его ответа. Это подпортило ему настроение.
– Так что ты хочешь? – опять вопросил его тот.
– Ничего.
– Ничего – не материально.
– Зато ценно, – ответил Ковальски, усаживаясь на кровать. – Любой буддист подтвердит. Ещё вопросы есть?
– Сдавай, – угрюмо ответил Шкипер.
Перемешав карты, Ковальски сдал их на следующую партию. И, дождавшись, пока Шкипер, задумчиво растиравший подушечкой пальца складку на лбу, обозреет карты в руке и обдумает первые ходы, бросил свои карты на одеяло:
– Спрашивай.
Взгляд Шкипера избирательно выхватил из сдачи бубнового валета, прежде чем быть поднятым на Ковальски.
– Не понял.
– Я сдался. Ты выиграл. Спрашивай.
Что он пытается заставить меня сделать, задался вопросом Шкипер, пристально глядя Ковальски в глаза, где уже четвёртый месяц как застыла насмешка. Обычно, когда его провоцировали, он мог этого не ощущать, но чётко понимал, что хотел сделать; сейчас же всё было наоборот. Может быть, тот просто устал?
– Можем закончить, если больше не хочешь играть, – предложил он. – Не проблема.
– Да нет, ты спрашивай. Ты же хотел... – Ковальски осёкся и поднял палец, поднимаясь; кашель настиг его ещё у двери.
Пока он вышел, Шкипер опустил взгляд на сброшенные карты. Может быть, Ковальски что-то там увидел, и поэтому так отреагировал?.. Тот, вообще-то, суеверным не был, но всё же...
Он чуточку сдвинул карты, чтобы рассмотреть все. Валет бубен, замеченный им первым, шестёрка – тоже бубен, семёрка треф... и три старшие карты: дама и туз сердец и король пик. Что-то...
Шкипер не успел обдумать странное, тревожное чувство, посетившее его от всего этого – вернулся Ковальски.
– Спрашивай, – повторил тот, усевшись напротив.
Шкипер отпил шерри, внимательно глядя на него. Он рассчитывал спрашивать в атмосфере игры, а теперь она была утеряна. Стоило ли?..
– Спрашивай, – снова повторил Ковальски. – Давай, не стесняйся. Было же что-то, ради чего ты всё это затеял? Не знаю, отчего было не поговорить со мной открыто, это тебе виднее, – ввернул тот тонкую шпильку, тут же обломившуюся внутри него и оставившую занозу. – Но теперь спрашивай, раз начал. Что ты хотел знать?
Ладно, решил Шкипер.
– Скажи... Ты мог уйти ещё до того момента, как у тебя появилась необходимость выйти на больничный. Почему не ушёл?
Ковальски отпил из своего стакана, насмешливо щурясь, и ему вдруг подумалось, что он никогда не узнает правды, если Ковальски не захочет её сообщить. Или получит правду, так сложно смешанную с ложью, что всегда будет сомневаться. Ещё он мог получить её, обернутую так, что всегда будет считать той же ложью. От этой мысли ему стало обидно. Неужели всё это не могло быть хоть чуточку проще?
– Кому нужен человек, у которого уже со старта какие-то проблемы и особые запросы? – поинтересовался в ответ Ковальски.
– Значит, всё вот так? Или ты всё-таки ко мне что-то чувствуешь?
Насмешка так откровенно заискрилась у Ковальски во взгляде, что ему остро захотелось запустить в того чем-нибудь.
– Я чувствую много всякого. Многое из этого – так себе переживания. А что, ты уже подумал, что у меня стокгольмский синдром?
У Шкипера слегка потемнело в глазах. Он, значит, заботился (хорошо, пытался, но всё же), шёл на уступки, а ему вот так – «стокгольмский синдром»...
Он вдруг испугался; сердце застучало быстрее, и он, не понимая, в чём дело, тут же нырнул в зароившиеся, словно раздражённый улей, мысли, чтобы поймать за хвостик ту, что была в этом повинна, и оборвать ей крылышки к чёртовой матери. Что же...
Он чувствует себя раскованно и говорит что хочет, потому что уже готов уходить, отыскал он её.
И отпустил. Сперва следовало спросить кое о чём самого себя.
Утром Ковальски собрался куда-то идти, на этот раз даже не сказав ничего никому, и он поймал того за руку на самом выходе, когда тот уже застёгивал старенькое пальто.
– Куда?
– Медику показаться. Время подошло, моим состоянием уже интересовались.
– Я хочу тебя отвезти.