Конфеты или Шоколад? (2/2)

Тишина. Ковальски, размеренно капавший что-то из бюретки в колбу, даже не оглянулся. Подобравшись поближе, он повторил, громко и отчётливо, словно у того были проблемы со слухом:

– Чем занимаешься?

– Делами, – бросил Ковальски так, словно это было «отстань».

Шкипер похрустел костяшками. У него назревала проблема, и заключалась она в том, что Ковальски чем дальше, тем больше выглядел как человек, желавший прикосновений, а он непроизвольно воспринимал этот сигнал, и у него жутко чесались руки. Умом он понимал, что Ковальски не хотел сейчас, чтобы его трогали, тем более он, но он слишком часто позволял рефлексам думать за себя, чтобы так же спокойно игнорировать это, как делал со своими нуждами сам Ковальски. И неосязаемый зуд в пальцах и ладонях его раздражал.

– А конкретнее?

– Не говори со мной.

Ковальски немного наклонился, высматривая уровень оставшегося раствора в бюретке, и записал в блокнот ушедший объём. Сзади стало очень тихо, словно Шкипер на несколько мгновений перестал дышать, но ему было как-то плевать. Он тоже мог отнестись потребительски.

– Я буду говорить с кем захочу и когда захочу, – медленно и веско произнёс Шкипер.

Ковальски промолчал, пополняя раствор в бюретке до нуля.

– Ковальски!

Опять тишина. Дождавшись, пока Ковальски закрутит крышечку бутылки и поставит её на стол, Шкипер развернул его к себе за локоть:

– Я с кем разговариваю?

– От меня что-то требуется? – сухо и деловито уточнил тот, глядя мимо него, словно в этом помещении шёл вообще какой-то другой диалог.

– Да что с тобой? Я... – Шкипер осёкся, поймав себя на остром ощущении неправильности происходящего. Будто с ним было что-то не так.

«Я тебе такое задвину, что ты в себе засомневаешься», – спасительно выбросил мозг в его сознание произнесённую Ковальски фразу, и он тряхнул головой, моментально придя в себя. Вот ведь паршивец, и впрямь задвинул...

– После ужина – ко мне, – непререкаемо заявил он. – Ты меня услышал?

Ковальски угукнул, глядя куда-то поверх его головы, и он, цыкнув, ушёл из лаборатории, чтобы не сорваться. И вернулся в кабинет, где лениво растянулся на кровати: почему-то не хотелось никого видеть. Да и вообще...

Зачем он позвал Ковальски? Только выяснить? Нет, конечно, долгий и обстоятельный разговор не помешал бы, но хотел ли он чего-то ещё? Обычно для него этих колебаний не существовало – он сразу понимал, да или нет, и, соответственно, начинать действовать – или не начинать. Сейчас было что-то непонятное. Сейчас его донимал вопрос о том, будет ли в настроении Ковальски, которым он никогда не задавался, предпочитая просто приводить объект в это самое настроение. Ковальски располагал возможностью окончательно отказаться, и его это раздражало. Мало того, это тревожило его охотничьи инстинкты, из-за сдерживания потихоньку начинавшие толкать его крышу; съедет опять – и на что он ещё подпишется, добиваясь близости? Почему, чтоб его, опять нужно было чего-то добиваться?

Он чуть не проворонил ужин, на котором Ковальски опять на него не смотрел, и это заставило его уйти к себе, не повторяя приглашение. Интересно, придёт ли Ковальски сам, или придётся выбираться и тащить...

Ковальски появился через полчаса после ужина, словно размышлял примерно о том же. Вид у того был нейтральный – и чуточку такой, словно его самого ждал долгий обстоятельный разговор. Похоже, Ковальски было бы много чего ему сказать, если бы не бойкот.

– Я уж думал, ты не явишься.

Закрыв за собой дверь, Ковальски так около неё и остановился, повернувшись к нему и сложив руки за спиной.

– Думал, ты проигнорировать решил, – добавил Шкипер, пытаясь вывести того хоть на какой-то ответ (у Ковальски бы уже язык зачесался ответить ему что-нибудь ехидное), и, усевшись поудобнее, похлопал ладонью по постели рядом с собой.

Ковальски даже не шелохнулся, глядя куда-то в стену.

– Да скажи ты что-нибудь!

– Если это всё, могу я быть свободен? – чисто официальным тоном спросил тот. Шкипер прямо таки услышал в этом ответе уже злившие его слова «не говори со мной».

– Нет, не можешь! Иди сюда и садись. Говорить будем.

Ковальски немного приблизился, остановившись в шаге от него.

– Ковальски... – Шкипер прищурился. – Будь любезен, объясни, на каком языке с тобой нужно разговаривать, чтобы до тебя доходило.

Тот вдруг опустил на него взгляд.

– Не доходит не до меня. Ты говоришь с подчинённым. С подчинённым у тебя есть определённый круг взаимодействий. Всё.

– Что значит «всё»?

До него внезапно дошло.

– Ты собираешься всё закончить? Всё? Да ты вообще уже, что ли, охренел? На кой чёрт я всё это...

Он вдохнул, возвращая резко закончившийся кислород в лёгкие. Лицо Ковальски не выражало совершенно ничего, и его это чуть не взбесило.

– Да скажи ты что-нибудь! Объяснись!

– Что объяснить? Меня вызвали. Я явился. Если это всё, я могу быть свободен?

– Ты хочешь вывести меня из себя? – тихо спросил Шкипер, собрав нервы в кулачок. – Ковальски...

– Не доходит? – спросил вдруг тот. – Не говори со мной. Не уважаешь Ковальски – не обращайся к нему. У тебя есть подчинённый, говори с ним.

Шкипер устало потёр лицо, не понимая, был ли Ковальски серьёзен, или ему устраивали какой-то цирк. Наверное, он уже был бы просто счастлив, получив обычную свою дозу яда от Ковальски, а не вот это вот всё.

– Знаешь, когда я говорил насчёт того, что ты будешь трахать мне мозг официально, я не имел в виду такую вот хрень. Это уже слишком. Ещё я говорил, что трахать я буду тебя, и этого я тоже что-то не ощущаю. Будь добр, прекрати этот цирк, сядь рядышком и объясни, с какого перепугу ты решил, что я тебя не уважаю.

Ковальски, казалось, проигнорировал всю его тираду. Однако от его вида у Шкипера вдруг снова зачесались руки. Что ж такое...

– Мы же с тобой всегда умели договориться, – добавил он. – Давай. Пожалуйста.

Сдвинулся с места Ковальски только после последнего слова. И уселся рядом.

– Ну, что такое? – тихо спросил Шкипер, чувствуя себя неуютно: всё это время Ковальски вызывал у него специфическое чувство отсутствия в чьём-то восприятии, и только сейчас это прекратилось. Впору бы вздохнуть с облегчением, но что-то мешало.

– А ты подумай.

– Последнее, что я сказал – это то, что ты мне нравишься не в том смысле. Ты на это обиделся?

Вздохнув, Ковальски взъерошил волосы на затылке.

– Знаешь, что я тебе скажу... ты женщинам что поёшь?

– Нет, ну там другое. Мало того, женщина как-то догадывается, что не нужно этому верить.

– Ага, – протянул Ковальски. – Ну, я тупой, конечно, я не догадываюсь.

– Да не говорю я...

– Ты хотя бы делаешь вид, что ты эту женщину уважаешь.

– Зато тебя я не обманываю.

– Н-да? – закинувший ногу на ногу Ковальски облокотился об спинку кровати с таким видом, словно сейчас попросит рассказать ещё интересных сказок. – А что ты обо мне после этого думаешь? Что нормальный уважающий себя человек будет делать, это услышав? А я тебе скажу: либо пошлёт тебя к чёртовой матери, либо продолжит сугубо с точки зрения сделки, если ему выгодно. Так что, мне заканчивать это всё или переводить в торг?

– Подожди, – Шкипер немного опешил; в лоб ему такое ещё не говорили. – Вот это тоже, как бы, неприятно...

– Правильно, – изрёк Ковальски так, словно долго что-то ему вдалбливал и наконец-то вдолбил. – Поэтому ты не говоришь это в лицо женщине, которую ты соблазняешь. А чем я хуже женщины?

– Но тебя-то я уже соблазнил.

Ковальски протяжно фыркнул, приподняв плечи, а потом хохот вырвался из него наружу, и он запрокинул голову, жмурясь. Шкиперу даже стало обидно. Ковальски смеялся буквально как десятилетний мальчик, громко, заливисто, безудержно – и очень обидно в контексте ситуации. Так, словно он тому сто лет был не нужен. Сволочь самодостаточная...

– Ладно, ладно, я понял, – буркнул он, насупившись. На него никак не отреагировали. – Ну будет тебе уже!

Ноль реакции. Ковальски продолжал смеяться, звуча всё более хрипло, и в какой-то момент закашлялся. Увидев, что тот, уже начав краснеть, взялся за спинку кровати, как утопающий за доску, Шкипер с беспокойством потянулся к тому:

– Эй-эй, ты полегче...

Откашлявшись, Ковальски вздохнул... и его мелко затрясло в новом приступе смеха.

– Ковальски, хватит. Тебе же сейчас плохо станет, – попытался увещевать его Шкипер, потянув за локоть к себе.

– Ой не могу...

– Ковальски! Прекращай, кому сказал. Понял уже...

– В самом деле?

Во взгляде Ковальски так открыто искрилось веселье, что ему захотелось того укусить.

– И что тогда? – спросил тот.

Шкипер стиснул зубы, не зная, что теперь делать. Оба озвученных Ковальски варианта ему не нравились.

– Слушай, ну... нельзя так. Всё же было хорошо...

– «Хорошо» закончилось благодаря тебе и твоему языку, который ты не можешь удержать, где надо, – крайне откровенно сообщил ему Ковальски очевидную сентенцию. – Мало того, когда я тебя поддеваю, я тебя не оскорбляю. Только в ответ и только когда уже край. А почему ты себе лишнего позволяешь – это уже тебя нужно спросить.

– Ковальски, торг, как ты это назвал, я не хочу, – прямо сообщил Шкипер, попросту соскакивая с темы. Он-то себе за жизнь заработал позволять лишнего, чтобы его кто-то в этом упрекал. – Мне нужны другие варианты.

– Другой вариант один, – тот пожал плечами. – Но тебя он сегодня почему-то не устроил. Может быть, завтра свыкнешься?

– Да не хочу я с ним свыкаться! – вспылил Шкипер. – Почему тебя вообще устраивают оба? И ладно бы закончить всё, но торговые отношения? Самому не противно?

Ковальски снова пожал плечами.

– Есть вещи, которые мне нужны. Есть Шкипер, у которого стоит, когда ему дерзит Ковальски. И вообще, почему мне должно быть противно, пока тебе ни капельки не претит отбивать у Ковальски женщин, чтобы они, не дай бог, не сделали ему хорошо?

Шкипер открыл рот... и закрыл, не находя слов. Мало того, Ковальски напомнил ему его же слова – о том, что возбуждал его не язвивший подчинённый, а язвивший Ковальски... и последний, запомнив это, выбрал для способа отыграться разделение этих двух объектов и закрыл доступ ко второму. И сейчас уже совсем открыто на это указал, как тупому.

– Что ж, понятно, – Ковальски поднялся, но тут же был пойман за руку:

– Что тебе понятно?

– Что толку нет и не будет, – лаконично ответил тот. – Пусти.

– Ковальски...

– Я могу идти? – тот снова перешёл на официальный тон, и Шкипер, насупившись, дёрнул его обратно, усадив на кровать.

– Нет. Послушай меня, Ковальски, – Шкипер закинул тому руку на плечи, немного пригибая к себе. – Давай-ка ты немного успокоишься, и мы оставим всё, как было?

– Нет, – процедил тот.

– Ладно... – Шкипер немного пораскинул мозгами. – Прости. Ты...

Он вовремя придержал язык, не став уточнять, этого ли Ковальски хотел, потому что тогда тот произнесёт совсем официальное «разрешите идти», и они сцепятся. Мордобой он за жизнь научился предчувствовать.

– Ты что-то хочешь? – выбрал он вариант окончания фразы.

– Так ты всё-таки выбрал торг? – Ковальски дёрнул плечом, сбрасывая его руку. – Хорошо. Мне нужно другое место для сна.

– Из-за Рико?

– Нет. Наверху тянет у стены. Я начал чувствовать сквозняки, и мне там сейчас плохо спать.

– Надо стенку тогда чем-то закрыть...

– Временная мера, – лаконично и не совсем понятно отозвался Ковальски, и Шкипер призадумался над этим ответом.

– Почему ты вечно мне напоминаешь о том, что хочешь уйти? – вопросил он, сообразив. – Ты знаешь, что я тебя не собираюсь никуда отпускать. Это неприятно. Это бесит!

– Ты тоже прекрасно знаешь, какие слова могут меня разозлить или оскорбить, но тебя это не останавливает. Почему меня должно?

Шкипер медленно выдохнул сквозь зубы. Ковальски так выстроил линию поведения, что любой его упрёк натыкался на ответный и справедливый аргумент. И ничего с этим не сделаешь. Давить тоже будет бесполезно...

– Ты хочешь спать тут, я так понимаю? – уступил он. Кажется, Ковальски делался посговорчивее, когда он шёл на уступки...

– Не откажусь.

– Спи.

Ковальски кивнул, не став благодарить.

Проснулся Шкипер под трель старого стационарного телефона, спросонья его испугавшую. Рядом завозился Ковальски, вечером как отвернувшийся лицом к стенке и так до сих пор и спавший, нащупал где-то около себя телефон и отключил будильник.

– Ковальски-и... какого чёрта? Мне бы ещё спать...

– Нет, ты сейчас и встаёшь.

– Ничего подо...

Его перебил противный писк его собственного будильника.

Шкипер бессильно прикрыл глаза ладонью, нащупывая свой телефон. Он почему-то не чувствовал себя выспавшимся, словно занимался чем-то трудоёмким вчера. Ну, порой иметь дело с Ковальски и впрямь было утомительно, но не настолько же...

– Ты хоть выспался? – глухо спросил он, надеясь, что сегодня нервотрёпку ему устраивать не будут, если всё устраивало самого Ковальски.

– Да, спасибо, – без какого-либо выражения ответил тот, выбираясь из-под одеяла.

– Ты куда? У тебя ещё двадцать минуток есть.

– Нету.

Ковальски перебрался через него, подобрал свои тапки и тихонько выглянул за дверь, после чего выскользнул за неё без каких-либо пояснений. На тебе, со слабым удивлением подумал Шкипер, оставшись с таким чувством, будто им просто попользовались. Ни «привет», ни «здрасьте». Даже доброго утра не пожелал. Всё ещё обижен, что ли...

Когда он выбрался на кухню, там уже закипал чайник; на глаза ему попалась кружка Ковальски, и он ненадолго задумался. Взбрыкивать Ковальски взялся ещё после конфеты... можно было, в принципе, проверить.

Уже одевшийся Ковальски вернулся на кухню в тот момент, когда он уже наливал кипяток в кружку.

– Сколько тебе?

Тот только глянул на него и, ничего не ответив, достал из навесного шкафчика одну из гостевых кружек; Шкипер поймал его за запястье:

– Прекрати.

– Я тебе уже сказал: я у тебя ничего из рук брать не буду, – негромко, но с нажимом произнёс Ковальски. – Я знаю, что для тебя это значит. Обойдёшься.

– Даже чай не возьмёшь? А если я тебе пиво с орешками принесу? Нет, с фисташками.

Ковальски, отрицательно качавший головой, немного помедлил: фисташки он очень любил.

– Фисташки, Ковальски... – соблазняюще протянул Шкипер.

– Нет.

– Скажи ещё, что последнюю обойму из моих рук не примешь.

– А последнюю ты и не отдашь.

Ещё чуть-чуть – и они, сверлившие друг друга взглядами, опять взялись бы ругаться, но на кухню вполз сонный Рядовой:

– А где побудка? Что-то случилось?

– Да нет, – отозвался Шкипер, глядя на то, как обогнувший его Ковальски вылил чай из своей кружки в его и взялся делать себе свой. – Пытаемся с Ковальски профилонить.

– А можно мне тоже?

– А ты проснулся за двадцать минут до звонка?

– Да, просто не вставал, – моментально сообразил Рядовой, и Шкипер усмехнулся, встрепав ему волосы.

– Ладно, иди, толкни Рико, и марш завтракать. Потом уже строиться будем.

Рядовой утопал из кухни, и Шкипер тут же взял Ковальски за локоть, придвигаясь поближе.

– Ты если уж решил, что ты весь такой независимый, то и воспринимай это как просто угощение, – негромко посоветовал он. – А то говоришь одно, а ведёшь себя, будто исходишь из другого.

– А я не хочу доставлять тебе такое удовольствие, – тем же тоном ответил ему на это Ковальски, и он прикусил губу, ощутив уже характерную для него взбудораженность.

– Ну ты и стервь, Ковальски...

Ковальски пожал плечами, обдумывая беззлобную интонацию Шкипера. В последнее время, примерно с того раза, как Шкипер побывал под его столом в лаборатории, в тоне у того появилось едва уловимое восхищение, и это могло заставить задуматься. Было бы неплохо этот момент прояснить.

Снова появился Рядовой, сообщивший, что поднял Рико, и Шкипер, проводив взглядом вышедшего в ванну Ковальски, решил, что поймал удобное время.

– Иногда Ковальски такой говнюк... – заметил он словно бы невзначай.

Рядовой, пытавшийся врубиться ложкой в неудачно сваренную овсянку, покосился на него, поджав губы; видно было, что плечи у него напряглись, словно мальчик что-то старательно держал в себе. Ну-ну, давай, пора бы уже и яйцам прорезаться, мысленно подбодрил его Шкипер.

– Ковальски мягкий и ласковый, если его не обижать, – всё-таки не выдержал тот.

– Мягкий и ласковый? – изумился Шкипер. – Ковальски? Ты уверен, что ни с кем его не путаешь?

Рядовой бросил на него короткий взгляд из-под ресниц, оставшийся бы им незамеченным, если бы он не смотрел так пристально. Обанашеньки, обалдело подумал он; «хочу быть как Шкипер», а приколы, значит, перенимаем от Ковальски?..

Или у мальчишки это значило что-то другое. Надо бы понаблюдать.

– Абсолютно уверен, – подтвердил Рядовой. И на этот раз повернул к нему голову, ненадолго, но прямо взглянув в глаза. – А ты что, плохо с ним обращаешься?

– Нет, что ты.

«А почему же ты тогда удивлён?», прочёл он вопрос на лице Рядового. Но вслух тот так ничего и не произнёс.

Затем на кухню ввалились Ковальски с Рико, шутливо потолкавшись в дверях, и Шкипер, поймав очень внимательный взгляд Ковальски, вдруг словно очнулся. У некоторых-то тут ушки были на макушке... скорее всего, мальчишка уже что-то заподозрил. Он-то не обсудил с Ковальски, что, как и по какому режиму теперь передвигаться, просто уложив того вчера спать к себе, а надо было. А судя по взгляду Ковальски, узнай кто – и Ковальски не поленится вынести ему мозг по полной программе, до последнего грамма, до последней серой клеточки; если бы можно было сделать что-то буквально, после Ковальски от грецкого орешка осталась бы та же фисташка – гладенькая такая... Он при таком уже присутствовал. Рядовой тогда проигнорировал запрет на ношения с собой оружия в сугубо гражданскую повседневность, и Ковальски, отстранив его самого, потому что его тогда чуть удар не хватил, когда он узнал (у них же, как обычно, без приключений не обошлось), качественно и со знанием дела взялся того пилить. В итоге валерьянкой пришлось отпаивать разрыдавшегося мальца, его самого и почему-то Рико, как выяснилось, восприимчиво реагировавшего на Рядового. Ковальски, что любопытно, хлопнул потом самостоятельно и украдкой.

Н-да, тогда они с Ковальски ещё были хорошими друзьями...

Шкипер встряхнул головой, возвращаясь из воспоминаний. Тогда было тогда, а сейчас нужно было всё-таки поаккуратнее обращаться с тем, что осталось.

После утренней разминки Ковальски рассеянно коснулся угла челюсти. Похоже, до устойчивого наступления весны он точно никуда отсюда не выберется...