Часть 57 (2/2)
— Звонил...
— Он звонил? — спросила Ребекка, и Баки медленно кивнул. Он чувствовал озноб, по линии роста волос выступил холодный пот. Просто смешно. Из коридора послышались шаги.
— Что он сказал? — настойчивей спросила Ребекка, убирая волосы с его лица. Баки покачал головой. — Ничего?
Баки снова покачал головой.
— Я не ответил.
Его голос был тихим, слова отрывистыми из-за того, что зубы стучали от холода. Тепло понемногу начало согревать тело, и его плечи расслабились.
— Он оставил голосовое? — на этот раз заговорила мама. Баки кивнул, дрожь чуть утихла. Он тяжело вздохнул.
— Все в порядке, эй… эй, тише, — прошептала Ребекка, вытирая пот с его лица. — Всё в порядке, старший брат. Ты дома. Па, ты не мог бы принести ему чаю или ещё чего-нибудь? Дай-ка мне пальто, оно всё в снегу.
Ребекка проворно помогла Баки снять пальто и шарф. Волной нахлынувшая паника таяла так же легко, как снег на пальто, и Баки ещё раз протяжно вздохнул, когда мама села рядом на диван. Ее мягкие руки нежно гладили его по волосам, а потом она развернула его и обняла.
Она ничего не сказала, только покачивалась вместе с ним. Постепенно дрожь стихла, а сердцебиение выровнялось. Возможно, Баки чувствовал смущение: когда-то он мог бы ощутить только это. Но когда мама стала круговыми движениями поглаживать его по спине, Баки проглотил все слова возражения и крепко сжал челюсти.
Джордж вернулся с кружкой чая, и Баки слегка отодвинулся, чтобы взять её. Теплая кружка приятно грела ладонь, и Баки сделал медленный глоток. Чай был немного горьковатым, но успокаивающим, а главное горячим. Пока он пил, мама пальцами перебирала его волосы.
Он неторопливо пил чай, пока мягкие руки матери снимали напряжение, а горячий напиток согревал язык и горло. Сердце и легкие все еще болели, пульсируя под тонкими слоями льда, а боль чумой упорно цеплялась за тело. Баки беспокоило это непроходящее ощущение холода и боли. Он знал, что виной тому сообщение Стива, а не погода. И это... в этом-то и была проблема.
Он стал раздражительным и злым, но одновременно безразличным и подавленным. И голосовое сообщение, в котором было лишь несколько вдохов, превратило его в… ну… в того, кем он с таким трудом перестал быть. Тем, кем был до Стива, до того, как мир вокруг стал теплым, знакомым, интимным и прекрасным. Когда он в последний раз чувствовал такую безнадежность и беспомощность? Когда он чувствовал себя таким потерянным и отчаявшимся?
Баки думал — ну, скорее надеялся, — что разговор с Ребеккой и Наташей, а ещё планирование встречи с Сэмом — признак прогресса. Сон, кошмары и холод, без сомнения, всегда будут с ним, как и многие другие изменения в его жизни. Но когда он вышел за дверь утром, он чувствовал себя почти в порядке. А потом пропущенный звонок и одиннадцатисекундное голосовое сообщение, и вдруг все стало ужасно. И это... это было... нечестно.
Это было несправедливо. Неправильно — то, как относился к нему Стив, и он сам — к Стиву. А со стороны Наташи неправильно было вмешиваться. Баки был не прав, когда сорвался на Сэме. И несправедливо было, что Баки чувствовал такую неуверенность из-за их со Стивом отношений, и что потребовалось поменяться жетонами, чтобы почувствовать подобие целостности. Как будто для этого ему необходима была осязаемая частица Стива…
Это было несправедливо… Он сам сказал это Ребекке: Стив вошел в его жизнь и сделал её чуть менее пугающей, чуть более красочной и правильной, а теперь, когда он ушёл, она снова стала ужасной, тёмной и одинокой, и это было несправедливо. По отношению к Стиву. К самому себе…
Закрыв глаза и медленно дыша, Баки сильнее прижался к матери. Сердце болело, и это было просто чертовски несправедливо. Он хотел чувствовать тоску и гнев. Баки знал, что может. И всё ещё мог слышать в глубине своего сознания холодные слова Наташи: ”ты бы выздоровел, обрел чувство независимости… мог бы сдаться, но не сдался. Мы со Стивом тут не при чём”.
Чёрт… он бежал из России не для этого.
Но… Баки знал, что проживёт всё снова. Ради семьи. Ради возможности снова встретиться со Стивом и Наташей.
И... что ещё более важно, ради себя самого.