Часть 17.1 (1/2)

— Адель!

Агата слышит голос Майка, но перед глазами мутная пленка. В теле слабость, а голова кружится так, будто она напилась. Словно со стороны слышит возню вокруг, словно за стенкой прислушивается.

— Посмотри ее, Рик! Посмотри ее.

— Она мертва, ты сам не видишь?! Приди в себя, Захариус. Агата истекает кровью. Я должен помочь тому, у кого есть шанс.

— Рик, посмотри ее! Прошу тебя, посмотри. Послушай, может, есть…

— Отпусти меня, Захариус. Отпусти, я сказал!

Сейдж не улавливает звуки, как через толщу воды. Они тихие, едва различимые. Она не знает, сколько лежит в тишине. Мрак окутывает с головы до пят.

Когда Колл ушел? Колл?

Или лучше сказать Роман Тайбер?

Она никогда не слышала про такую семью. Имя вертится у нее на языке, снует в черепе и не дает покоя. Агата боится забыть. Для нее важно. Она должна сказать Аккерману, Смиту, кому угодно.

Онемевший язык не шевелится. Получается невнятно мычать, да и только.

Кто-то хватает ее за руку, тянет на себя, отчего бок вспыхивает болью. Сейдж тут же возвращается в реальность, агония отрезвляет ее. Тело одолевает жар, она чувствует, как потряхивает ноги и руки, а пот катится гроздьями по животу, где-то под блузой.

Она снова стонет, прислушивается к взывающему голосу, но понимает лишь обрывки фраз.

— Агата… Ты должна… Что тут…

Ответить она не в силах. Горло пересохло, больно глотать, стенки мягко слипаются и будто натягиваются до скрипа. Сейдж хрипло дышит и ощущает себя застывшей на поверхности озера. Где-то посередине, далеко от берега, оттого и не докричаться.

Мрачная чернота накатывает и накатывает — не отбиться.

Агата собирается умирать.

Она отчего-то чувствует близкий конец. Страх одолевает ее, въедается под кожу, гонит кровь быстрее и быстрее. Камеры сердца сокращаются, сокращаются. Они сокращаются так много раз, что Агате кажется, будто орган прорвется сквозь ребра. Ей хочется кричать, рвать глотку, повышать децибелы. Что угодно, чтобы вырваться из хитрой ловушки собственного мозга.

— Живая, живая, — приговаривает кто-то в ухо. — Нужно бок зашивать, много крови потеряла. Ты слышишь, Захариус?

…………………………………………………………

Агата подрывается с матраса, опирается на локти и смахивает промокшие от пота волосы. Дыхание рваное и до того громкое, что отскакивает от голых стен с облупившейся краской и эхом бьется о поверхности.

Сейдж морщится и встает на колени, подгибает их под себя. Падает на локти, упираясь лицом в мокрые простыни. Щеки щиплет, она морщится и трется об ткань носом. После сна тело ленное и слабое. Ватное будто бы.

До чего яркий сон, словно в прошлое вернулась. Месяц прошел, а кошмары не отступают. Этот сон другой. Тут крови не было.

Ей снится, как она нож в плоть втыкает, как проворачивает. И не в Колла Штреддера, а в Адель. Агате снится, что она убивает ее с каким-то поразительным наслаждением.

Снится, как Кросби смотрит на нее с вопросом, но вслух его не произносит.

Лицо отлипает от влажного холодного пододеяльника, Агата вскидывает голову, отчего волосы всколыхиваются, и делает глубоких вдох. За окном громко и четко орет соседский петух, а другие, в избах подальше, ему вторят.

Агата закрывает уши ладонями и зло стискивает зубы. Ей выть хочется от всей этой деревенской чепухи, но она стойко терпит и опускает ступни на холодный пол. Чувствует пальцами грани старых потертых деревях с торчащими щепками, что в кожу впиваются.

Неторопливо встает, бухает чайник на огонь, заправляя конфорку остатками из баллона.

Местные печками пользуются, а она ни разжигать не умеет, ни баню топить. Волосы полощет в реке, пока бабье лето позволяет. Все смеются над ней, одна соседка уму-разуму учит.

Розмари ее звать. Она-то Сейдж этот захудалый домишко и продала за бесценок. Ей эта ноша от умершей бабки досталась, а Агата заявилась как раз через полгода, когда не стыдно от наследства избавиться.

Да и от наследства одно название. Крыша протекает, погреб осыпается, печка долго прогревается и дымит сквозь трещины. Одна радость — яблоневый садик с торца. Яблоки наливные, пунцовые. Поспевают ближе к октябрю. Сорт, говорят, такой.

Агата не жалуется особо — некому. Даже в голове уже не ворчит. Руки у нее беленькие, нежные, стерлись от шершавого черенка лопаты. На большом и указательном мозоли. Это она землю старалась перекопать, чтобы весной мягче была.

Все по-человечески хотела, да пальцы позабыли давно о труде. Она ж городская цаца, куда ей картошку окучивать. Ей нос задирать, да в блокнотах чиркать.

Не думала о подобных проблемах, когда из Троста бежала со сверкающими пятками. Думала о том, как в соломенной шляпе кабачки в плетеную корзину собирает. И картина еще такая красивая в голове: белое платье с рукавами фонарями, лента в волосах, и она такая чистая, счастливая ходит, подбоченившись, вдоль грядок.

Агата фыркнула, доставая с полки тканевый мешок с мелколистным чаем.

Чай в деревню привозят плохой. Не листья, а пыль. Сейдж, чтобы не так гадко было, в заварник еще смородинового листа добавляет. Кусты уже порядком потрепанные сентябрем с черными пятнами на листьях, но все равно ароматные.

Агата не побрезговала, собрала и засушила про запас. Засушенные травы у нее на расстеленной простыне в сенях разложены.

Поморщившись, Сейдж захватила горячую кружку мозолистым пальцем и села на кровать, опуская емкость на задубевшую ляжку. По телу мурашки пробежались от сладкого тепла.

Осень уже чувствуется. Ночи холодные.

Сейдж не до рефлексии, куча дел впереди. Вздохнув тяжко, Агата принялась прихлебывать из кружки, обжигая язык. Глаза забегали по хате, подмечая то тут, то там.

Вот здесь бы полочки повесить, а здесь гвоздик вбить. Старые занавески пылью покрылись, постирать надо пока не поздно. Щели на печке черные нужно замазать, чтобы зимой не угореть по случайности. Да и окна продувают. Не дом, а стихийное бедствие.

И повезло же ей с жилищем. Заплатила не глядя. Агата все на фантазии полагалась с счастливой и спокойной жизнью в глуши. А здесь и продукты плохие, и вши гуляют. Дикость какая.

Розмари с мужем зайдут в обед. Обещали из соседней деревни материалы привезти. Подсобить за процент. Ей бы немного краски для трубы, шифера и мастики, чтобы крышу залатать.

Мастером в бытовых делах Сейдж была аховым, но сосед обязался на словах изложить что к чему. А дальше она сама как-нибудь справится. Агате бы только за выходные успеть, пока осень окончательно не вступит в права.

Дом она вылизала порядочно, трудилась до заката. Целый день к реке спускалась, воду меняла. Свежие занавески болтались на веревке, выстиранные и пахнущие душистым мылом.

Агата вышла во двор, чувствуя, как гудят ноги. На лице солнечные блики, кровавое солнце вдалеке закатывалось куда-то под пригорок. Хорошо, спокойно. И мысли не беспокоят. Только вот кожа на ладонях сморщилась от мыльной воды. Но это ничего, пройдет.

Ей бы еще трубу покрасить, чтобы дела закончить. Скоро совсем темно станет.

Вытащив плоскую кисть из мешка, Агата полезла на крышу, чавкая резиновыми сапогами по металлическим балкам. Криво косо помахала щеткой по проржавевшей трубе, чтобы домик ее не так убого смотрелся.

Сейдж так хочется цветы на подоконниках и красивую избу-пряник. В мыслях эта фантазия почему-то важна. Так важна, что Агата в лепешку готова расшибиться, но воплотить ее в жизнь. И не важно совсем, что семена цветов не достать почти, а строительные материалы дорогие до одури. Сейдж лезет в холщовый мешок с отцовскими деньгами не дергаясь. Этими же кровавыми монетами она и за дом платит.

Бросив кисть на покатую крышу, Агата отошла осторожно на пару шагов и взглянула на первый слой. Поморщившись, топнула ногой и внезапно разрыдалась от обиды. Звуки ее что-то среднее между гремящим хохотом и хриплыми стонами.

Совсем некрасиво получилось.

Выплеснув лишние слезы, она безучастно подползла к краю крыши, аккуратно глянув вниз. Фыркнула про себя.

Не разобьешься, Агат. Чего удумала-то? Совсем свихнулась в этом захолустье от нервозности, уже на стены готова лезть и с крыш прыгать.

Сейдж примостилась на кромку, болтая тонкими ногами. Потерла кулаком покрасневший влажный нос, захлюпала и задышала глубоко, стараясь успокоиться. Один сапог соскользнул и упал куда-то в заросший палисадник.

Рыкнув в раздражении, она мотнула левой ступней, сбрасывая второй за первым.

Гори все огнем.

Перед глазами у нее картина расписная разрослась. Кончик солнца из-за горизонта торчит, а все вокруг бордовое и оранжевое. Хвостики низких деревец светятся вдалеке.

Сейдж залюбовалась на пару мгновений.

Да, дом у нее паршивый, неухоженный, зато вокруг… И река, и лески, и пригорки, и равнины. Волшебное место какое-то.

Мотнув головой, Агата заморгала и поморщилась. Ну ведь не до того ей совсем. Однако, вернуться к работе сразу не удается. Хочется еще пару минут посидеть вот так беззаботно и тихо.

А вдалеке точка замаячила внезапно, словно из ниоткуда взялась, вынырнула из пролеска. Она двигалась, увеличивалась, вырисовывалась в понятную фигуру. Всадник на лошади, мчится по главной дороге, а за ним пыль столбом. Величественно так гонит, мастерски держась. И это кажется Сейдж смутно знакомым.

Может, домой к семье спешит? Нет, нету в деревне таких конных дел мастеров.

Агате не удается рассмотреть хорошенько из-за солнца. Она морщится, натягивает веко, будто пытаясь получше рассмотреть. Чертыхается про себя, плюет на все эти глупости и отворачивается к трубе недокрашенной.

Ей-то какое дело, кто там гонит и к кому. За месяц уже сама в дряхлую бабку превратилась, которая часами перед окнами дежурить может.

Ржавое недоразумение все еще торчит из крыши и будто специально раздражает своей убогостью. Мозолит ей глаза, доводит, дразнит.

Сейдж поднялась к гребню, ощущая босыми ногами нагретый шифер. Потянулась, разводя руки по сторонам. Солнце светит в спину, одаривая вечерней теплотой, и сон нагоняет. А впереди еще хлопоты, еще работенка.

А без сапог-то удобнее.

Подняв кисть, которую недавно отшвырнула от злости подальше, Агата опустила ее в банку с краской и принялась вымазывать трубу вторым слоем.

С краской Сейдж тоже не повезло. Черная, угольная, совсем не глянцевая. Подобная дешевая, когда высыхает, следы оставляет на пальцах. И оттого кажется, что труба выгоревшая, покрытая копотью и остатками гари.

Как же уродливо смотрится-то. Мочи нет.

Сейдж, несмотря на одергивания, все разворачивается и разворачивается. Поглядывает на лошадь, но с таким видом, словно ей ни капельки не любопытно.

Всадник увеличивается в размерах, приближается к деревне. За спиной его уже различается знакомый зеленый плащ. Незнакомец сворачивает в закуток с парочкой изб в кармане. Там и ее изба стоит.

Агата мягко прокашлялась, вздохнула. Так и не смогла понять, рада или же совсем нет.

Опустив кисть в банку, отчего та потонула вместе с рукояткой, Сейдж подползла обратно к краю. Плюхнулась на нагретое местечко, натягивая на лицо дежурную улыбочку.

А за деревьями уже отчетливо приближающийся топот копыт слышится.

На дорожку выскакивает лошадь вороная и останавливается, махая черным хвостом.

Недовольный взгляд разведчика блуждает по сторонам, а потом поднимается к капельнику, замечая свисающие ноги. Капрал прищуривается, пытается получше высмотреть. Руки вздергиваются к капюшону и резко стягивают, обнажая влажные от пота волосы и бритый затылок.

— Не ждала гостей, — Агата закачала ногами и улыбнулась.

— И тебе здравствуй, — хмуро отозвался Аккерман, сжимая поводья покрепче. — Высоковато залезла, Сейдж.

— Отсюда вид красивый. Сижу любуюсь. Ну и трубу крашу в перерывах.

— Херово красишь, неравномерно.

— А то я сама не знаю, — надула губы она. — Тут хорошей краской не разживешься.

— А может, просто руки не из того места растут?

Они коллективно хмыкнули и замолчали на пару мгновений.

— А ты чего здесь? — наконец спросила Сейдж.

Леви недовольно поднял бровь.

— Не рада, что ли? — издевался.

— Умираю, как рада, — подыграла Агата. — Пироги с чаями уже на печке томятся.

Леви фыркнул, в очередной раз задирая голову.

Рассматривал ее ноги босые внимательно, ну или еще чего рассматривал. Не разглядеть Агате было из-за ярких лучей.

— Я по делу, Сейдж. Так будем разговаривать или в дом пригласишь?

— Да как же не пригласить усталого путника, — съязвила она, подползая к приставленной ржавой лестнице.

— Чего без обуви? — недовольно проворчал Аккерман, наблюдая, как неуклюже Агата карабкается вниз. — Еще обдерешься и подхватишь заразу какую. А в таком захолустье и врачей, наверное, толковых нет.

— Ну начинается, — пробубнила Сейдж, филигранно спрыгивая с последней балки и тут же морщась от отдачи в пятку.

Леви проигнорировал ее слабые возмущения и спешился с лошади. Схватившись за узду, он замер, наблюдая за Сейдж, что с голыми ногами в заросший крапивой и сорняками палисадник зачем-то полезла.

— Чего творишь? — вскрикнул он. — Ошпарит ведь.

— У меня там сапоги, — принялась оправдываться Агата, скрипя зубами от жгущих листьев.

— Отойди, дурная, — Аккерман схватил ее за руку и дернул на себя, вытаскивая из зарослей. — Сам найду.

Агата обиженно шикнула, наблюдая за тем, как капрал возится и отодвигает стебли рукавами в поисках клятой обуви. Наконец, выуживая один за другим сапоги, кидает их в ноги Сейдж и ругаясь выбирается из запущенного садика, отряхивая плащ от налипших листьев.

Она хотела помочь, но Леви по обыкновению остановил. Все такой же самостоятельный и недоверчивый к чужим прикосновениям. Впрочем, ее трогать без спроса мозгов хватало.

Агата вспомнила последнюю их встречу перед тем самым в подвале. Оба тогда на нервах были, она его словами цепляла, а он цеплял за плечи и руки сжимал.

В дом они вошли через пару минут, когда Аккерман удостоверился, что весь мусор с верхней одежды убрал.

Сейдж пригласила его к столу, бедокуря около печки, заваривая чай. Отвернулась спиной, ощущая кусачий стыд за то, что дом ее развалина.

— Ты прости за беспорядок, — зачем-то выпалила она.

— Чисто, — тут же ответил Леви, словно успокаивая.

— Да не ври.

Агата почему-то разозлилась. Ей показалось, что он жалеет и будто бы в подтверждение молчит в ответ.

— Ну так? — поставив перед ним дымящуюся чашку, она села на шатающийся табурет и заглянула в глаза. — Что-то случилось?

Его рука нырнула в потайной карман плаща

и вытащила желтоватый конверт. Легкая бумажка приземлилась перед ней.

— Это что?

— Документы. Сама же у Смита просила, — он схватился за кружку, тихонько отпивая.

Поморщился от вкуса, но ничего не сказал. То ли хотел быть вежливым, то ли злить не желал.

Еще щеки тут же покраснели от его реакции. Ей стыдно, ей неприятно от того, что у нее даже чай паршивый.

— Знаю-знаю, — Агата не выдержала. — Тут хорошего не найдешь.

Леви смотрит на нее загадочно и не реагирует. Отпивает повторно.

— С листом неплохо, — подметил он. — У меня в подсумке чай из Митры, могу поделиться.

— Ты же для себя покупал, — Сейдж смутилась, не поняла, как правильнее среагировать. — Оставь себе лучше.

— Я еще могу купить, — заспорил Аккерман. — Не упрямься. Не умру же я без этого чая.

— Ну ладно, — наконец соглашается.

Леви встает, выходит из дома через сени, с интересом разглядывая засушенные травы. Возвращается через пару минут, находя Агату на том же месте с развернутым конвертом в руках. Не спрашивая, проходит к печке и хватает заварник, выливая содержимое в замызганный таз под умывальником.

Хлопочет, моет его под тонкой струей холодной воды. Наваливает чая, не скупясь, оглядывается.

— Где у тебя эти листы твои? — Аккерман поворачивается, привлекая внимание Сейдж. — Ну вот те, что ты в чай добавляла?

Агата тыкает пальцем в мешок на полке, не отрываясь от документов. Чужие имя и фамилия. Родилась в Хлорбе, дата рождения, родители. По профессии доярка.

— Быстро, — едва слышно шепчет. — Смит говорил, что через полгода минимум получится.

Леви подходит к расстеленной простыне, с любопытством протягивая руки к травам. Выбирает парочку и кидает их туда же в чайничек.

— Кто ж его знает, — загадочно протягивает. — Получилось быстрее.

Через пару минут чашки уже стоят на столе. От них тянет мятой, смородиновым листом и крепким зеленым чаем.

— Жарковато для кипятка, — мычит Агата, но чай все-таки прихлебывает.

— В Тросте уже прохладно. А тут весь взмок, пока до тебя добирался.

— Говорят, местность такая, — она снова прихлебнула. — Каждый год жара до октября.

Эти незамысловатые диалоги ей нравятся. Она и не помнила случая, когда разговаривала с ним не о деле.

— А что ты в Митре делал?

— Со Смитом на совет ездил. Ханджи снова в лаборатории зависла, отмазалась. Пришлось мне. А там и документы твои достали.

— Чего ж вдвоем не приехали?

— Дел у него до жопы, — выпалил Аккерман. — Нечего ему таскаться, пусть делом занимается.

— Не нашли, значит?

— Не нашли, — обреченно ответила.

— А тебе таскаться можно? — Агата глупо заулыбалась, стараясь быстро соскочить с темы.

— А у меня выходной, — он прищурился недовольно, заметив ее растянувшиеся губы. — Можно сказать по пути.

— Ага, — хмыкнула, отодвинув бумагу в сторону, будто абсолютно ненужную вещь. — По пути.

Леви сцепил руки в замок, завозившись на табурете. Делал вид, что тщательно осматривается. Неловко ему, что ли, оттого, что самолично приехал? Или, может, тему хочет поднять неприятную? Агата была не против ее поднять. Она чувствовала вину, что уехала не объяснившись.

— Ты не придумывай там себе, — предупредил он.

— Да с чего ты взял, что я чего-то придумываю?

— Лыбишься довольно. Аж зубы скрипят.

— А может, мне приятно фантазировать?

— Обо мне?

— А может, и о тебе?

Сейдж как-то неловко хмыкнула, закрывая рот кулаком. Мысль казалась ей почти безумной. Ага, о нем. Весь месяц только о нем и фантазировала. Совсем не о том, чтобы добыть веревку покрепче и в сарае запереться.

С его приездом у Агаты как-то внезапно приподнялось настроение. И заебанность от деревенской жизни исчезла, словно Аккерман ее в город обратно привез. Вмиг захотелось и флиртовать, и играть, и провоцировать. С ним весело такое проворачивать. Леви только и делает, что бурчит в ответ, лепечет о ее дурости.

— Обо мне, значит, — задумался, почесывая подбородок.

Аккерман не ответил толком. Эта малость Агату из колеи выбила, она даже с перепугу еще дальше в бредни ударилась.

— Ага, о твоих недовольных серых глазищах, сердитых замечаниях и странных фетишах на чистые тарелки.

— А кто ж грязные тарелки любит? — потер глаза недовольно. — Нашла же странный фетиш.

Сейдж только сейчас заметила круги под его глазами. Капрал выглядел несвежо, помято. Будто они со Смитом остановок не делали.

— Нравится тебе здесь?

— А сам как думаешь?

— Нравится, раз так рвалась умыкнуть не попрощавшись.

— Тут спокойно, — Агата стушевалась, сжала кулаки, стараясь не замечать зависшую в воздухе недосказанность. Леви же похолодел, уставился в кружку, будто увидел там что-то интересное. — С домом не повезло. Ну ты и сам видишь. Куча забот, а я, как оказалось, делать ничего не умею, приходится на ходу учиться.

Агата начала тараторить, не останавливаясь. Словно боялась паузу взять хоть на секунду. Рассказала и о коне своем непослушном, что кусает за ляжки, и о новой работе в школе при церкви, где Сейдж детишек учит и за библиотекой следит. Боялась рот закрыть и услышать внезапный вопрос, на который придется ответить. В подробностях ответить.

Она чувствует этот зависший вопрос в его глазах и в недовольных дерганьях рта.

— Мне пора, наверное, — прервал ее Аккерман резко.

— Куда же ты на ночь глядя, — пролепетала Сейдж, будто совсем не ожидала, что он покинет ее так скоро.

— А что мне тут…

Он намекал ей. Намекал прямо в лоб, что не о коне ее ебнутом он послушать хочет. Может, потом и послушает, конечно, но сейчас о взрослом, о настоящем.

— Объяснений, значит, ждешь? — перебила обреченно. — Ох, Леви.

— Не охай, Сейдж. Лучше еще чая налей. Перед дорогой дальней.

— А ты останься, — бросила. — Я тебе даже на моей кровати разрешу поспать.

Он хмыкнул, уставившись на широкий матрас за ее спиной.

— На этой, что ли?

— На этой, — Агата обернулась. — Даже свежее белье постелю. В разведке таких нет, я ж знаю. Удовольствие высшее, как в элитных гостиницах за Синой.