9 (1/2)

Трель колоратурного сопрано взмыла вверх, под купол оперного зала, рассыпалась дождем, разбиваясь о своды и грани рядов лож и балконов. Уилл покосился на Алекс, она с шутливо поморщилась, встречаясь с ним взглядом: он знал, что она не переносит высоких голосов, как и любые высокочастотные звуки. У него тоже от сопрановых вокализов начинало невольно кривиться лицо, но это было скорее эмпатичным ощущением, нежели настоящим переживанием.

Уилл не вникал в сценические причитания юной наивной Гретхен о найденной в шкафу шкатулке с украшениями, подарка пройдохи Фауста, подброшенной его верным слугой, дьяволом-искусителем Мефистофелем, он не мог вникнуть ни в сюжет, ни в музыкальную часть постановки, его мысли были далеки от аллегорического сюжета и поиске вечной истины и последствий неосторожных деяний. Он почему-то уже не отождествлялся с Фаустом, ученым, оставившим науку, отчаявшись найти ответы на вопросы, заключившим сделку с темными силами – чтобы более никогда не знать скуки и получать все по щелчку пальца… Фауст теперь виделся ему неуемным глупцом, ненасытным в любопытстве и слепой жажде обладания знанием, Фауст ломал все, к чему прикасался. Несчастная Гретхен еще не ведала, что ее ждет, какая участь ей уготована, после того как она попадет в лапы похотливому чернокнижнику.

Мефистофель потирает руки, скалится, не таясь, наблюдает и потешается над слепотой низменных стремлений Фауста и над роковой невинностью юной девы, согласившейся усыпить свою мать зельем, чтобы провести ночь с ухажером.

Алекс как-то сказала, что ей нравится Мефистофель – и что они с Фаустом как сварливые супруги, проклинают друг друга, но не могут друг без друга, потому что связаны клятвой. Сейчас Уилл, вопреки ожиданиям, лишь ждал окончания оперы – чтобы вернуться домой и провести остаток вечера в тишине, без чужих метаний и страданий, облеченных в театральщину.

Они вдвоем сидели в партере, на хороших местах, и он даже знать не хотел, как отцу удалось раздобыть два билета за день до оперы – Уилл тянул до последнего и лишь накануне попросил о помощи. Доктор Лектер был здесь же, еще перед началом спектакля он кивнул им из ложи, и, как Уиллу показалось, одобрил внешний вид Алекс. Еще бы! Они потратили много времени на сборы – потому что Алекс еще утром понятия не имела о планах на вечер, а у Уилла даже не было подходящего костюма.

Костюм у него, впрочем, нашелся сразу – он просто не помнил о его существовании, – а вот девушка была порядком озадачена выбором гардероба.

– Мне же нечего надеть! – заявила она, спохватившись за завтраком.

– У тебя куча одежды, в шкафах, – возразил Уилл. – Все осталось, как было. Я ничего не убирал.

Он жил в ее комнате – в их комнате – и не внес никаких изменений за все годы, что Алекс обитала вне дома. Его не удивляло ни женское белье, ни предметы гигиены, в ящиках комода по-прежнему большую часть занимали вещи Алекс.

Она не очень следила за порядком, а он сворачивал все аккуратно и раскладывал по местам, по определенному алгоритму… Но они были похожи в предпочтении минимализма, как в предметах гардероба, так и в цветах.

– Хорошо, – усмехнулась Алекс, сделав паузу, чтобы прожевать тост, – тогда ты сам выберешь, в чем мне пойти на оперу.

– А ты – мне, – согласился он.

– Договорились!

Уилл не проявлял никакого интереса к подбору своего облачения, он был готов надеть что угодно – и больше таращился на Алекс, в отражении высокого зеркала или стоящую рядом, прикладывающую к его груди рубашки – как часть игры.

Почти все – в клетку или невнятных, сдержанных цветов – не годились, и она выбрала белую. Черный костюм, с прошлого званого ужина, на который отец собирал коллег и знакомых и позвал отпрысков, пришелся кстати, к нему прилагался галстук… Все вещи легли на кровать. Алекс помнила, как Уилл еле дотерпел до конца мероприятия, ему было некомфортно, он шепнул ей потом, что чувствовал себя куклой в тряпичном тесном мешке.

Доктор Лектер, всегда одетый стильно, чаще – в костюм-тройку, изысканного сочетания цветов, не смог – или не захотел – привить воспитаннику чувство вкуса. Алекс считала, у Уилла свой вкус – и свое собственное представление о том, что ему лучше носить… Пусть и порой он, действительно, был похож на зануду, сидящего за первой партой, со своей тягой к клетчатым рубашкам, пуловерам, мешковатым джинсам, с растрепанной прической и щенячьими глазами. Ему только очков не хватало для полного образа.

Если бы она его увидела где-нибудь в школьном дворе, она бы сама его похитила – даже уже взрослого, с нее ростом, в полтора раза тяжелее. Он оставался очаровательным в любом виде – а отцу она доказывать ничего не собиралась.

– Твоя очередь, – сказал Уилл, отходя от зеркала, беря Алекс за предплечья и располагая на своем месте. – Отказаться не получится.

– Ты что-то задумал?

Вместо ответа Уилл хихикнул, попятился к шкафу и изобразил любопытство в забавной пантомиме, заглянул внутрь, нарочито делая вид, что перебирает одежду на вешалках.

Алекс улыбалась. Когда юноша счел, что достаточно заинтриговал ее, он достал наружу черное струящееся нечто, больше похожее на шелковый шарф, легким полотном перекинутый через перекладину.

– Что это?

– Твое платье, – рассмеялся он, видя, как вытягивается ее лицо.

Она уже снимала с вешалки наряд, расправляя, позволяя ткани развернуться, конструкция была невесомая, с хитрыми бретелями, которые завязывались на шее и спине.

– Я не помню его.

– Ну… – Уилл замялся. – Если оно здесь было, значит оно твое. Я запомнил его, потому что я сперва не понял, что это вообще такое, и как это носить, – и после секундной паузы добавил: – Я перебирал вещи. Недавно.

Он не стал уточнять, с какой целью он трогал в ее одежду. Это было спонтанное желание оживить воспоминания, ощутить ее присутствие, пусть и просто прикосновением к чему-то, что на ней было когда-то надето.

– Выглядит интересно.

– Угу.

Алекс приложила платье – бесформенное черное шелковое полотно – к своей груди, поверх рубашки Уилла, наигранно и жеманно покрутилась перед зеркалом. Уилл прыснул.

– Идеально, – заключил он, едва сдерживая хохот. – Я так и думал.