Ночь нежна (2/2)

Прикидывая, как это сделать, Череп думал о тени Харона. И о тени Седого. И о потенциальной тени Мавра. На этом воображение пасовало.

Все это выглядело чертовски странно. Седой и Харон твердили про непонимание Черепа, но это было не оно. Череп всего лишь не верил. И, наверняка, существовало объяснение того, что Седой и Харон принимали как данность.

Череп как данность не принимал ничего.

Харон мялся. Не хотелось спускаться и говорить с Черепом. Ещё сутки и наказание бы закончилось. А так придётся начинать сначала!

Харон вздохнул: зовёт все-таки вожак. Вожаков нужно слушаться. Харон сполз по камням. Но не до конца, остался сидеть на невысоком валуне. Совсем спускаться не хотелось. Зато так можно было говорить без крика.

Череп вздохнул. Подошел ближе к ступенчатому склону. Ему хотелось быть наравне с Хароном, видеть его глаза. И Череп полез. Карабкаться по скале было не трудно: известняк бугрился, позволяя удобно цепляться.

Череп забрался на валун, кое-как примостился рядом с Хароном. Бросил взгляд на море, потом на Харона и спросил:

— Ну и? Зачем ты ушел? Я такой страшный?

Харон покачал головой и почесал ухо, потом и шею, с которой уже лоскутами слезала кожа.

— Я должен был побыть один.

Харон шмыгнул носом. Черепу не стоило приходить. Не нужно ему это. Но все же Харону внутри стало как-то спокойнее и радостнее, что вожак рядом.

Череп потер лоб. Он не любил это клише, потому что мало кому по-настоящему нравилось быть одному, а значит и помогало мало. Только заставляло вариться в своих эмоциях, накручивая себя все больше. Это и самому Черепу вредило, но не так как Харону.

— Зачем? — спросил Череп. — Что это тебе дало?

Он старался оставаться спокойным, хотя сейчас ему очень хотелось Харону врезать. Стянуть его вниз и… просто выместить свою злость. За предательство, за недоверие, за чертову необходимость идти к Мавру.

Харон тоже посмотрел на море. Спокойное. Красивое.

— Чтобы почувствовать, каково остаться без него.

Харон поежился от собственной формулировки. Да, без Него остаться будет просто ужасно. Невыносимо даже.

Череп удивился: не потому, что речь шла о Тени, а просто от общего идиотизма.

— Невозможно остаться без части себя, — Череп удержал тяжелый вздох. — Он всегда будет с тобой, даже если ты не сможешь с ним поговорить. Но с другой стороны: зачем тебе оставаться без него? Напротив, тебе лучше оставаться с ним, только так ты научишься с ним верно обращаться.

Харон упрямо мотнул головой:

— Можно. Его можно забрать, запереть, можно меня запереть или оставить в том месте, куда он не доберётся. Да и управлять им, все равно что ловить в силки ветер. Редко у кого выходит, а если выходит — то абы как.

Череп ответил не сразу, задумался и успел пожалеть об оставленных внизу сигаретах. Невольно он глянул вниз на пляж. Два белых пятна: крылья Детки и окутанные шалью плечи Ведьмы замерли одно напротив друг друга, обозначая фигуру Хромого. Кому бы из них подумать: что скажет завтра Мавр? Зачем им? Череп понял, что не сердится на это, скорее понимает. Мавра же здесь не было…

Череп снова посмотрел на Харона.

— Абы как, конечно. Потому что только ты можешь это делать. Ну, не называй это словом управлять, скажи — договариваться. Харон, где ты обычно с ним встречаешься?

Харон чуть повернул голову и указал в противоположную от скал сторону.

— Там. Если пройти дальше, там есть сады. Туда прибегают собаки. Это граница Наружности и Дома. Оттуда и от главного входа мы, Летуны, добираемся до шоссе. И все это граница. Я могу идти по одну сторону, а он по другую. И даже говорить не нужно, все всегда знаешь.

Череп поморщился от неприятных мыслей: Харон говорил с ним, как с неразумным, и это бесило.

— Ты хочешь сказать, что он приходит из Наружности? А кто ходит в Наружность — ты или он? Или он остается с нами, пока ты в Наружности?

Череп не имел в виду, конечно, что вместо Харона приходит его брат-близнец. Люди не раздваивались, переходя на Изнанку, но они определенно менялись, и, если бы иные из них остались в Доме в своем Изнаночном настроении… Было бы неожиданно. А Харон говорил о чем-то… материальном, живом. Череп вдруг то ли увидел, то ли вспомнил: двое, одинаковые с лица, смотрящие друг другу в глаза, их руки были соединены, они сказали кому-то: «Я вас запомнил». Череп тряхнул головой, прогоняя видение.

Харон рассмеялся. Он был разочарован: Череп говорил не то, он не понял.

— Я не могу им управлять. А он — мной. Мы даже из-за своего характера договориться не всегда можем. Иногда он меня слышит, особенно, когда я говорю, что нас могут разделить. Я могу встретится с ним на Границе. На любой. Между Наружностью и Домом. Между Домом и Изнанкой. Между нашей территорией и маврийской. Даже на пороге Могильника могу встретить. А тут, кстати, нет.

Череп слушал и думал. Он бы счел лучшим кандидатом на роль собственной тени свою злость. Управлять ей во всяком случае бывало проблематично. Хотя сейчас ее легко затмевали другие мысли.

«Граница, — повторил Череп про себя. — У Харона есть граница внутри себя. Между собой и… собой? И каждый раз, когда он подходит к ощущению беспокойства, он ее нарушает и приходит Тень. И Харон-с-теневой-стороны умеет гнуть реальность, раз смог собаку заставить напасть.»

Череп привычно коснулся своей ноги, ища карман и сигареты в нем, но оставалось только выдохнуть сквозь зубы.

— Управлять кем-то, Харон, вообще тяжело и неприятно. Договариваться, пожалуй, сложнее, но это все же лучше, чем управлять… Знаешь… Ты знаешь, почему идешь за мной?

— Не знаю, — отозвался Харон без раздумий. — Ты мой вожак, ты мой друг и брат, и я просто знаю, что пойду за тобой хоть на край света. Даже если умру, а ты позовёшь — из могилы вылезу. Это факт, — Харон лег на еще тёплый камень и закрыл глаза. Хорошо. Тепло. Сонливо.

Череп смотрел на него: он не чувствовал больше доверия к Харону, и, положа руку на сердце, не хотел быть рядом с ним. Но ведь вожак должен быть выше таких простых желаний. Хотя бы иногда.

— Быстрый ответ, — Череп хмыкнул: Харон хотел отвязаться от него, но Череп редко задавал вопросы, ответ на которые мог его не устроить. — Ты веришь в меня и любишь. Поэтому идешь. Твой Тень в этом вопросе от тебя отличается не сильно. Не в отношении ко мне. Но в том, почему он будет готов за кем-то идти. И если ты будешь его бояться или ругать… будет грустно. Даже Мавр не так управляет своими.

Харон, кажется, удивился. Во всяком случае теперь он смотрел на Черепа непривычно серьезно.

— Раххати тебя любит. Как и я. Мы оба за тобой следуем. Но друг за другом? Не, мы передеремся, пытаясь понять, кто главнее. Я не знаю. Он хочет сам выбирать, что для нас лучше. И это странно. Он не слушает, и я понимаю. Если бы с ним случилось что-то такое же, я бы поступил один в один так же.

Харон вздохнул. Ему хотелось снова увидеть Раххати. Сильно. До странного ощущение в животе. Словно ударил кто.

— Просто вот так вот. Он хочет защитить меня. Я — его. Мы не можем выбрать главного. А как договариваться с ним — даже я не знаю.

Череп склонил голову набок, думая о том, что Харон слишком часто говорит «не знаю». Будто снимая с себя всякую ответственность. Будто он сам себе не хозяин. А если так, то хозяин никто, или любой.

— Зачем вам главный? Вам бы просто неплохо понимать, кто из вас и что именно хочет делать в следующее мгновение. И зачем.

«Хотя продумывать последствия этого, конечно, не ваше, » — этого Череп говорить не стал, зная, что Харон только расстроится. В конце концов, о последствиях стоило думать именно Черепу. Раз уж он был тут главный.

— Это нормально защищаться, Харон и Раххати. Просто на будущее говорите мне сразу. Что, как и зачем сделали.

Череп вздохнул, в груди бился то ли крик, то ли движение.

— Похоже, Раххати у тебя тоже не умеет договариваться. Тут могу посоветовать только одно: начните с того, чтобы слушать друг друга. Потому что, на самом деле, то, чего хочет один всегда хочет и другой.

Харон повел головой, а потом вдруг спросил:

— А ты со своей тенью, как ладишь?

Череп задумался: не объяснять же, что у него ничего такого вроде и не водится? Харон вряд ли поверит. А если представить, что злость — это все же тень… Череп лелеял свой гнев, сначала сдерживал, а потом словно взращивал и выплескивал в плаванье или беге, или вот порче изнаночного или неизнаночного имущества.

— Ну… я ее замечаю, учитываю ее желания, выпускаю ее погулять время от времени, — перечислил Череп задумчиво, потом пожал плечами. — Я знаю, что я — это она, и наоборот. И не переживаю, когда мы меняемся.

Харон нахмурился. Слова Черепа не укладывались, мешались в голове.

— Подожди. А если она что-то очень плохое сделает? Да и разве ей тут не плохо? Тени без надобности в материальный мир не лезут.

Харон не понимал: он знал, что Раххати очень больно, и он плачет после походов к Харону. На границе каждый из них был по свою сторону. Харону тоже становилось плохо после походов к Раххати. Это закономерность, чтобы все оставалось на своих местах.

Череп начал замерзать, в отличии от Харона, он был без майки и в мокрых плавках. Хотелось спуститься, а не вести этот разговор. Череп выяснил, что собирался, а переубедить Харона не чаял.

— Ну, как я тебе уже сказал: она хочет того, чего я. Значит, это плохое хотел сделать я. Что уж тут. Бывает. Я же вот накричал на тебя, или…

«Чуть не растаял на Изнанке, похерив все» — звучало не очень, и Череп перефразировал:

— Или подставился тогда с Мавром, когда мы попали в Могильник. Что-то из этого точно сделала моя тень. Это очень в ее духе.

Черепу вдруг стало смешно, и он рассмеялся. Он и не думал никогда насколько уязвим в такие моменты.

— Конечно, она появляется с надобностью, — произнес Череп с почти нежной улыбкой: его злость была неудобной, но ценной. — Из-за чего-то… Я бы сказал… сказал, что она просто приходит, когда мне плохо. Наверное, и я к ней в такие моменты. Нам-то легко, — «сейчас легко» мысленно поправился Череп, — договариваться, так что возможно нам проще.

Говорить о себе «мы» было странно, но раз иначе было не объяснить…

— Когда плохо, — эхом повторил Харон.

Это он понимал: Раххати тоже приходил, когда плохо. Дожидался момента у Границы и пользовался любой возможностью, чтобы помочь. Правда, не всегда его помощь реально помогала.

Харон достал сигареты, быстро глянул на Черепа: надо было предложить ему, но сигарет осталось мало… Харон все же протянул пачку, Череп вытянул сигарету и замер, ожидая, огня.

— Мы не всегда хотим одного. Точнее, мы как раз хотим одного, чего нельзя делать никак. — Харон в очередной раз шмыгнул носом и зажег спичку сначала для Черепа, потом для себя и продолжил: — Застыть на Границе. Навсегда. Вместе, вдвоём, чтобы никто и никогда не смог разлучить.

Череп затянулся, выпустил дым вверх и некоторое время смотрел, как он тает в воздухе. Наверное, про то, что нельзя хотеть разного, Харону было пока не донести… Просто одни желания можно признавать, а остальные отдавать другому.

Можно было бы порадоваться, что предан Харон обеими частями. А вот на Изнанке хотел остаться… как и Мавр.

— В том, чтобы оказаться в безопасном месте, соединившись с самим… со своей тенью — нет ничего неправильного. Тебе не стоит корить себя за это и Раххати тоже. Мне кажется, вам надо чаще встречаться. Харон, — вдруг вспомнил Череп, — почему ты считаешь, что Тень может выпустить только Ходок?

Над этим вопросом Харон задумался. Он не знал, как правильно ответить. Сам не до конца понимал: половина его знаний о тени строилась на чувствах и ощущениях.

— Ну, Граница — вещь прочная, — Харон глубоко затянулся. — Раххати говорил, что ни я, ни он ее просто так пересечь не можем. А кто может сделать дыру в Границе, чтобы провести себя и других? Не Ходок ли?

Череп кивнул, звучало довольно логично, вот только…

— А почему ты не думаешь, что сам можешь быть ходоком? Прыгуны со своими тенями обычно не знакомы. Они и себя-то не всегда в зеркале там признают.

Харон помотал головой:

— Я не могу провести Раххати. Я пробовал. Сотню раз. Вместе мы способны впустить или выпустить кого-то. Найти. Спасти. Узнать или услышать. Но я не могу пройти или уйти к нему, а он — ко мне.

Череп выдохнул очередную порцию дыма:

— А тебе не приходило в голову, что то, что случилось с Лисом случилось на границе? И зачем вам с Раххати расставаться, Харон? Какой в этом смысл?

Харон покачал головой. Он докурил сигарету, а брать вторую уже не хотелось.

— Нельзя, — упрямо сказал он. Если мы будем встречаться чаще — нам станет все сложнее расставаться.

Харон не хотел на Изнанку, как Раххати не хотел в реальный мир. Они оба хотели на Границу. И ни шагу в сторону.

— Лис не был на границе. Гиббон говорил, что его нашли на крыльце, — Харон замер, поражённый догадкой. Крыльцо — тоже могло считаться границей. Между внутренним и наружним Домом. Твою же… — Если я не буду расставаться со своей Тенью — то мне станет хуже. Точнее, я захочу остаться на Границе. А чем больше желание — тем больше соблазн.

У Черепа начала болеть голова, куча неприятных ощущений навалилась разом: жестко, холодно, неудобно.

— Харон… Человек должен быть там, где он хочет быть. Если у него есть такая возможность.

Сам Череп бы хотел быть в Доме. Не на Изнанке, и не в Наружности, а в Доме. Всегда. Но это было невозможно.

— И остальное — пустое. Впрочем… Просто имей в виду, я не против, чтобы ты встречался с Раххати и оставался с ним сколько нужно. Тогда вам и договариваться станет проще.

Харон ответил быстро, почти яростно:

— Я умру там. Если я останусь с тенью навсегда, то мы оба должны будем попрощаться со всем, что мешает.

Харон вдруг грустно вздохнул. После встречи с Раххати ему часами приходилось убеждать себя, что вечное единение не стоит столького.

— Я не хочу умирать. И он тоже. Но чем больше времени мы вдвоём — тем сильнее мы этого хотим. И тем нам хуже.

«Вот хрень, — Череп едва не закатил глаза, — с каких пор единение с собой стало смертью? Ну и мысли у Харона.»

Череп действительно становился уязвимей, когда злился, и идеи к нему приходили так себе, но что-то ни разу не помер. Только вот в последний раз, но неудачи же у всех бывают…

— Почему ты думаешь, что это смерть — сосредоточится на себе? И почему думаешь, что сосредоточившись разок, не захочешь потом заметить остальное? Возможно, вам с Раххати и правда надо немного забить на окружающих и подумать друг о друге…

Череп вздохнул. Время от времени на всех в Доме находило что-то такое философское, но черт, не когда сидишь мокрой жопой на камне.

— Я уже даже не знаю, — Харон все-таки закурил вторую. Когда внутри становится так паршиво без сигареты никак.

Череп усмехнулся, оттолкнулся рукой и встал.

— Не страшно — не знать, Харон. Страшно не пробовать. У нас одна жизнь, и она не очень-то длинная, и жить ее надо так, чтобы было… хорошо. Ну с поправкой на то, что другие тоже не пострадали. По возможности.

Череп расправил плечи, а потом спрыгнул на пляж.

— Я пойду, Харон. Устал. А ты возвращайся. Тебе вредно быть в одиночестве, ты так забываешь, кому ты предан.