Красное на черном (2/2)

— Седой, — зовет Череп, — идешь?

Он переводит взгляд на Двойню, подразумевая тот ж вопрос, вовсе не уверенный, что им не хочется погулять еще. Вон, как Харону с другом… Но его-то как здесь оставить — он же может и не выйти. Нормальное само по себе решение, хоть и плохо Черепу понятное, но точно ли Харон решил бы сейчас так?

Двойня задумываются, склоняют голову. Побыть еще здесь, где бродит недавно разбуженная сила, конечно, интересно, но Бешеная отлично знает, как наутро будет бояться Тихоня… Эх… Бешеной вечно приходится ему уступать, оно же слабее… И непонятно, почему оно тогда главнее, но Бешеной почти и не жалко — она привыкла защищать Тихоню.

— Домой, — соглашаются Двойня.

Им хочется еще что-то такое сказать Черепу… Может сказку, может песню… Череп многое знает, а что не знает, то чувствует, но сейчас они бы и ему могли рассказать. Слишком уж это было важно, когда они с Мавром стояли рядом. А они оба словно и не заметили.

Седой безразлично кивает. На самом деле, каждый шаг — как иглы. Ему безумно больно. Даже дышать.

Череп, видно понимает, подставляет плечо, потом наклоняется. Им не надо особенно договариваться: Седой без стеснения тяжело опирается на него, кладет руки на плечи, и Череп легко взваливает Седого на закорки.

— Харон, — зовет Череп, — веди домой.

Седой устало опускает голову.

Он хорошо знает Черепа: спокойный сейчас, на краю опасности — он еще спросит с него потом. И вот тогда будет бушевать и гневаться.

Тень Седого мягко скользит в сторону, чтобы не утяжелять ношу вожака. Его имя — Кардо, и он вовсе не испугался той темноты, а значит может спокойно идти рядом.

Харон поднимает голову, улавливая звук клички. Сейчас, секунду, он только найдёт мышь. Он же хороший, Хозяин обязательно заметит, какой он хороший и обратит на него внимание. Может даже… Похвалит?

Харон принюхивается, роет землю, и в нос ударяет терпкий запах прелой травы.

Не мышь. Крыса. Харон щёлкает пастью и почти перекусывает ее пополам. Вот теперь точно можно идти.

Харон в два прыжка оказывается рядом. Кладёт крысу под ноги Хозяину и машет хвостом. Загрыз. Добыл. Вкусно. Тебе.

Череп смотрит на свежий труп… Ему странно. Надо бы погладить Харона, но он же человек, но… Крысу жалко — зря умерла, никто даже не был голоден.

— Молодец, — говорит Череп с максимально возможным воодушевлением. — А теперь все же домой.

Идти Домой очень хорошо, Хромой дышит…

Спина у него тут такая же кривая, зато ничего не болит.

И Двойня рядом успокаивают и восхищают. Вот это, конечно, сила.

И Седой, крутой наездник…

И Че, он просто такой. Просто Че и все в этом.

Он их.

А они все его. И Хромой всегда будет рядом, всегда подставит плечо.

Даже на глупость Харона сердиться не получается. Только все еще интересно, от чего же Харон просто не сказал Че: «Извини, я понял и больше не буду.»

Ведь это был тот самый простой выход…

Слишком простой?

«Домой». Домой Харон идёт без Тени. Он этим недоволен, но не может спорить.

Харон принюхивается. Он чует путь и бежит спокойно, разве изредка замирая и прислушиваясь. Хочется бежать не Домой. Но Хозяин же сказал… Как не слушаться? У него ведь и ошейник есть, красивый кожаный ошейник.

Хозяин не хотел, но только у пса без Хозяина нет ошейника. А Харон не бездомный, он чей-то. Он Хозяйский.

Выходить — больно. Харон успевает только уловить, что думал о чем-то важном, но о чем, вспомнить так и не может. Он не помнит ничего, что было, только что вообще был Там, что Раххати был там с ним. Всегда рядом, и это было хорошо. Даже вспоминать это чувства горько.

Седой засыпает, обмякает немного, Череп перехватывает его покрепче под колени, мотает головой на молчаливое предложение Двойни помочь. Может она тут и магическая сущность, но для Черепа скорее просто девушка. Ничего уж тут не поделаешь. К тому же так Череп вдруг словно слышит отголосок мыслей Седого.

Тот думает о себе… О том, что он — существо из кусочков. И ни один не его. Только глаза. Всё остальное принесли другие, соткали его из своих тканей, создали тем, кого хотят видеть. Шаман и сам больше любит этот придуманный образ, чем настоящий. Потому что настоящий никто не любит. И не знает.

Череп удивляется: неужели и Седой не понимает, как выглядит в чужих глазах? Неужели думает, что это ложь? Ведь это не один человек, а много… А значит в этом есть хотя бы частичка правды.

Следом Череп думает и о себе: его ведь тоже видят каким-то. И свои, и чужие, и очень по-разному… Но то, что знает Череп, благодаря Изнанке: ты немного больше, чем набор чужих мнений. Потому что главное мнение — твое.

«Каждый из нас существует только в отражении чужих глаз. Так мы верим и собираем что-то похожее на «я», боясь сами себя отразить. Увидеть и узнать: какие мы…» — отвечает Череп Седому мысленно, снова перехватывает его поудобнее, стараясь не думать о фуроре, который произведет внезапное возникновение Седого в комнате Хромого, да еще и как в детстве — верхом на вожаке.

***</p>

Мавр разворачивается и медленно уходит, унося свою волшебницу. Маленькую и легкую, как перышко: Мавру почти не требуются усилия чтобы и с ней уверенно следовать по своему маршруту — в Дом.

Мавр злится на Черепа за сигарету. И на себя, что смолчал. Хотя, что тут было сказать? Другой… Вожак. Вожаку никто не указ. А значит, Череп может делать то, что захочет.

Это и бесит Мавра, но он даже сам для себя не может найти нужных слов. На ум не идет ничего кроме давешнего: «Как ты смеешь?»

Но Череп смеет и не такое, причем с легкостью, словно он и не нарочно вовсе. Мавр в общем-то знает, что так и есть. Череп не на зло. Череп — это просто Череп. И скоро он пойдет с сотоварищами своей дорогой, видимо, через Лес… Или по Пляжу? Пойдет Домой.

А Мавр идет по Изнанке.

Изнанка греет, хрустит камушками под подошвой и врезается в пятки, не замечая мягкой резиновой подошвы. Изнанка выстилает Мавру путь. Мавр знает, что он ее любимчик. Если у него и есть семья — это Изнанка?

Это она научила его быть по-настоящему.

Она и пару последних дней.

Мавр идет со своей ношей, несет Ведьму Домой и думает о том, что благодарен, тому, как все это закончилось, благодарен, что Ведьма есть, благодарен, что неЛес отпустил их всех, благодарен немножечко, на краю сознания, даже Черепу.

Это мысли огромные и плохо вмещаются в Мавра, но они уже родились, они дрожат на краю его сознания.

Мавр не хочет следовать за ними дальше и смотрит сверху на Ведьму. Сколько они уже идут в молчании? С Ведьмой оказывается очень легко и не зазорно молчать.

Ведьма хрупкая и изящная, у нее идеальный нос и тонко очерченные скулы. Теперь она в безопасности, но Мавру почему-то не приходит в голову гордиться собой сейчас, хотя есть чем…

Зато он решает заговорить. Мавр не мастер успокаивать или утешать. Да и не ясно, нужно ли это Ведьме, поэтому он просто спрашивает:

— Как ты? Очень больно? — Ведьма шевелится, и Мавр перехватывает ее поудобнее, но и не думает отпустить.

— Нормально, — отвечает Ведьма немного резко.

Ей не особенно нравится, что Мавр несет ее, но она так отчетливо слышала хруст в лодыжке… Если бы не Мавр и его нечаянная галантность — нога бы точно распухла, и уже к утру болела даже без нагрузки. А так есть надежда, что Ведьма все же сможет ходить завтра сама, пусть и недалеко.

— Спасибо, — добавляет Ведьма, чтобы немного смягчить свой же ответ. — Если бы не ты, было бы гораздо хуже.

Она обнимает Мавра за шею, смотрит на его профиль… В легендах Дома Мавр занимает большое место. То, как легко, без усилия он может Ходить, как он выглядит здесь. Легенда о его силе стоит за ним… как та самая тень.

Ведьма поворачивает голову и смотрит вперед, хотя хочется обернуться. Зачем бы интересно? И почему она оступилась, засмотревшись на Хромого?

Сердце вдруг подпрыгивает, бьется чаще, и Ведьма удивляется: что за реакция на Хромого? Она же тысячу раз его видела, знает его с детства, и он ничем ей не примечателен… Сердцебиение так и не успокаивается, Ведьма делает вдох поглубже.

— Мне кажется, я видела тень Харона, — говорит она. — Не у пса, а раньше, пока вы не пришли. Я гуляла по берегу и прыгнула… А потом увидела его… Словно воспоминание, тень… — Ведьма усмехается, — прошлого.

Она не говорит, что Седой шел за этой тенью, а значит знал о ней… Если рассказать об этом Мавру — он уже не удержится от ультиматума Черепу, он развяжет войну. Пусть уже достаточно фактов, чтобы сделать это, но Мавр почему-то медлит. А Череп назначил ему встречу. А еще спас Ведьму тоже. Может, это было случайностью, но все же… Ведьма не готова размениваться жизнью такого человека, как Череп.

Он, конечно, не рыцарь в белом, и это не война света и тьмы, но это равновесие красных и черных. И такого человека, как Мавр нужно сдерживать.

Мавр принимает благодарность благосклонно, отказываться не собирается, а слушает внимательно. Ведьма поразительно немногословна для девчонки, не охоча ни просто поболтать, ни посплетничать, ни продемонстрировать свои чувства. Это делает ее приятным собеседником, а еще человеком, которого трудно понять. А от того почти невозможно ей манипулировать. Мавр такого не любит, но сейчас он согласился бы и просто разобраться…

— Пожалуйста, — отвечает Мавр. — Тебе сейчас лучше попасть в Дом или в Могильник? Может мазь какая нужна?

Он идет, и Ведьму чуть покачивает в его руках. Мавр прижимает ее к себе ближе, так гораздо удобнее. Это немного странно: Ведьма не очень любит прикосновения, и Мавр знает, что любой получил бы отпор за такое вторжение. За эту нечаянную близость. Любой, но не он.

Мавр чуть усмехается, ему было бы приятно нравиться Ведьме, но он знает, что это не так. Ведьма слишком глазастая. Она смотрит в самую душу, а значит видит его, помнит его в Доме. Зрелище не самое приятное.

Вспоминая свои ноги в коляске, надсадное дыхание, отекшие жирные руки, Мавр морщится и предпочитает вернуться к делам. Только до этого нужно все же узнать, как смотрит Ведьма сейчас.

Одно дело знать, что тебя несет красавец-вожак, совсем другое, чувствовать, что наполовину он расплывшееся, синюшное чудовище. Каков он для Ведьмы?

Мавр бесцеремонно сдувает вьющиеся темные пряди с лица Ведьмы. Она обжигает его взглядом за такую вольность. Мавр мог бы объясниться, но он никогда ни перед кем не оправдывается. Поэтому просто возвращается к главной теме:

— Ты хочешь сказать, что тень Харона и правда разгуливает сама по себе? А потом… Ты увидела Тень и оказалась там, — расплывчато обозначает Мавр то место, где все они встретились. — То есть… Это Харон тебя туда… Заманил? — Заканчивает Мавр злым шепотом. — То есть, я помню… Тень Харона. Я правильно понимаю, — вопросительной интонации не получается, и Мавр даже не замечает, как сильнее сжимает руки под коленом и на предплечье Ведьмы.

Вот теперь, не находя препятствий, он без всякой осторожности, заглядывает ей в глаза.

Ведьма чуть хмурится, ей не нравится, что Мавр не верит просто ее словам, и она смотрит в него. Совсем недолго, прежде всего потому, что это тяжело ей самой.

Она отражает Мавру то, чего он в себе боится… Чего не знает… О чем забыл. И это не жестокость, и не страшная внешность, это не его болезнь. Мавр не смеет моргнуть и не может даже велеть ей перестать. Глаза у него расширяются, и он становится похож на потерянного рыжего братца Ведьмы.

Ведьма видит Мавра совсем ребенком… Похожим и не похожим на себя сейчас. Таким он пришел в Дом? Или это было еще раньше? Беззащитный и доверчивый, неуверенный и хрупкий. Он напоминает ей портрет Маленького принца из самой красивой книги, что есть в Доме. Ведьма точно знает, что видит сейчас самую лучшую сторону Мавра — это ее он боится?

— Наоборот, — отвечает Ведьма тихо, опуская взгляд на тропинку у них под ногами. — Я оказалась Там и смогла увидеть его. Возможно, я сама позвала это место. И это был не Лес. Лес пришел туда за Черепом.

Никогда не знаешь, что найдешь на дне глаз Ведьмы, что там живет.

Это россказни, которые ходят за Ведьмой. Слухами Дом полнится. Россказни в Доме часто полны смысла, и Мавр знает об этом. Ведьма не любит смотреть в глаза и прячет их, но и все вокруг побаиваются ее взгляда. Мавр тоже не часто рискует, еще реже у него вообще появляется такая возможность с Ведьмой.

В ее взгляде сейчас он видит… Конечно, себя. Только очень давно, больше, чем десять лет назад. Избалованным, изнеженным, наглым, богатым. У этого мальчишки есть все, чего можно желать, он повелевает своими игрушками и учится повелевать своими слугами. У него есть миллион возможностей, ему открыты все дороги, так говорят. Его видят принцем, именно так он и привыкает сам о себе думать.

А еще у него есть чужие ожидания. Эти ожидания не оставляют выбора.

Мавр видит странное существо, красивое, но пустое, бесполезное, без воли и духа, без права решать и шанса что-то изменить. Сейчас он заперт в своем Домском больном теле, тогда он был заперт в клетке ожиданий своих родителей. Ну и в их огромном доме.

Мавр помнит, знает, и он в обиде на них. Это дает ему неожиданные бонусы, например, возможность требовать у них сейчас. Чего угодно. Разве в праве они отказать своему больному наследнику? Теперь на них лежит груз его ожиданий. И Мавр жесток.

Он в еще большем ужасе от себя. Он так похож сам на себя в глазах Ведьмы. На того, кому так трудно было быть одному, кому так хотелось, чтобы его заметили, чтобы спросили, чего же он хочет, чтобы он был чем-то большим чем маленькая копия отца, коей был рожден стать.

Мавр кусает губы и медленно возвращается в себя, вспоминает, что он давно уже перерос себя прежнего, он изменился, и он никогда, никогда не будет таким как отец. Пусть в глазах Ведьмы явственно видно, что он и сейчас все еще такой.

Не стоит без приглашения хаживать на болота… Мавр обижается уже на себя.

И, кажется, на весь мир, например, на Лес, что следует за Черепом.

Мавр находит голос, и ему хочется резко возразить, приказать Ведьме не говорить с ним о Черепе!

Мавр старается успокоиться, он пару раз глубоко и медленно вдыхает и выдыхает.

— Теневая сторона? Ты ведь думаешь, что это место было… Городом, где правят тени? Где они сами по себе живут, думают, решают, делают что-то? И если Тень Харона — это еще один Харон, который может из своего города наведываться в наш Дом, то… Возникает вопрос, из чьей он стаи? — Мавр усмехается. — Кто может контролировать Тень Харона, кроме Харона? И насколько тень Харона удовлетворена тем, что Лис в Могильнике? Каких еще сатисфакций остается ждать? И за какие прегрешения…

Мавр увлекается:

— Харона нельзя только бить, или возражать, спорить — тоже недопустимо? Может, Тень окажется недовольна и шутками в свой адрес? Станет ли она бросаться только на наших или череписты тоже рискуют оказаться в немилости?

Мавр снова смотрит на Ведьму — ждет реакции, но не в глаза, а куда-то в ее острый подбородок.

Мавру похоже становится тяжеловато, и Ведьма опирается на него и чуть приподнимается. Надо предложить Мавру не так романтично понести ее на закорках, но Ведьма только отвечает на его вопросы:

— Если это и город, то я его не видела. Там было темно и… пусто. А что до Харона, они дрались с Лисом и раньше, разве нет? Тут что-то другое… И если мыслить шире, то, может, дело не в том, кто покусал Лиса, а в том, что случилось после? Харон ведь рассказал об этом, как о вине Черепа? Положим, чем преданнее Харон, тем больше его тень ненавидит Черепа?

Ведьма думает, что это выглядит логично. Если человек прячет в Тень, то, что считает плохим и неправильным, то чем сильнее он старается на свету, тем больше в нем собирается тьмы. Ведьма терпеть не может всю эту черно-белую риторику, но некоторым жизнь не живется без сверкающих белых одежд.

— Если так посмотреть, — продолжает Ведьма, — Харон ведь слишком старается. Вроде того, как несет себя Лис: он подобострастен с тобой, но все знают, что он считает себя выше и лучше. Харон вряд ли признается сам себе, что Череп его бесит. Вот за него это и делает Тень.

Мавр хмыкает: Ведьма идет гораздо дальше, чем мог бы кто-либо другой, дальше самого Мавра.

— Ты думаешь, Харон настолько не в ладу с собой, что и себе не может признаться, что его… Бесит Череп? Черт, думаешь, Череп может бесить своих, черепистов, они же все немного… У них Череп головного мозга, разве нет? Разве все они не помешаны на своем вожаке? — в голосе Мавра помимо презрения прорезается злость: мучительная, нетерпимая, категоричная и… Жадная.

— Как посмотреть, то каждый второй в него влюблен, — говорит Мавр. — Ты считаешь, Тень Харона специально ставит Черепа под удар. Допустим… Но что будет, если вывести его из-под удара? Это ведь мне решать. А неведомая Тень не нравится мне много больше. Ведьма, что станет с человеком, если отрубить тени голову? Выживет ли он, не заметит, или и сам останется без головы, ведь, в сущности, они одно и тоже. Сможет ли один жить без другого?

Убрать незнакомую, чужую и малоодушевленную тень, кажется Мавру наилучшей идеей. Но Череп не поймет, если следом за ней исчезнет и Харон. Чертов Череп и идиотские его идеалы! Но с ним все же нельзя не считаться.

И Мавр считается, он никогда не забывает о Черепе. Это мешает, но это и нужно, словно наполняет жизнь каким-то смыслом.

Ведьма, не удержавшись, хихикает.

— Разве Череп может не бесить? — Ведьма на мгновение снова смотрит на Мавра, сейчас ей просто любопытно. — Он категоричен, требователен и всегда прав. Так ведь? Но главный его недостаток в том, что он прекрасно может обойтись без них всех. Или почти без всех, — поправляется Ведьма, вдруг вспомнив о Хромом. — Большой вопрос, Мавр, в какой именно стае процветает власть народа. Несомненно, череписты восхищаются Черепом и верят в него, и большинству из них вовсе не нужно занимать в его жизни особенное место. Череп ведь так мало ждет от них… Но, если кто-то отдает Черепу всего себя, а Череп ведет себя… как Череп, разве это не было бы обидно?

Ведьма чувствует, что они почти дошли. Мавр знает, где находится все в Доме, даже На-Море, и это, конечно, удивительно, совсем так же, как умение таскать с собой Лес.

— А что до отрубленных голов… Прости меня, но разумнее, чтобы Харон договорился с собой. Понятия не имею, как работают эти Тени, но если они часть Изнанки, то не стоит трясти ее понапрасну. И если ты пощадишь Харона, Череп останется должен тебе. Он это любит — обвешать себя обязательствами.

Ведьма усмехается: Череп не играет в благородство, он такой и есть, а значит его всегда можно зажать между его собственными идеалами. И если кто-то должен сдерживать Мавра, то и Черепу необходим такой человек. Как Мавр.

Мавр не скрывает улыбки, представляя, как Череп выводит из себя своих же людей. Так же, как Мавр своих. Сейчас он об этом думает без возмущения и гнева. И легко принимает возражения Ведьмы, она напоминает ему собственный глас разума. Иметь Черепа в долгу много привлекательнее, чем избавиться от Тени вопреки его воли.

Большая удача, что у Ведьмы нет притязаний вожака. При ее то уме… Мавр и раньше знал об этом, все же они вместе учились, но ему никогда не приходило в голову конкурировать с Ведьмой. А Ведьма вопреки всему всегда отдавала ему должное. Но раньше они не говорили так о делах Дома. Лишь изредка об уроках, могли даже обмениваться решениями задач, но не более. И Мавр думает теперь, что это его упущение. Никогда не нужно недооценивать женщин. Особенно тех, что на твоей стороне.

— И как тебе удается быть столь мудрой?

Мавр не договаривает. Потому что он точно знает, если он бесит маврийцев, Череп — черепистов, то Ведьма бельмо на глазу для девчонок. Не для всех, но для многих. Значит вопрос не требует ответа — ей не может быть легко.

— Оставь меня здесь, — просит Ведьма, когда они оказываются на пороге их корпуса. — Отсюда парням не пройти.

Она на мгновение прикусывает губу, немного волнуясь о реакции Мавра. Но уж что есть, то есть — девушки должны быть под защитой и с этой стороны тоже.

Мавр чуть усмехается: он обычно не ходит на женскую половину по Изнанке и не подглядывает. Это было бы унизительно и мелко. А девушек и на Изнанке в достатке. И Мавр им нравится.

— Для меня нет закрытых дверей, Ведьма. А тебе не стоит идти самой. Раз уж позволила тебя нести, то нам немного осталось до места. Я закрою глаза.

Мавр останавливается у Ведьминого ложа, которое представляется ему на Изнанке сотканным из трав и цветов. Интересно Ведьма видит его иначе?

Мавр не может, к сожалению, появиться и нежно опустить ее. Что к лучшему. На Изнанке они одни, а в комнате у Ведьмы соседки, наверняка, во всю судачат о том, что ее так долго нет.

Мавр собирается с духом, это такая волшебная грань, ее нужно поймать, чтобы хорошо получилось. Он склоняется над постелью Ведьмы, и не выходя сам, отпускает Ведьму в живые потоки реальности.

Она не падает, травы отзываются и пружинят. Мавр видит ее, которая везде, поправляет ей за ухо выбившуюся прядь и смотрит пару секунд. Лучшее, что он может сделать, это уйти. Ему не место в женском царстве. Мавр не прощается, просто молчаливо уходит.

Ему хочется верить, что Ведьма будет помнить его таким как сегодня, так же как он ее.

Ночь темна. Мавр устал, у него нет сил на реальные подвиги.

И пусть бы… Мавр не усложняет, он надеется, что Гвоздь сам справится — не станет ждать его на балконе.

Мавр привычно входит на свою постель. Он не успевает даже ужаснуться ее жесткости или смятости подушки, замечает только коляску у постели и Гвоздя с книжкой на койке у окна, а потом засыпает.