Тени (1/2)

Харон чует Тень. Это сложное ощущение на грани страха и потребности, когда ты хочешь кричать в голос, но звука нет вообще. Тень идет…

Харон, собрав вещи для Полета, направляется к старому яблоневому саду.

У сада нет забора, только низкая ограда. То ли воспитатели считают, что детей в саду за них ловит добрый великан, то ли еще почему, но это никого не волнуют.

Там пролегает граница. И Тень всегда на границе. Как и сам Харон. Они всегда на границе.

— Хозяину плохо, — вместо приветствия говорит Раххати.

— Он уже говорил, он — не Хозяин, — огрызается Харон.

— Ты надел ошейник.

— Не хочу сбегать.

— Значит, он — Хозяин.

Харон сжимает зубы покрепче. Неприятно вышло: Череп просит не называть его Хозяином. Даже не думать об этом. И Харон старается, но не всегда получается.

— Где он?

— Я уже помог.

— Покусав Лиса?

Теперь зеркальным движением морщится Раххати.

Они с Хароном похожи один на другого, как две капли воды, но все же чувствуется, что они разные.

— Рыжий был опасным. Он унизил нас и мог сделать это во второй раз. Я лишь защи…

— О, пошла старая песня: «я всего лишь защищал нас, я всего лишь пытался предупредить». Хуйня это! Бешеная Двойню защищает. А ты только пиздишь и пасть раскрываешь на всех подряд, — злится Харон, но Раххати словно не замечает или не воспринимает всерьез, только губы растягивает в насмешливой улыбке.

Вообще, говорить им обычно не нужно. Тень всегда понимает своего человека. И Раххати, и Харону это кажется совершенно естественным. Они уверены, что у каждого есть Тень. Она всегда бродит там, пока человек тут. А могут и поменяться: человек будет там, а Тень — тут. Но из этого должно, наверное, выйти что-то противоестественное, а значит жуткое?

После смерти человека Тень, которая очень хочет остаться и жить, сбегает в его мир.

С собственной тенью практически невозможно встретится. Будь ты хоть тысячу раз колдуном и Ходоком. Только очень могущественные люди приманивают свою собственную тень. Или те, кому просто слишком везёт.

Харон многое знает про тени. Раххати ему и рассказал. Кое-что еще и Седой, но главные вещи Раххати. По его словам, Седой мало что в этом понимает.

Чужих теней Харон боится — им нечего терять, и они страшны в своём гневе.

— Ты покусал Улисса. Покусал даже не своей пастью, а пастью Понтия.

— Понтий — сильный.

— Ты подставил нас! — Харон перестает опасаться, что услышат и срывается на крик. — Ты подставил нас, — повторяет он горько.

Харон не знает, что делать. Конечно, Раххати не скажет, как он пришел. Никогда не скажет, потому что Харон снова перекроет ему все дороги, и тень будет лишь молча наблюдать, как и должно.

Харон садится спиной к границе. Тень повторяет его движения и прижимается спиной к спине. Они походят на близнецов даже больше, чем сами близнецы, кажутся одинаковыми до последней ссадины.

В моменты, когда Харон ощущает своими лопатками Раххати, он, наконец, чувствует себя полным и целым.

Харон обожает и ненавидит такие моменты. Потому что это ощущение, словно ты нашёл то, что искал всю свою жизнь. А потом приходится вновь с этим расставаться.

— Раххати, нет. Не приходи больше.

— Я хочу помочь.

— Ты делаешь только хуже.

Харон встает, словно стряхивает тень с себя. Для этого нужны вся воля и все силы. Харон знает, что будет плакать потом: каждый разрыв с тенью тяжёл. Но самое худшее — ссоры. Человек должен быть един со своей тенью. И по факту-то Раххати прав? Он делает лишь то, что хочет его вторая половина.

Харон отходит. Раххати провожает его тяжелым взглядом. А Харон перешагивает за очередную черту.

Невыносимо. Невыносимо расставаться с этим чувством блаженства от присутствия тени. Харон плачет и идёт по шоссе. И поёт.

Каждая встреча с Тенью — это рождение. Каждый вдох в ее присутствии — это наркотик. И все это заканчивается. Прощание — смерть, а потом бесконечная боль и осознание своей беспомощности. Харон разделён на две половины. В этом плане он завидует Двойне: они хоть всегда вместе и даже записки друг другу оставляют. А вторую часть Харона запихнули подальше. Так и свихнуться недолго.

Ошейник звенит на шее. Настоящий, плотный, кожаный. Для Харона ошейник — броня, спасающая от падения в крайности. Хозяин всегда тащит Собаку за Ошейник.

***</p>

Мавр пытается проснуться, но сон не отпускает, он окутывает и оплетает, от него горячо и душно. Сон дурацкий и беспокойный, и вообще…

«Мне плохо, жарко, я хочу пить и сесть, где, мать его, кто-нибудь?! Совсем охуели, сволочи бесполезные! Почему я спал тут?! И почему у меня болит… нос?!» — этот вопрос выстреливает в Мавра, и сон тут же слетает.

По крайней мере Мавр чувствует резкий и болезненный прилив сил и головной боли.

Он открывает глаза и отрывает голову от подушки. Ради такого случая даже прилагает чуть больше усилий и приподнимает сам себя на локтях.

Сердце совершает странный маневр, болезненно отзывающийся в грудной клетке — Мавр видит Черепа на соседней койке.

Палаты тут маленькие, и кровать буквально в паре метров. Череп лежит, не шевелится, глаза закрыты, на лбу выступил пот. И не ясно, он спит или что другое.

«Значит это все был не сон, » — понимает Мавр с ужасом.

Он мог бы сосредоточится на куче вещей, но получается только на том, что…

Конечно, Мавр знал о смерти: в Доме дети болели и, понятное дело, умирали. Мавр видел и драки, порой весьма жестокие, но он никогда не чувствовал еще так, как вчера!

Так, будто кто-то собрался умереть вот прямо рядом с ним. Это было жутко и страшно и не было никакой пользы в том, что этот кто-то — проклятый Череп.

«Не умирай, » — мысленно просит Мавр.

Теперь он почти вне себя от тревоги.

«Я с ума схожу?»

Ему хочется пить, хочется, чтобы принесли вентилятор, а еще ответов на свои многочисленные вопросы, но… Все это немного далеко, не так ярко, как хотения Мавра обычно.

«Это из-за успокоительного, » — понимает Мавр.

Он плохо помнит, чем закончилось вчера.

Бриз была напугана, она что-то шептала, склоняясь над Черепом. Потом она заговорила с Мавром, но он не может вспомнить ее слов. Тогда у него щемило в груди, было тошно и страшно.

А потом пришли санитары… вот тут-то Мавр и получил успокоительное. За что был скорее благодарен.

В этой палате нет кнопки вызова, и это бесит. Можно, позвать кого-нибудь, но Мавр почему-то лежит молча, дышит приоткрытым ртом.

Он ошарашен и обескуражен: Мавру давно уже казалось, что он все знает и понимает, что непредсказуемого с ним случиться не может — не с ним! Но сейчас он чувствует себя заблудившимся во всех событиях и с трудом собирает обрывки сказанного вчера Черепом.

Картинка не складывается. Мавр — тот, кто дает ответы, но сейчас у него сплошные вопросы.

Мавр еще раз смотрит на Черепа, грудь у того поднимается и опадает, снова поднимается… Значит, он дышит, уже хорошо.

***</p>

Ведьма просыпается от звуков ссоры. Она пробует определить время… Вроде у нее вышло проспать завтрак — солнце уже перебралось на ее половину спальни.

Ведьма отбрасывает одеяло и прямо в ночнушке выходит в коридор. Искра что-то яростно высказывает Рассвет, а та, непривычно зло для нее, огрызается. Ссора какая-то пустяковая, больше шума, чем дела, но в ней ощущается тревога. Ведьма не вмешивается, но слушает и прислушивается.

К Дому-на-Море, к себе. Останавливает рукой торопливую рыжую малявку, спрашивает у нее:

— Какие у нас новости?

Рыжая фыркает, уворачивается — у нее никакого пиетета к старшим нет, только любопытство.

— Да все тронулись просто. Чуть в столовой не подрались.

Ведьма ждет продолжения, но Рыжей на ее ожидания глубоко наплевать. Она убегает к себе, и Ведьма, глядя на ее мокрый купальник, понимает, что проспала и обед тоже.

В столовой редко что-то происходит, даже мальки придерживают вожжи. Все-таки это почти водопой в засуху, и оба вожака…

Ведьма спотыкается о свою мысль, Рыжая уже исчезла, но можно и не переспрашивать: раз в столовой была стычка, значит там не было ни Мавра, ни Черепа. Ведьма еще раз смотрит на Искру и Рассвет, ссора-то пустяковая, но ни та, ни другая не ругаются по пустякам…

Ведьма торопится в ванную, одевается, не выбирая, и выходит из корпуса.

Послеобеденный двор жарок и пуст, Ведьма оглядывается. Советоваться ей особенно не с кем, и она просто доверяет себе — идет к Могильнику.

Могильник-на-Море — это желтый деревянный домик комнат на пять, и только две из них палаты. В одной из них лежит Лис, значит можно будет соврать, что она зашла проведать его. На море Пауки не такие бдительные, как в Доме, здесь все, кроме Бриз, из местных.

Ведьма тихо идет по коридору, в ближайшей палате действительно Лис, и она проходит дальше. Толкает следующую дверь: кроватей четыре, но заняты две, и Ведьма едва не охает в голос — она действительно находит Мавра.

***</p>

Дверь тихонько приоткрывается, Мавр надеется, что это Бриз, и сейчас она ответит на все его вопросы и компенсирует все неудобства… А он выскажет, как не досмотрели и даже воды не поставили! Но это не паучиха.

Мавр едва верит своим глазам: Ведьма пришла к нему? Значит все уже в курсе? Тогда почему только она?

Ведьма подходит к его кровати, но вдруг застывает. Не надо проверять, куда она смотрит. Туда же, куда сам Мавр недавно.

Мавр ожидает от себя вспышки гнева — так не вовремя, но так естественно. В его присутствии немногие маврийки рискуют открыто смотреть на Черепа. Но Ведьме можно, блядь, почти все. Даже это.

Мавр не чувствует и тени злости, но использует момент и сам тоже снова переводит взгляд на Черепа, странно, глупо надеясь, что тот может быть сейчас очнется?

И тут гнев, наконец, доходит.

Мавра бесит, что никто ничего не делает! Что Ведьма никак не годиться на роль прислуги, что жара нарастает, а окно лишь чуть приоткрыто, и у Мавра нет ни единого шанса даже подняться, не то, что открыть его.

Мавра как никогда злит беспомощность. Здесь, сейчас рядом с волшебницей Ведьмой, рядом с чертовым Черепом…

Мавру бы высказать это все, чтобы стало легче, но… Ведьма, видимо, удостоверившись, что ей не померещилось, снова обращает все внимание к Мавру. И он решает не ныть — слишком Ведьма хороша, да и встревожена, Мавр видит.

Он жалеет, что не может сесть, только вспотеет от натуги, лучше уж не пытаться.

— Не волнуйся, я в норме. Только пить хочется, — говорит Мавр, облизывая пересохшие и даже потрескавшиеся за душную ночь губы.

Просить Мавр не умеет, приказывать Ведьме не станет.

Он читает на бледном тонком лице Ведьмы сомнение, ее губы чуть приоткрываются…

Мавр думает, как правильно отвечать на ее вопросы и о чем спросить самому.

Хорошо, что пришла именно она. Почувствовала… И правда, именно с ней и нужно сейчас поговорить, может она поймет, о чем брехал вражеский щенок.

Ведьма оглядывается в поисках воды, но тут только раковина. Ведьма встает и наполняет чашку, из тех, что стоят на общем столе, возвращается к Мавру и садится так, чтобы мочь его напоить.

Ведьма пару раз видела, как девочки ловко управляются с этим, но сама она раненных как-то не поила, потому так и замирает с чашкой в руке.

Ей хочется, конечно, спросить, что случилось. Почему тут Череп и почему у Мавра разбито лицо… Но не так уж много мест, где можно потерять обоих вожаков. Одно из них Могильник, а второе — Изнанка.

— Ближе, — хрипит Мавр, и Ведьма склоняется к нему.

Она не знает, как поддержать его голову, и вода льется на грудь. Это плохо, хоть Мавр и сдержится при ней, но сейчас его по-настоящему жалко.

— Прости, — просто говорит Ведьма. — Позвать кого-то порасторопней?

Она улыбается, без страха и подобострастия, и отводит чашку к себе.

Мавр кашляет, чуть мотает головой, отвечает тихо.

— Нет, я хочу с тобой поговорить.

Ведьма удивляется, но согласно кивает.

Мавр немного задумывается о том, как лучше спросить. В том числе, чтобы не выглядеть глупым невеждой.

— Ты знакома со своей Тенью? — говорит он, внимательно наблюдая за реакцией.

Шляпа Ведьмы немного откидывается назад, что всегда означает удивление.

— Тенью? — уточняет Ведьма. — Как у Андерсона?

Теперь очередь Мавра удивится, и Ведьма, заметив, поясняет:

— Это сказка. Ее переписал Шварц. Там был Ученый, а у него — Тень. Как бы его антипод. Но только он не простой злодей, а часть Ученого, словно… его изнанка. В идеале, в обычной жизни Ученый хорошо управляет этими своим плохими желаниями, но он призывает Тень, чтобы выполнить одно такое. А Тень становится… настоящим.

— Я знаю пьесу, — отвечает Мавр резко. — И трактовку. Но так что насчет тебя?

Ведьма склоняет голову, потом отвечает вопросом на вопрос:

— А кто встретил свою Тень?

Она невольно переводит взгляд на Черепа, а потом снова на Мавра — все это легко понять по движению ее соломенной шляпы.

— Не он. И не я. Харон сказал Трель, что у него есть Тень.

Скрывать это от Ведьмы нет особого смысла: чем больше она будет знать, тем больше сможет помочь. Хотя не похоже, чтобы и ей было это до конца понятно.

— Эта Тень напала на Лиса? — поражается Ведьма

«Эту Тень натравил Череп. Может быть…» — но об этом Мавр специально молчит, спрашивает только:

— Как думаешь, можно управлять чужой Тенью?

— Нет, — отзывается Ведьма уверенно, — Тень — это же иносказание. Для всех других это тот же самый человек. Я так думаю, — уточняет Ведьма. — Но может быть, чтобы Тень управляла человеком, стала главной в их тандеме, — добавляет она тут же. — Если верить сказке.

***</p>

Двойня не слишком общаются сейчас с другими. Есть море, есть ночи, и этого вполне достаточно для нормального существования — упасть спать после завтрака, проснуться после ужина и всю ночь бродить по пляжу, по скалам, нырять в море.

В море им вообще нравится больше всего, и сегодня они просыпаются раньше ужина, чтобы успеть перед ним окунуться и посмотреть, что там происходит. Может быть, доплыть до скал и назад.

Но в скалах-то как раз и подвох. Совсем чуть-чуть стоило не уследить — и ногу прошила резкая, острая боль, как будто раскаленной спицей ткнули.

Не спицей, конечно: Двойня извернулись в воде и обнаружили одинокого морского ежа, топорщившего колючки, частью уже обломанные.

Плохо.

Тут надо было идти сдаваться паучихам — Двойня помнили, как в прошлом году пытались вытащить все иглы сами, пользуясь опытом поколений. Но все равно не получилось, и сдаваться пришлось, только пролежали в итоге дольше. Так что проще сразу. Если наступать только на носок, то и не болит почти, и глубже иглы не войдут.

Двойня ковыляют к Могильнику, заходят внутрь, но до паучих не доходят. Спотыкаются взглядом об открытую дверь в палату, о Ведьму на кровати, о Мавра рядом с ней… о Черепа на соседней койке, еле заметного в дверной проем, но Двойне хватает, чтобы остановиться.

Череп. Здесь. Один. Никто еще не знает? Если бы стая знала, здесь бы уже все столпились, Хромой бы так точно бродил вокруг и орал!..

Двойня тихонько вхрамывают в палату, не наступая на больную ногу.

— Привет, — негромко и вежливо говорят они Ведьме и Мавру. Присаживаются на край кровати Черепа, пытаясь понять, что с ним.

Как не удачно им попался бедный защищающийся еж!

Без иголок в ноге Двойня быстро бы сбегали и к Хромому, и к Седому, рассказать им, если они еще не знают, а так…

Мавр замолкает и, конечно, не отвечает на приветствие.

Черт, ну как не вовремя. Теперь девчонка притащит сюда толпу черепистов!

Теперь невыносимо нужно сесть — Мавру не нравится лежать при черепистках. И хрен с ним с потом, все равно весь мокрый от жары. И изо всех сил напрягшись, опираясь на руки, Мавр садится. Подушка отвратительно неудобно сминается, а не поддерживает спину. Мавр мысленно чертыхается, и старается устроиться поудобнее.

Надо требовать расселения, где это видано, лежать в одной палате с… Черепом.

С другой стороны, как ещё узнать, что с ним? Как договорить?

Решать что-то ужасно не хочется, и Мавр выбирает пока подождать, чтобы потом не жалеть.

Двойня берут Черепа за руку. Что же случилось такое, что оба вожака сразу в Могильнике, да еще и в одной палате? Как узнать, кто их притащил?

Они оглядываются на севшего Мавра. Так странно видеть его совсем одного. Странно и как-то неясно. И оба вожака сейчас кажутся совсем не вожаками, а просто… просто очень уставшими.

Двойня не знают, что говорить. Поэтому вместо разговоров они напевают. Негромко. И как-то так получается, что сразу для двоих.

Мавр думает возмутиться и даже начинает уже:

— Зат…

Но девчонка поет красиво, и Мавр решает, что так веселее, все равно здесь нет ни магнитофона, ни радио.

Пусть поет, выгнать всегда успеет…

Зато, может, Череп очнется, что он как не живой?

Мавр думает, что нужно бы Черепу поторопиться, а то придется сваливать от разъяренного Хромого на Изнанку на глазах персонала.

Это будет очень-очень плохо, если все обернется так, что Мавр с Черепом вместе были на Изнанке, а потом Череп не проснулся. Пиздец просто…

А девчонка держит Черепа за руку, словно так и надо, Мавр замечает.

Ведьма слушает Двойню… Знают ли Мавр или Череп о Бешеной? Годится ли Бешеная на роль Тени? У всех ли есть Тени?

Песня у Двойни тихая, ласковая. Она так зовет Черепа? Успокаивает Мавра?

— Еще воды? — тихо спрашивает Ведьма, чтобы не поддаваться чужой ворожбе.

Всякая песня всегда ворожба.

Бриз входит в палату, осматривается вокруг. Ну что же у каждого рыцаря по прекрасной даме. Иронично.

— Паломничество просто.

Бриз подходит к кровати Черепа. Тот спит. Бриз щупает его пульс и удовлетворенно улыбается. Потом поворачивается к Мавру:

— Как ты себя чувствуешь?

— Отлично, — отвечает Мавр с внезапным сарказмом, — а что с ним?

Мавр звучит властно и резко, но на самом деле — это нервное.

Мавру, кажется, не очень-то понравилось пение Двойни, но почему-то он осекся на полуслове запрета. И хорошо. При Бриз Двойня замолкают, ожидая её вердикта. Улыбка — это определенно хорошо, так ведь? Значит, Черепу не слишком-то плохо?