На сердце руку положа - и за душу трясти удобней (1/2)

Коля восседал за столом с видом мецената-юбиляра. Перед ним возвышалась гора печеных пирожков с абрикосовым вареньем, тарелка с плюшками и огромное блюдо с домашними мини-пиццами со шпротами и отварным яйцом. Запивать весь этот праздник живота он собирался огромной кружкой черного чая с бергамотом, что благоухал не то что на всю кухню, но и на всю лестничную клетку.

- Ну что, можно считать, что свою часть договора я выполнила? - уточняет Катя, подтягивая к парню блюдо. Он еще раз придирчиво изучает красоты перед ответом.

- Мне сперва нужно проверить качество, - со знанием дела заявляет Коля, и Пушкарева замахивается на него столовой ложкой.

- Я тебе сейчас покажу, проверяльщик, - но Зорькин прикрывает руками голову, возмущенно глядя на подругу. Ложка выглядит весьма угрожающе.

- Я тебе помог, а ты еще и драться собираешься? Совести у тебя нет!

- Нет, - соглашается Катя, откладывая оружие в сторону, - ни на грош, но я хочу знать точно, доволен ли ты частью сделки. Это так, на всякий случай. Вдруг информация от тебя все-таки просочится к моему отцу.

- Я что, враг самому себе? - вполне серьезно интересуется Коля, вгрызаясь в румяный бок ароматной пиццы. Он стонет совершенно неприлично, - но я все равно не понимаю, зачем ты сдалась этому Воропаеву, если ты не можешь делать такую красоту.

- Я сама толком не понимаю, зачем я ему, - вздыхает Пушкарева, стягивая под недовольным взглядом Николая плюшку порумянее и побольше. Она принимается разбирать ее на кусочки, лениво пожевывая, - но это такое… странно приятное ощущение. Это как… ты знаешь, что это твой человек, а ты его, и от этого тебе просто хорошо. Так правильно, - она немного заламывает пальцы назад, кривясь от боли. Словно то счастье, то удовольствие, которое она испытывает это нечто постыдное.

- Тогда я совершенно не понимаю, что тебе не нравится в том, что этот Александр собирается толковать с твоими родителями? - Коля выгибает брови во вполне искреннем удивлении, - это же логично, что он собирается просить твоей руки. Конечно, я бы не отказался познакомиться с ним до того, как он попадет в руки Валерия Сергеевича и будет полностью деморализован. Да и повстречались вы как-то излишне… косо. Тебе разве достаточно времени… Ты вообще его любишь?

- Я не знаю, - Катя и сама задавалась этим вопросом, весьма правильным, учитывая свой скоропалительный ответ. Нет, ей, бесспорно, нравился Воропаев, его поцелуи, прикосновения, да что там говорить, если бы Александр захотел близости с ней, она бы даже не сомневалась! Но, он эту грань не переступал, хотя она, к своему стыду и удовольствию, очень четко ощущала, насколько сильно он… хочет. Катерина понимала, что словами можно врать сколько угодно, но язык тела, его реакции, это подделать было просто невозможно. Совершенно. Но любовь… Она не совсем понимала типологию этого чувства, психологические реакции, все, из чего это ощущение должно было состоять, но… Разве то, что она ощущала, сейчас не было тем самым состоянием влюбленности? Катерина знала, что было, ведь такое состояние наполненности, энергии, желания быть с человеком спутать было нельзя.

- Как это не знаешь? - Коля даже зависает на миг, глядя на подругу, - ты собралась замуж за человека, которого не любишь?

- Я не сказала, что не люблю, - она улыбается немного мечтательно, чем вводит в ступор Зорькина куда больше чем своим ответом, - я сказала, что я не знаю, но он точно дорог мне, он невероятно особенный человек, я это знаю.

- Ты же говорила, что он изначально показался тебе маньяком, разве нет? - на всякий случай напоминает ей Николай, принимаясь за очередную пиццу, обильно запивая ее чаем. Катя старательно не замечает, как он подцепляет несколько рыбок из соседней пиццы, и перекладывает ее на свою, делая начинку пожирнее.

- Говорила, и у него вполне себе такие замашки, - Пушкарева все еще тиранит плюшку, раздумывая над тем, что было бы неплохо притащить парочку к Воропаеву, когда сегодня вечером она снова соберется к нему домой. А она соберется, ведь, видит Бог, такой серьезный, умный, казалось бы, рассудительный мужчина, совершенно не внимательно относился к себе. Даже в такой серьезной ситуации. Перед родителями ее должен был снова прикрывать Николай, за что, собственно, и получал благодарность, созданную руками ее любимой мамы.

- Ты что, извращенка какая-то, или может, мазохистка, - кривится Коля, - что-то мне все меньше нравится эта твоя афера, - он качает головой, - один предлагает замуж за него пойти, толком тебя не зная и, уж прости, имея в расположение пол Москвы. Другая, в этот “замуж” торопится, потому, что испугалась своего начальника. Бред.

- Роман Дмитриевич не начальник мне, - вздыхает Катя, отнимая у Николая кружку, делая глоток из чашки, - он скорее опосредованно может считаться таковым. Я просто… я просто… рядом с Александром, - ей дается с трудом не добавить отчество, но она старается, - я чувствую себя безопасно.

- А в ЗимаЛетто, значит, больше нет? - Зорькин забирает чашку, тоже делая глоток.

- А в ЗимаЛетто больше нет, - кивает она, - и это мне совершенно не нравится.

Когда Малиновский вошел к ней в каморку, Катя пожалела, что в этом помещении не предусмотрено даже крохотной форточки. Она сразу же поднялась из-за стола, буквально цепляясь подрагивающими пальцами за острый ворот Воропаевской рубашки. Ей было с ним совершенно, абсолютно неуютно и это непроизвольное желание выйти из “кабинета” продиктовывалось не только требованием разума, но и странным желанием тела. Роман стал так, чтобы ее план на побег терпел поражение в самом зародыше, поэтому приходилось принимать бой, хоть и словесный.

- Роман Дмитриевич, чем обязана? - она развернулась к нему полубоком, чтобы минимизировать контакт, принимаясь выдвигать и задвигать коробки со старыми отчетами, изображая бурную деятельность.

- Вы же сказали мне, Катенька, что я могу обратиться к вам, если Андрей Палыч не преуспеет в кратком пересказе ваших идей, - пожимает плечами Малиновский, пока не торопясь сокращать между ними дистанцию, - и вот я здесь.

- То, что вы здесь, я вижу, а где же список вопросов, с которыми у вас возникли сложности? - она кивает на папки в его руках, - неужели проблемы возникли со всей информацией? Возможно, тогда следует изучить эту информацию на свежую голову?

- А у меня она, по-вашему, какая? Просроченная? - Роман ухмыльнулся, щелкая языком, - Катя, Катя, Катя, вы сомневаетесь во мне?

- Мне нет необходимости сомневаться в вас, - честно признается ему Пушкарева, - вы же сами признаетесь в том, что не разобрались в информации, которую передал вам Андрей Палыч, я просто делаю логические выводы.

- Выводы? - Малиновский не просто делает к ней шаг, он разворачивает ее к себе лицом, буквально зажимая между собой и стеллажом с коробками. - А давайте, Катенька, я расскажу вам о своих? А?

- Я у вас ни о каких выводах не спрашивала, поэтому, я думаю, что могу вполне ответить вам отрицательно, разве нет? - она выставляет руки вперед, упираясь Роману в грудь, но неожиданно не может даже сдвинуть его с места, как ни старается.

- А я все-таки позволю себе вам их огласить, - Малиновский изучает ее таким взглядом, что Катерина ощущает, как по ее спине просто толпой бегут мурашки, а в животе образовался тяжелый льдистый ком, вызывающий тошноту. Едва уловимый парфюм мужчины, вдруг кажется едва ли переносимым.

- Вы и так позволяете себе многое, - Катя выдыхает это крайне раздраженно, - старательно отталкивая мужчину прочь, - отойдите, это неприлично.

- А, по-моему, вам не должно быть неприятно, - как-то уж больно зло заявляет Роман, произнося это буквально сквозь зубы, - если вы терпите Воропаевa рядом с собой, а то и НА себе, то чем я хуже, а, Катенька? - он дергает ее за воротник рубашки, заставляя ее вырываться резко, но безуспешно. - Вы нацепили на себя эту тряпку как знамя чего? Того, что вы наконец-то хоть с кем-то переспали? Знаете, это самый худший первый опыт из всех возможных. Вам следует быть куда как избирательнее в друзьях и любовни… - но, договорить он не успевает. Пушкарева согнула ногу в колене с такой силой, что буквально заставила Романа взвыть, подавившись собственными словами.

- Это, Роман Дмитриевич, хамство, - ее буквально трясет от пережитых эмоций и эта дрожь следствие смеси страха, злости и адреналина, - я не намерена выслушивать это ни от вас, ни от кого бы то ни было еще.

Она обходит мужчину, пробираясь к двери, когда Малиновский хрипло окликает ее.

- Вы, Катенька, думаете, что если вы оказались в постели у Воропаева, то вы в безопасности? - он сгибается, явно испытывая желание снова сложиться пополам, удар у нее, как-никак отработанный. Папа учил, вот так то.

- Я думаю, что я в безопасности от того, что оказалась у него в сердце, - она произносит это потому, что ей кажется, что это красиво, а еще потому, что это правда, а еще, чтобы закрыть Малиновскому рот. Но тот, вместо онемения и шока, просто заходится в приступе безудержного хохота.

- В сердце? Сердце? Дура, - он буквально выкрикивает это, подталкивая ее еще дальше от двери, - у него его нет, как у тебя скоро не будет будущего.

В прошлый раз Александру очень понравились пирожки. Он ел их с нескрываемым удовольствием и выглядел странно счастливым. Она решила, что и сегодня он не будет против… Правда, Воропаев совершенно не оценил ее поздний приезд на такси.

- Чтобы больше ты так не делала, - заявил он ей, придерживая ее лицо за подбородок, и заглядывая в глаза, - не нужно раскатывать по городу в такое время даже на такси, это не безопасно. Если ты захочешь приехать ко мне, я заберу тебя сам.

Его тон, его слова, его взгляд, все свидетельствовало о том, что он волновался, переживал о ее безопасности, и поэтому она готова была не сопротивляться его командному, немного деспотическому тону.

- У меня отвратительный характер, и он никуда не денется, и не поменяется, тебе придется с этим смириться, потому, что бороться я с ним тебе не позволю, - смеется он ей в губы, вовлекая в короткий поцелуй. Целует так, словно пробует, словно ждет отказа, словно ожидает, что она может изменить свое решение.

Катерина еще раз покосилась на телефон - нет, все-таки следовало ослушаться его и поехать к нему на такси. А вдруг ему стало хуже? А вдруг… она вздохнула, нет, если бы он просто не смог, он бы обязательно сказал ей об этом. Позвонил и известил, все-таки обязательность была в крови у Воропаева. Даже поразительно насколько сильно. Иногда, он казался Катерине избалованным ребенком, но это было крайне напускное, еще одна маска, которую он носил с таким умением и даже удовольствием.

- Пушкарева! Ты так переживаешь, что это даже мне передается! Позвони ему уже! Хуже ты точно не сделаешь, - Николай выглядел вполне себе решительно. Они восседали на его кухне за небольшим квадратным столом. Помимо принесенных Катей угощений на нём располагался огромный, немного надщербленный чайник, наполненный хорошо заваренным черным чаем. Колина мама была на сутках в больнице, работа медсестры выматывала ее на совесть, времени на готовку практически не оставалось. Отсюда и росли ноги у вечного голода Николая. Катя, как и положено, прибыла к нему помогать с неким мифическим проектом, ожидая, пока за ней заедет Воропаев. Но время катилось к ночи, а Александр даже не думал звонить, не то, что появляться на горизонте. Волнение боролось в ней со страхом, что после того, как она ответила ему то заветное да, он вдруг решил, что оно ему больше и не нужно… Ведь, могло же так случиться? В Катином случае могло случиться все что угодно. Она старательно гнала из головы пугающие образы, но тщетно.

- Мне не очень хотелось бы его беспокоить лишний раз, - замялась Катерина, - если он сказал, что приедет, значит так и будет, просто…