Нашел себя - береги, а сберег - отдайся (1/2)
Прохладные пальцы прошлись по все еще воспаленному, но уже зажившему рассечению буквально у самой кромки волос. Ощущение от них было приятное, прохладное, а поглаживание максимально осторожное, но ему все равно хотелось отвести прочь ее руку. Не зря. То, что еще секунду назад дарило ласку, обожгло лоб болью, простым нажатием на все еще очень чувствительную рану.
- Ай, Кира, - руку ее все-таки пришлось убрать, а саму сестру немного отодвинуть от себя в сторону, - мне правда больно, серьезно, - он прошелся пальцами по подсохшей корке, проверяя, не выделяется ли где-то сукровица, после нажатия. Пальцы оказались чистыми - хорошо.
- Я думала, что оно будет заживать лучше, - сестра звучит обиженно и просительно одновременно, и Александр оттаивает, моментально поддаваясь на этот тон. Ну, правда, не могла же она тогда предположить, что он не пригнется от запущенной ею чашки. А он слишком задумался, да и не верил на самом деле, что она запустит в него чем-то. Это еще хорошо, что она выбрала крохотную кофейную! А если бы пульнула чайной? В особенности тем подарком Кристины, что вмещал в себе практически семьсот миллилитров воды - убила бы, наверное. Хотя, нет, убить бы точно не убила, но сотряс бы он схлопотал, как пить дать. Интересно, а если бы он попал в больницу, Пушкарева бы носила ему апельсины? Так, стоп Воропаев, о чем ты думаешь! Но внутренний голос все равно шепчет - эта носила бы, правда, если бы знала. А так как он предпочитал болеть и лечиться один, то возможность такая Катеньке представилась бы вряд ли. Он снова переводит взгляд на Киру.
- Оно заживает достаточно хорошо, - заверяет он сестру, - я вполне прилично справляюсь с его обработкой, но это не значит, что это место не болит. Кира, – он старается говорить спокойно и примирительно, - ты же у меня на голове чашку расколола, понимаешь? - он перехватывает ее ладони. Она смотрит на него растерянно, и сейчас он видит в ней совсем маленькую заплаканную девочку. Сердце сжимается. И пусть никто не верит, что у Воропаева этот орган не атрофировался за ненадобность, оно у него бьется только для определенных людей.
- Саш, прости, я правда думала, что ты отойдешь в сторону, - в ее голосе нет уверенности, а в словах звучит отголосок сомнения. Александр понимает, когда она бросала, то вряд ли думала о чем-либо - эмоции.
- Это я понимаю, - он поглаживает костяшки на ее руках своими большими пальцами, мерные медленные движения. Старательно не разрывая зрительный контакт, он ласкает ее руки, чтобы она окончательно расслабилась, доверилась и, в конце концов, прислушалась. Прислушалась, Господи! - но тебе нужно обратиться к специалисту.
Кира буквально отскакивает от него, словно обожженная его словами. Воропаев не удерживает ее, не неволит, моментально отпуская ее пальцы из своих.
- Я не больная, ясно тебе? - вместо растерянности на первое место выходит злость, сожаление подавляется раздражением, она буквально сжимает кулаки, - если тебе так отчаянно хочется отправить меня в дурку, то вперед, давай, попробуй меня заставить или вызвать неотложку как-нибудь. Ну? Что молчишь?
- Ты несешь бред, - Александр отрезает вполне резко и строго, - ты прекрасно знаешь, что ничего такого я не сделаю. Но, твои выпады иногда переходят границы разумного, ты это понимаешь? Ладно, если ты меня покалечишь - мы семья, уж как-то разберемся, а если твой эмоциональный всплеск перекочует на кого-то другого, так неудачно подвернувшегося тебе под руку? Что мы будем делать в таком случае?
- Не знаю, - она трясет головой, разворачиваясь спиной к брату, - не знаю, но ни к какому психологу я идти не хочу. По крайней мере, сейчас.
Он собирается заявить ей, что она должна все хорошенько взвесить, посмотреть, как будет лучше для нее, в первую очередь озаботиться собственной безопасностью. Ведь, кто знает, с чем граничили такие ее вспышки, чем могли быть чреваты такие состояния. Но, Александр попросту не успевает. В кабинет Киры без стука с самым самодовольным видом вплывает Малиновский, тут же расплываясь в довольной улыбке, завидев Воропаева.
- Ах, Сашенька, ты, наконец, почтил нас своим присутствием, - он разве что не всплескивает руками, - тебя так давно не было что я смею сказать, наша встреча почти приятна.
- А вот я так сказать не смею, - кривит губы Александр, - мой день резко стал не так прекрасен, как был до этого.
- Что так? - Роман склоняет голову к плечу, наконец, замечая то самое злополучное рассечение. - Какая незадача с тобой приключилась на этот раз? - он чешет у себя место удара, который так придирчиво рассматривает у Воропаева.
- Рога подпиливал и немного кожу зацепил, - цедит он резко, через стиснутые зубы, - тебе какие печали?
- Никаких, - качает Малиновский головой, - просто истово волнуюсь о твоем здоровье, - а то не ровен час, Воропаевых станет еще меньше, - как только Роман произносит это, просто моментально меняется в лице. Александр поднимается с края стола, волна гнева поднимается в нем с шумом девятого вала, и Кира вклинивается между ними, упираясь раскрытой ладонью брату в грудь.
- Плохая шутка, это просто плохая шутка! - она нажимает сильнее, когда ощущает, что брат все равно делает шаг вперед, - Саша, я сказала, нет! Я запрещаю тебе!
- Прости, - поднимает вверх руки Малиновский, выглядит он раскаявшийся вполне искренне, - я ляпнул, не подумав, я не хотел… точно не так. Это было бестактно.
Воропаев выдыхает, ощущая боль в легких. Неужели он все это время задерживал дыхание? Ему хочется сказать Роману, что это было не бестактно, это было просто таки по блядски. Что в следующий раз, если он скажет что-то такое, то он просто придушит его одной рукой. У Андрея был шанс познакомиться с его захватом, так что Малиновский должен был быть наслышан обо всех радужных ощущениях. Но вместо этого он просто кивает. Кира не желает ссоры, и уж тем более не желает она драки, не в ее кабинете точно. Александр возвращается на свое место на краю стола.
- Все хорошо, Ром, - Кира снимает напряженную тишину, - мы знаем, что это вышло… в моменте. Правда, Саш? - она обращается к нему с нажимом, смотрит упрямо и требовательно. Он кивает, чем заслуживает сквозящее в голосе недовольство. - Ты словами ответить совсем не можешь?
- Могу, - послушно произносит он и снова молчит. Сестра обреченно от него отмахивается, а Малиновский спрашивает, снова меняя тему:
- Что, все-таки, с головой случилось? - на это раз в голосе нет язвительности, издевки, простой человеческий интерес.
- Косяк, - произносит Воропаев вместе с сестрой. Заготовленная отговорка, на случай если у нее будут спрашивать, откуда у него такое временное украшение.
- Ты что, спьяну в него врезался? - удивляется Роман, размещаясь на диванчике с таким видом, словно он собирается пустить там корни. Александр хмурится - он что, просто праздно поболтать зашел?
- Не имею такой привычки, - бросает он, - непомерные возлияния, это по вашей с Андреем части.
- Если ты так вписался на трезвую, то я даже не знаю, - тянет Малиновский, все еще силясь понять, что же правда стало причиной травмы.
- Зато, я крайне качественно взбодрился с утра, - хмыкает Воропаев, сплетая руки на груди, - тебе такое счастья недоступно.
- Не дай Бог! - отмахивается Роман, - мне такая бодрость и даром не нужна. Кира, тебе с ним нужно что-то делать, - он устремляет взгляд на девушку, махая головой в сторону Александра, - а то везение изменяет ему. Обожженная рука, пробитая голова - что дальше? - вопрос этот звучит странно двояко. Воропаев замечает, как сестра немного теряется, несмело отвечая.
- Я не знаю, - выглядит она при этом совершенно потерянной. Беспомощный взгляд в сторону Александра настораживает Романа, но Воропаев только фыркает.
- Ромочка, даже не надейся, настолько сильно, насколько ты рассчитываешь, я везение точно не потеряю, - Малиновский смеется, а Кира отворачивается от него, выдыхая. Нет, ей точно нужно сходить к специалисту, ничего хорошего из этого не вырастет, нужно просто придумать, как ее в этом убедить.
* * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * *</p>
Это уже была третья сигарета подряд, и от этого во рту образовался горьковатый смолистый стойкий и немного пряный привкус. Хорошими сигаретами можно было накуриться до дурноты, но никак не до отвращения. Вечерело. Кира давно укатила под руку с Андреем, что долго потешался над незадачливостью Александра. Пришлось хорошенько цапнуть его за больное, оскалив зубы в довольной улыбке. Жданов обиделся, разве что, не плюнув ему под ноги, а потом выдал.
- Если ты собираешься выждать Пушкареву, то можешь сразу ехать домой. Тебе от нее получить информацию и не светит, и не греет - не трать время, - он приобнял Киру, что в свою очередь, перевела на брата укоризненный взгляд. Теперь ему, как выразился Андрей, светили разборки с сестрой. А голова только нормально зажила, досадно.
- Александр Юрьевич? - девичий голосок вывел его из транса, докуренная сигарета практически обжигала кончики пальцев.
- Да, Катерина Валерьевна, - он повернулся к Пушкаревой, довольно улыбаясь, - слушаю вас очень внимательно.
- А что вы здесь делаете? - вопрос был неловкий и бестактный, но звучал он со странной надеждой, а говорила она практически с радостью. Приходится хорошенько себя одернуть, она просто удивилась, ничего больше. Ничего.
- Жду вас, выполнять свое обещание, - он облизывает горькие от табака губы, выбрасывая в урну смятый окурок, - собираюсь отвезти вас за фруктами, в тот тайный и прекрасный магазин. Или вы запамятовали?
- Так, я еще не выздоровела, - на полном серьезе отвечает Катерина, обнимаясь со своим излюбленным портфелем. Шарф на ее шее, так небрежно наброшенный, открывал ветру нежную кожу горла.
- Будете на ветру стоять нараспашку, вообще никогда не выздоровеете, - гарантирует ей Воропаев, - пойдемте, не хотите в магазин сейчас, поедем потом, уже без этой палки, а пока отвезу вас домой, а то Владислава на сегодня я уже отпустил.
- Хорошо, - кивает она, безропотно протягивая ему сперва портфель, а потом руку, чтобы опереться, - а то мне неловко, что он каждый день меня возит.
- Это его работа, - Александр произносит это чуть резче, чем ему бы этого хотелось, но Катя не отшатывается в возмущении, а примирительно замечает.
- Его работа возить вас, а не меня, - она благодарно сжимает его пальцы, когда он помогает ей сесть в салон автомобиля. Опираясь на него, а не на опостылевший костыль, который за все это время уже успел набить оскомину.