Лиха беда начало: есть дыра, будет и прореха (2/2)

- Кира, мне больно, - увещевает он ее, когда сестра пытается высвободить ладонь снова. Она замирает, в ее расслабленном алкоголем голосе проскальзывает злость, смешанная с безысходностью.

- Это мне больно, Саша, мне больно! - Воропаев отпускает ее руку, и она впивается ногтями в его открытое предплечье. Он чуть задерживает дыхание, а потом принимается медленно выдыхать, позволяя ей выпустить раздражение. - Ты хоть знаешь, что это такое, когда любишь человека, которого считаешь редкой скотиной? Каждый раз… каждый раз, когда он снова уходит к другой, я ощущаю, что у меня появляется возможность сбросить это с себя, снять с шеи эту удавку “идеальной пары”. Я поднимаю руку, подцепляю ее пальцами, и… не могу, не способна. Что от меня останется, если я сделаю шаг в сторону? Я уже не понимаю, не представляю себя без него. Слова Маргариты бьются в моем мозгу, что это закончится, он нагуляется, он остепенится. А мне кажется, что я как свеча, которую он задувает каждый раз, когда уходит к очередной пассии, а я все еще пылаю. И я с ужасом думаю, что наступит тот день, когда все эти женщины опостылеют ему окончательно, а я… а я сгорю, понимаешь? Погасну, так и не дождавшись долго и счастливо, - Кира продирает ногтями по его руке очередные полосы. Александр медленно выдыхает, продолжая поглаживать второй рукой ее волосы. - Он же любил меня, Саш, носил меня на руках, ухаживал за мной! Буквально боготворил, - она переходит на сбивчивый шепот. А Воропаев до боли закусывает щеку изнутри, чтобы не ляпнуть, что все эти ухаживания были, когда Кире было восемнадцать, от силы двадцать лет. Сестра снова впивается ногтями сильнее, и ему малодушно хочется, чтобы этот разговор закончился. - Я не отпущу его, Саша, я не отпущу его, я не готова… И мне приходится молчать и ненавидеть его, ненавидеть и молчать. Не оглядываться назад, где за мной вереницей стоят его прошлые шлюхи, не заглядывать вперед, где их еще больше, где я в этом ряду не первая. Я хочу выбрать жить в моменте, но почему этот момент говенный то такой, - ее хватка слабеет, она замолкает. Они сидят в тишине, пока Александр не убеждается, что сестра забылась неким подобием сна. Подняться с ней на руках с пола становится просто невыполнимой миссией, и он чуть не падает, стараясь поймать равновесие, но все-таки преуспевает.

Он чувствует себя парадоксально неловко, когда он переступает порог ее спальни. Снежная Королева Кира Воропаева хранит свой дом в идеальном порядке. Идеальная женщина, восхитительный профессионал, яркая демо-версия эталонной супруги. Воропаев укладывает ее на постель и накрывает пледом. Пару часов она проспит точно. Он прикрывает дверь, отправляясь на кухню, где в заветной деревянной коробке хранится принесенная им сюда заначка. Несколько сигар цвета Колорадо - коричневый лист, который в некоторых местах имел красноватый оттенок легких подпалин. Для выращивания такого табака использовались тенты, но покровный лист имел очень богатый вкус и аромат, был у Александра одним из любимых. Он вытащил из подставки кухонные ножницы, отсекая от сигары буквально пару миллиметров, чтобы не спровоцировать разматывание покровного листа. Реактивной зажигалки с собой у Воропаева не было, приходилось довольствоваться малым.

Он выложил на стол коробок со спичками, запер кухонную дверь и открыл окно - вот теперь можно приступать. Александр сел на край подоконника, принимаясь медленно раскуривать сигару, поворачивая ее вокруг своей оси, чтобы табак разгорелся равномерно. Он сбросил огонек спички, легонько дуя на кончик сигары, чтобы убедиться, что она тлеет равномерно. Первая проба самая сладкая. Набирая дым в рот, он смакует его, ощущая легкую сладость и пряность табака, мягкая горчинка обволакивает язык. Выпуская дым через нос, чтобы почувствовать остроту, он удовлетворенно вздыхает. Это очень важно - ни в коем случае нельзя втягивать его в легкие. Здесь нужно ощутить вкус, а не типичный прилив бодрости от никотина. Он в организм тоже попадет, но не через легкие – всасывается слизистой полости рта. Это курение не ради курения, ради чистого удовольствия, полнейшего релакса. Дым, что покидает его губы, тает в открытом окне. В груди что-то болезненно сжимается, и к крепкому табаку это не имеет никакого отношения. Гребанная рефлексия, да. Сигара курится медленно, плавными, расслабленными тягами - есть и место, и простор подумать о том, как Александр Воропаев докатился до жизни такой.

Перед глазами непрошено возникает заплаканная Пушкарева. Надо же, задела его, пигалица, почти в яблочко попала. Он качает головой, выпуская очередную порцию дыма, наслаждаясь тем, как завиваются барашки от дуновения ветра. Ну да, он сволочь, редкая бесчувственная дрянь, как говорит Кира, ядовитая подлая гадина, зверь, с вечно оскаленными зубами. А что, другие в этом мире выживают? Практика показала - нихрена. С волками жить? Хорошее оправдание, хорошее Воропаев, отличное. Ты всегда был в этом хорош, в оправдании собственного скотства, в желании растоптать всех и каждого, кто подобрался слишком близко. Он тянет дым медленно, чтобы он успевал немного остыть, достигая его рта, в легкой прохладе вкус сигары становится гораздо ощутимее. Что бы сказала умница и отличница Катенька, если бы знала, через что ему пришлось пройти, когда на его плечи упали все дела его семьи - резко, жестко, в одночасье. Как быстро изменилась бы она, будучи окруженной теми, кто улыбается в лицо, придерживая нож за спиной, так на всякий случай. Как быстро потухли бы ее восторженные, смотрящие немного наивно на этот мир глаза.

Нет, желать такого он ей точно не будет, кому угодно, но не ей. Такая светлая девчонка явно не заслуживала всей этой грязи - пусть ее уделом останется маленький мирок, где белое всегда белое, а черное, всегда черное. Где Александру Воропаеву уготована роль мерзавца - это амплуа ему более чем привычно. Но что-то глубоко внутри позорно поднимало голову, пищало тонко и неуверенно, детским голоском, что ему не хочется, чтобы умница Катенька думала о нем хуже, чем он есть. С чего бы, правда, не ясно, но это пройдет, раньше проходило и сейчас пройдет. Очередная тяга приносит сладко-горький вкус табака и жжение в горле - хорошо. Хоть так хорошо.

Ему едва исполнилось двадцать два, когда родители погибли в той аварии. Да, отношения с ними у Александра простыми не были никогда, но он любил их так сильно как мог, так самозабвенно как умел. Времени на горе не оказалось, разваливаться на части он не имел права. Павел хлопнул его по плечу - “держись, приходи, если что-то будет не так, чем смогу, как говорится”. Смог он много и мало одновременно - где-то советом, где-то введя его в круги отца, но ничего конкретного, никаких костылей, никакой возможности опереться. Правда, самую главную помощь Александр отрицать не мог - Ждановы взяли под опеку Киру. И то, что сестре уже было шестнадцать, роли не играло - легче с ней от этого не становилось совершенно. Это был пик ее избалованности и невыносимости, где-то в глубине души, Воропаев считал, что он у сестренки не закончился до сих пор. Тогда конфликты между ними были частыми и продолжительными, а еще ему казалось, что Маргарита словно отдаляет их друг от друга искусственно, словно специально не позволяет пересекаться им чаще для общения. Но подтверждений тому не было, а паранойя у него тогда была в самом соку. Ему казалось, что каждый жмущий ему руку в тайне пересчитывает оставшееся без присмотра Воропаевское состояние. Каждый, кто приносит ему соболезнования, норовит запустить руку в карман. Павел эту паранойю неосознанно подкармливал и подстегивал - “будь осторожен, смотри внимательно, берегись, прикрывай спину”. Маргарита предложила, по ее скромному мнению, очень хороший план сохранности активов Воропаевых. В ее сознании Кира была прекрасным “хранителем” семейного состояния, под уверенной рукой Ждановых, что уж точно не дали бы свою воспитанницу никому в обиду. Александр послушал ее, послушал, и максимально перевел все на Кристину, которая ни сном, ни духом об этом не ведала, находясь на то время в Японии. Жданова обиделась на него буквально смертельно, и в своем доме привечать его перестала. А Воропаев еще раз убедился, что сделал правильный выбор. Павел на это все пожал плечами, но продолжил таскать юного отпрыска Юрия по всевозможным встречам - вводя его в курс совместных дел и знакомя с нужными людьми. В этом Александр повиновался беспрекословно.

Входить в водоворот Сильных Мира Сего приходилось с разгону. Сперва как сын Юрия Воропаева, затем как наследник и преемник Воропаевых, и только со временем как Александр Воропаев, без тени отца за спиной. Он не Гамлет, ему такие фортеля были не нужны. Образ его оттачивался и полировался годами - едкие реплики, цепкость во взгляде, привычный оскал, лишь отдаленно напоминающий улыбку, ядовитый язык и характер мерзавца. Беспроигрышное оружие, особенно вкупе с острым умом и внимательностью. Все лучшее в дальний ящик подсознания, все чувства, кроме презрения, под замок. Его учила жизнь, учили ситуации, жестче всего учили люди - по-хорошему, по-плохому, по-разному. Ему угрожали, его шантажировали, гнули, в попытке сломать, запугивали - выстоял, выбрался, остался на ногах. К тридцати годам мог похвастаться сединой в волосах и отвратительным характером. Говорят, что рыжие седеют позже других, ага, как бы ни так. Он снова потянул немного дыма, неторопливо перекатывая его в ротовой полости и выдыхая тонкой, извивистой струйкой. Как бы ни так. Интересно, он вздохнул, разглядывая тлеющую сигару, если бы он вывалил это все на Пушкареву, она все равно сказала бы то, что сказала? Что это так цепляет тебя Воропаев? Стыдно, право слово. В детство впал?

Детство… Кто-то называет эту пору благословенной. Александр такими воспоминаниями похвастаться не мог. Мать всегда старательно пестовала в своих отпрысках только лучшие и идеальные черты, которые, по ее мнению, должны были отличать “современную аристократию”. Да, доставалось тому Сашке за непозволительное поведение знатно, хотя, что греха таить, больше всего доставалось Кристине, вот уж кто воистину противился попыткам превратить ее в идеальную куклу. Вести себя требовалось прилично не только вне дома, но даже при родителях - никаких выходок, шалостей и прочих радостей, которыми дети иногда умудряются довести до белого каления родителей. “Мы же не плебс” - любила говорить мама, и это пренебрежительное слово “плебс” еще с тех времен набило Воропаеву оскому. Заносчивый гордец, Железный Александр Юрьевич Воропаев, вопреки, а возможно и благодаря, урокам матери научился смотреть гораздо дальше сословия. Никогда не отталкивался от происхождения, судил по делам, не по словам, прикрывая это все красивой, язвительной фразой дельца и пройдохи - “полезные знакомства”. И окружал, окружал себя достойными людьми, привязывая их к себе теми способами, которые оказывались под руками. Не гнушался он и шантажом - жизнь и не такому научила, скажите спасибо, что всем, что к нему самому применяли, не пользовался. Но были у него в детстве и свои слабости, которым он потакал до сих пор.

Кошки. Милые и ласковые, дерзкие и горделивые, вредные и покладистые, и всегда, совершенно всегда невероятно красивы. Мама всегда была против животных - рассадник заразы, лишняя причина хаоса в доме. Поэтому Саша о своей аллергии на кошачью шерсть узнал чисто случайно, когда в гостях у одного из партнеров отца он познакомился с Ундиной. Русская голубая была своевольной, грациозной и контактной - на руки к новым людям не шла, но активно терлась о ноги, позволяла к себе прикасаться. Он натешился с ней вволю, не обращая внимания, что нос оказался заложен, а сопли буквально лились ручьем. На следующий день глаза оказалось опухшими, покрасневшими, жжение под веками не прекращалось, его одолевал кашель, буквально до боли в груди. Врач подтвердил наличие аллергии, в тот день для Сашки настала трагедия. Но любить кошек он не перестал, и когда Кира попросила себе кошечку, бурно поддержал ее, клятвенно обещая, что будет принимать любые лекарства и уколы, только бы позволили. Не позволили. Сестра убежала прочь - рыдать в своей комнате, а он решил пройтись, подышать воздухом, не слушать маминых нравоучений. Там, на одной из улиц этого нового загородного поселка он и познакомился с крупным дворовым котом. Настоящий боец - рваное ухо, отсутствие части хвоста, заплывший бельмом левый глаз. Он явно был свой и больше ничей. Он смерил Сашку надменным взглядом единственного здорового глаза и издал низкий, утробный вой. Видно кот предупреждал парнишку, что тот по незнанию забрел на его территорию. Тогда Саша прозаично назвал кота Пиратом, и стал приходить к нему на застывшую в одной позе который год стройку исключительно с гостинцами. Кот к нарушителю проникся, даже стал позволять себя гладить, недолго, но уже что-то. А Воропаев научился делать это без вреда для здоровья - главное после контакта не касаться лица и хорошенько помыть руки - идеальное преступление. Он терпел от мамы нагоняи и подзатыльники за царапины на руках и изодранные штаны - лазать по стройке то еще развлечение. А Пират жил в самой ее глубине - жутко умный кот. Он первым узнавал все Сашкины секреты, советов, правда, не давал, но слушал очень внимательно, чуть склонив голову к плечу. Дружба эта длилась без малого пять лет, а потом он бесследно пропал. Несколько дней подряд Сашка искал его по улицам, в заброшенных и новых стройках - не нашел. Сердце его было разбито.

На самом деле, воспоминания о старом облезлом коте бередили его душу до сих пор. Он смахнул со щеки досужую слезу - слишком сильный ветер из окна, нужно завязывать с курением на сегодня. Свет резанул по глазам не хуже бритвы. Александр прикрыл глаза, вслепую интересуясь у вошедшей сестры.

- Ты выспалась? Тебе полегче? - он делает попытку привыкнуть к яркому освещению кухни, фокусируя взгляд на хмурой Кире, что наполняет себе высокий стакан прохладной водой из графина.

- Я просила тебя не заниматься этим непотребством здесь, - бросает она, и Воропаев слышит “спасибо, мне уже лучше, можем закрыть тему”.

- Ну, не злись, ты же видишь, я в окошко, - он подмигивает сестре, демонстративно делая очередную тягу и выдыхая дым через нос на манер дракона.

- Ненавижу этот запах, - врет она уверенно, а потом хмуро взирает на расцарапанную руку брата, - ты что, протереть ее не мог? Спирт в ванной, между прочим, где и всегда.

- Может, я ждал, что ты сама разберешься с делом рук своих, - поддевает он ее, разглядывая исполосованную руку, мда, красота, хорошо хоть под рубашкой не видно.

- Могу отрубить, - предлагает она, демонстративно помахивая крупным шинковочным ножом, - согласен? - Кира не любит, когда ей указывают на ее слабость.

- Пока обойдусь, - хмыкает он, - она мне еще пригодится.

Сестра приближается к нему, протягивая руку за сигарой, делая резкую затяжку на легкие и моментально закашливается. Воропаев качает головой.

- Сколько раз я должен тебе повторять, это не сигарета, не через легкие бери ее, просто набирай… - но Кира просто безжалостно разминает сигарету для избранной под пепел тарелки. Все. Накурилась.

- Ты что тут расселся, - бросает она, - слезай с подоконника и окно закрывай, всю квартиру мне выстудил.

- Все тебе не так, - возмущается он, но подчиняется. Кира вручает ему стакан с водой, но он отрицательно качает головой, лучше сразу после сигары воду не пить.

- Ты какой-то пришибленный, - она следит за братом внимательным взглядом, - что-то случилось, пока я спала?

- Да нет, просто как-то, - Александр похлопывает по центру грудной клетки, - ощущение странное, словно, не знаю, у меня тут…

- Батюшки, - тянет Кира и в ее голосе проступает яд, - ты что, обнаружил у себя сердце? И оно бьется? Так ты не переживай, - она хлопает его по плечу, - у нормальных людей так бывает, а ты от них не так далеко ушел.

Воропаев скалится в ответ, перехватывая руку сестры, целуя ее пальцы.

- Я рад, что тебе, стервочка моя, лучше. Но время позднее, я, наверное, уже пойду, - но вторая рука сестры упирается ему в грудь.

- Пойдешь, обязательно пойдешь, - она подталкивает его в сторону табурета, - но сперва расскажи мне, что там все-таки приключилось с Пушкаревой и, причем там ты.