Лиха беда начало: есть дыра, будет и прореха (1/2)

Уже на выезде с территории клиники телефон Воропаева издает раздражающую трель. Он поднимает трубку не глядя, прекрасно зная, кто беспокоит его в это время.

- И где тебя черти носят, Саш? - Кира звучит немного гневно, немного пьяно, немного устало, - я уже начала без тебя, чтобы ты знал. Не прощу, если ты приедешь ко мне позже, чем я закончу с этой бутылкой, - он слышит в трубке плеск жидкости. Видно, она потрясает ею возле телефона, чтобы он убедился, что напиток неумолимо ее покидает. - И поверь мне, я настроена более чем решительно.

- Ты мне скажи две вещи, - вздыхает он немного обреченно, - первое, сколько осталось в твоей волшебной бутылке, и второе, что мы сегодня празднуем или о чем мы грустим? - Александр уже приблизительно знает, что ему ответит Кира, но не задать этот вопрос он не может.

- Мы будет праздновать очередное падение моей гордости до подплинтусного уровня, - произносит она, практически не заплетаясь. - Я пришла к Андрею в очередной раз, чтобы его простить и знаешь что?

- Застала его с очередной бабой, которая скакала на нем во имя искусства и возможности к нему приобщиться? - выдвигает предположение Воропаева. Сестра шумно выдыхает, заставляя трубку хрустеть настолько сильно, что ему приходится немного отодвинуть ее от своего уха.

- Саша, ты иногда бываешь такой сукой, - проникновенно сообщает ему Кира и он кивает, соглашаясь, даже не заботясь о том, что она не может видеть этот жест. - Нет, он в этот раз никого не… ни с кем не был для разнообразия. Пообещал мне, что больше ни с кем кроме меня не будет.

- Можно мне побыть сукой еще немного? - на всякий случай уточняет Александр, перестраиваясь в соседний ряд, для того, чтобы сделать поворот.

- Нет не “можно”, - огрызается сестра, - я рассказываю тебе о своих болях, а ты внемлешь, и не вставляешь свое бесценное мнение, которое превращает меня в еще большее ничтожество, - в трубке слышатся судорожные глотки. О, леди добралась до “жахнуть из горла”, скорость передвижения по городу начинает возрастать.

- Я ни во что не пытаюсь тебя превратить, - замечает Воропаев примирительно, - я просто говорю то, что думаю, без прикрас.

- “Говорить то, что думаешь” и “быть первостатейной сволочью” это не синонимы, Саша, - Кира тянет его имя буквально на распев, сигнализируя о том, что она уже довольно хороша в своей кондиции. Сейчас для такого рода задушевных бесед пригодилась бы Кристина. Вот у кого всегда находился ключ, отмычка или ломик к двери младшей сестры. Но Кирюше не свезло, и ей придется довольствоваться малым - средним братом, уровень эмпатии которого хромал на обе ноги сразу. Ну, по мнению младшей сестры так точно.

- В моей случае “быть сволочью” это не позволить тебе погрязнуть в розовых иллюзиях такой пресной, серой и отвратительной жизни, - старается пошутить Александр, в трубке слышиться сопение, и, он готов поклясться, скрип замедленных Кириных шестеренок в ее, обычно таком активном, мозгу.

- А я так надеялась, что ты сможешь поговорить со мной без твоего обычного сарказма, - продавливает путь к совести брата Кира через жалобный, обиженный тон.

- Ничего не могу поделать, это автоматическая реакция на беспросветную глупость, - хмыкает Воропаев, поворачивая во дворы. Еще немного и покажется дом сестренки. В душе теплится надежда, что она не долакала содержимое бутылки до конца.

- Ты меня сейчас достанешь, и я дам… - она икает и замолкает, словно задумываясь над смыслом сказанного. Он посмеивается, но не удерживается от комментария, паркуя машину в ее дворе.

- Ты уже дала Андрею, я так понимаю, поэтому на сегодня с подаяниями мы закончим, ладно? В таком состоянии даже Жданов у тебя ничего брать не захочет. В твоем распоряжении остается белый конь и моя рука, чтобы подержать твое роскошное каре.

- Приехал? - вместо возмущений спрашивает сестра, и Воропаев, выйдя из машины, задирает голову вверх, замечая ее силуэт в окне, - поднимайся.

Она отключается и Александр набирает в легкие побольше воздуха, выпуская их с максимально громким свистом. Все нормально, говорит он себе, но ощущение того, что ничего на самом деле не нормально немного его подкашивает. Чертова Пушкарева, чертов Жданов. Он ерошит волосы рукой, переводя дыхание. Ладно, сейчас нужно собрать Киру, а сам он потом соберется, как-нибудь. Наверное.

Когда он пересекает порог квартиры, Кира отвешивает ему пощечину с такой силой, что голова его закидывается чуть назад, а во рту ощущается привкус крови. Губа оказывается закушена изнутри от неожиданности. Он проводит рукой вдоль рта, мельком поглядывая на ладонь, но она оказывается чистой. Ладно, заслужил. Воропаев раскрывает руки, позволяя Кире повиснуть у себя на шее, и заключает ее в объятия, буквально внося ее в комнату. Хорошо, что на этот раз сестра решила накидываться не привычным пиратским напитком, а мадерой - аромат ее витает в комнате, моментально забивая легкие тягучей сладостью и крепким духом. Александр усаживает сестру в кресло, принимаясь методично раздеваться. Оставшись в рубашке и брюках, он закатывает рукава, опускаясь на колени перед сестрой, чуть склоняя голову к плечу. Он изучает знакомое и незнакомое лицо Киры - она на грани слез или истерики, злости или апатии. Выбирай Воропаев, в какую сторону ее подталкивать.

- Ну, теперь что будем делать? - чуть слышно произносит он, поглаживая колено сестры. - Пить я тебе все равно больше не дам. Рыдаем? Скандалим? Деремся?

- Рыдаем, - решается она, протягивая к нему руки, позволяя снять себя с кресла, чтобы перетащить к брату на колени. Она опускает голову брату на плечо, принюхиваясь.

- Что, больницей пахну, да? - хмыкает Александр, прижимая сестру к себе сильнее, принимаясь покачивать ее на руках.

- Что-то есть, - подтверждает Кира, - где ты запропастился так надолго? - она выдыхает легким запахом перегара ему в шею, и Воропаев думает о том, что следует приоткрыть окна на проветривание.

- Не поверишь, - хмыкает он, - завозил вашу Пушкареву в больницу, - Александр удрученно качает головой, стараясь отогнать от себя мысли о том, что именно он был повинен в этой ситуации. Не посигналь он девчонке смеха ради, ничего бы этого не было. Но нет же, нет, не удержался. Бестолочь!

- В какую больницу, зачем? - мозг Киры достаточно затуманен алкоголем, чтобы не оцифровывать всю информацию скопом и в правильном порядке.

- Самая великая драгоценность твоего Андрюшеньки прозаично сломала ногу, мне пришлось доставить ее в больницу. Я оказался невольным свидетелем, - в голове бьется “непосредственным участником”, - этого происшествия, так что мне ее было и выручать. Так что твой Жданов какое-то время будет совершенно безутешен. Но я назову тебе больницу, куда я ее отвез, чтобы он все-таки смог обнаружить свой клад.

- И закопать, - бухтит Кира, заставляя Воропаева удивленно поднять брови.

- Кого закопать, а, Кирюш? - сестра возится на его коленях, устраиваясь максимально удобно, снова выдыхает, удушая запахом алкоголя.

- Пушкареву закопать. Она же клад, а клады принято хранить в земле, - она это произносит полушепотом, то ли делясь хорошей идеей, то ли стесняясь произнесенной информации.

Он смеется, касаясь губами ее волос, продолжая раскачиваться из стороны в сторону, мурлыча знакомую им мелодию. Они молчат какое-то время, словно тишина удовлетворяет их обоих. Воропаев прикрывает глаза, раздумывая над тем, как было бы лучше - чтобы Кира просто уснула, проснулась и снова гордо отправилась рушить свою жизнь под эгидой “идеального брака с правильным человеком”, или чтобы она все-таки вывалила на него все скопом, целый ушат своей боли, злости, если не сказать ненависти. Как там говорят - “она его любит, но он ей не нравится” - очень точное определение ее взаимоотношений со Ждановым. Кира возится на его коленях, вздыхает, расстегивая верхнюю пуговицу на его рубашке, а потом делает попытку застегнуть ее назад. Сделать это одной рукой у нее не получается, она злится, дергая воротник сильнее, ее длинные ногти соскальзывают и она больно царапает его ключицу. Александр шипит, убирая ее руку от своей шеи.