Коготок увяз, всей птичке пропасть (2/2)
- Что? - Катерина поднимает лицо от сумки, растирая слезы по щекам, оставляя на лице все больше и больше разводов.
- Вам что, от удара мозг перетряхнуло? - начинает злиться Воропаев. - Адрес свой назовите, я вас домой отвезу.
- С чего… с чего такая щедрость? - всхлипывает она, упрямо глядя на мужчину в ответ. Александр закатывает глаза, шумно выдыхая.
- Считайте, что я делаю это по доброте душевной. Но, если вам не нравится, можете выметаться из машины прямо сейчас. Вы не кисейная барышня, а я не джентльмен, уговаривать вас не буду. У меня на это нет ни времени, ни желания. Ну? - звучит он жестко и грубо, без привычной едкости и смешков. Катя еще раз нажимает на ногу и шипит, понимая, что с такой ногой она далеко сама не доберется. Проглатывая собственную гордость пополам с обидой, она сквозь зубы называет адрес. Воропаев молча заводит автомобиль и трогается с места. Катя снова сжимается к сумке, слезы катятся уже без остановки, к пульсирующей боли в ноге добавляется спазм со стороны виска. Иголки спускаются вниз к глазу, Пушкарева стягивает очки, прижимая к нему два пальца. Ей кажется, что если она нажмет на глазное яблоко сквозь тонкую кожу века, то боль отпустит и пульсация уйдет. Она начинает хныкать едва слышно, даже не замечая, что этот звук становится все отчетливее, все выше.
- Да что вы ноете! - не выдерживает Воропаев, - давайте я отвезу вас в больницу, если вам так больно, и вам сделают рентген. Но не нужно молча скулить у меня в машине раненым щенком, вербализируйте свои желания, не то я…
- Козел, - Катя не понимает, как с ее губ слетает это слово. Кажется, что оно даже не касается ее сознания, просто сразу вытекает изо рта ядовитой дымкой.
- Что? - Александр дергается в шоке и неверии, скашивая глаза через зеркало заднего вида на Катерину. Но девушка отчетливо ощущает, что ее не остановить.
- Вы КОЗЕЛ! - она буквально выкрикивает это, взмахивая руками, сумка ее валится вниз. Подстегиваемая болью, обидой, унижением. - Вам что, удовольствие доставляет надо мной издеваться? Что я вам такого сделала? Вы приходите в ЗимаЛетто и пинаете меня, пинаете, пинаете, - она заходится в рыданиях, но придушивает их в себе, продолжая, - и так без остановки! Вы надменный, напыщенный индюк. Думаете, что вы самый лучший человек на земле, уверены в собственной непогрешимости. Считаете, что имеете право пинать кого хотите и когда хотите. Вы всегда оскорбляете слабых? Я ничего пло…пло…плохого вам не сделала. Никогда. Ни единого раза. А вы ведете себя как… как… Это же не просто шутки добрые какие-то, юмор, такой незатейливый, что позволяют себе иногда сотрудники, это же форменное на самом деле издевательство. А знаете, кто любит издеваться над другими людьми? Знаете? Те, кто очень хочет поднять самооценку за чужой счет! Вот вы вот это все мне говорите, людям говорите и как бы возвышаетесь над нами. Вы, наверное, чувствуете себя лучше, да? Или мо…может вы так защищаетесь? Правильно, лучшая защита - это нападение, - она зло вытирает слезы, судорожно сглатывая. На это уходит чуть больше времени, чем она рассчитывала, но Воропаев молчит, словно послушно ожидая конца тирады. - Вы так ко всем агрессию проявляете. По голове же стучать не будете, неуместно, да и Уголовный Кодекс меша… мешает, вот вы и выбрали самый доступный способ реагирования, - Катя снова всхлипывает. - Я понимаю, что я оскорбляю в вас эстета самим только видом. Что я раздражаю вас тем, что я существую. Но за что, за что вы так со мной! Я не понимаю, - она трясет головой, тут же сжимая виски руками, и новый взрыв боли обжигает ушибленный висок.- Меня шпыняли постоянно, постоянно недолюбливали, но там все было прозрачно. Но за что вы меня ненавидите? - очередной взгляд Воропаева в зеркале заднего вида становится тяжелым и опасным, но это не останавливает Катерину. - И мне все равно, что вы теперь со мной сделаете. Ясно! Хотите, можете закопать меня где-то в лесу, если вам от этого будет легче! Ой!
Александр резко делает разворот, нарушая несколько правил дорожного движения не иначе. Пушкарева ощущает, как по ее телу прокатывается волна жара, а затем холода, что сковывает все, включительно с легкими. Даже ее нога на миг прекращает ее беспокоить. Она нервно сглатывает, сердце начинает биться так быстро, что где-то под ребрами отдается нестерпимой болью.
- Куда… куда вы меня везете? - Катя старается не звучать испуганно, но не преуспевает совершенно. Воропаев раздраженно шипит, и Пушкарева едва разбирает его слова. Но переспрашивать становится страшно.
- В лес. Поэтому закройте рот. Чем больше вы болтаете, тем глубже я вас зарою. Понятно? - он зыркает в зеркало заднего вида, и Катя ощущает, как каменеет ее тело под этим холодным, тяжелым взглядом. Если бы у Медузы Горгоны был брат, то она знает, как бы он выглядел. Она кивает ему, боясь лишний раз открыть рот. В конце концов, он ведь шутит про лес. Ведь шутит? Правда?
Они едут дальше в тишине, и боль в ноге принимается разгораться все больше. Адреналин окончательно понижает градус в ее крови, Катерина принимается раскачиваться из стороны в сторону, обнимая себя руками, убаюкивая. Она снова встречает взгляд мужчины, он изучает ее несколько секунд и ускоряется. Молча. Когда впереди начинает маячить красивое лощеное здание частной клиники, Пушкарева ощущает неловкость. Слова становятся в горле комом, она сглатывает, но молчит. Внутренне содрогаясь от той суммы, которую с нее запросят в этом дорогом даже с виду месте за простой осмотр. После своего несдержанного выпада она потеряла право попросить у него что-либо, а сюда он притащил ее по привычке. Сам посещает это место? Они въезжают во внутренний двор, едва ли наполовину наполненный машинами и Катерина отстраненно думает, что ей за посещение нужно будет выложить всю свою зарплату, судя по посетителям.
Воропаев паркуется и покидает автомобиль все так же, без единого слова. Он открывает заднюю дверь машины, и Катя вздрагивает, чуть отдергиваясь от его протянутой руки. Александр замирает, чуть отодвигая руку назад. Вздыхает он раздраженно, но говорить старается спокойно, едва ли не мягко:
- Подвиньтесь ко мне немного, - просит он, - к вам сюда врач для осмотра не явится. Ну? - Пушкарева сглатывает и чуть подается к нему, а потом еще, когда замечает, как лицо его искажается раздражением и нетерпением. Ей кажется, что он старательно сдерживает выпад в ее сторону. Когда она оказывается в пределе досягаемости его рук, но перехватывает ее поперек, подтягивая на край сидения. А затем она снова оказывается у него на руках. Неловкость буквально сливается с благодарностью - сейчас она не уверена, что смогла бы пойти сама.
Девочка у стойки регистрации широко распахивает глаза, удивленно скользя взглядом по их живописной паре. Катерина даже отворачивается, улавливая во взгляде барышни презрение пополам с интересом.
- Добрый вечер, - радушно чирикает она, - чем могу помочь?
- Я очень сомневаюсь, что вечер у людей, которые вас посещают, может быть добрым, - Воропаев сливает порцию тщательно сдерживаемого яда, но Пушкаревой почему-то нравится его способ общения именно сейчас. - Моя знакомая упала и ушиблась, предположительно травмировала ногу и, возможно, голову.
- Сейчас, - девушка щелкает клавиатурой и говорит, - возьмите.
Происходит секундная заминка, и Александр обращается к Катерине буквально полушепотом, чуть поправляя ее на своих руках.
- Катя, возьмите эту чертову бумажку, у меня руки немного заняты, - она вздрагивает и разворачивается к стойке, протягивая руку за листом. Девушка чуть кривится, вкладывая документ в грязную Катину руку.
- Вам по коридору направо, кабинет номер двенадцать, я предупрежу врача, он будет ожидать вас. - И он ожидает.
Александр вносит ее в просторный кабинет, ярко, до боли в глазах освещенный слепящим белым светом. Катя понимает, что ей начинает нравиться полумрак. Высокий, практически на полголовы выше Воропаева, худой доктор с черной бородкой клинышком склоняется над ней, когда она оказывается удобно усажена на кушетку. Он решительным движением задирает ей юбку, принимаясь ощупывать ее ногу, уговаривая, как маленького ребенка, рассказать о каждом ее ощущении. Медсестра суетится рядом, протягивая ей несколько влажных, резко пахнущих салфеток, чтобы она протерла руки. Когда доктор поднимается, давая распоряжение на КТ, Катя как раз собирается протереть себе лицо этими салфетками вслепую. Но, не успевает коснуться, на ее запястье ложатся холодные тонкие пальцы Воропаева.
- Нет. В них спирт, - поясняет он, и тут же отпускает ее руку, отвлекаясь на врача. Он сух, немногословен, серьезен. Александр практически не смотрит на нее, пока в комнату не ввозят инвалидную коляску, от вида которой у Кати непроизвольно начинают течь слезы. Медсестра бросается к ней, поглаживая ее плечо.
- Ну что вы, девушка, это же только чтобы доехать, снимок сделать, не плачьте. Давайте я помогу вам встать, - но Воропаев оттесняет ее от Пушкаревой уверенным движением. Девушка отступает, услышав его слова:
- Я сам, - он немного склоняется к Кате, - снимите пальто и шарф, там это все вам не понадобится. - Она быстро выпутывается из верхней одежды, чтобы не заставлять никого ждать и Александр пересаживает ее в коляску, оставаясь с врачом в его кабинете. Катя бросает на него короткий взгляд, прежде чем окончательно “уехать” из кабинета, но Воропаев больше не обращает на нее никакого внимания.
Ситуация ее оказывается плачевной. Ну как плачевной, скорее безрадостной. В большеберцовой кости обнаруживается трещина, лучше, чем перелом, но это не спасает, ведь все равно гипс. А значит, на какое-то время возможность передвижения будет максимально ограничена. При всем своем колоссальном невезении Катя никогда конечностей до этого не ломала. Все бывает в первый раз. С почином. Медсестра принесла ей сложенную стопкой пижаму приглушенно мятного цвета в тонкую белую полоску. Пушкарева еще раз оглядела палату, явно рассчитанную на одного человека. Сюда ее привезли после осмотра, гипса и возможности немного умыться. Врач отказался отпускать ее домой наотрез, указав причиной подозрение на сотрясение. Под ребрами ныло от беспокойства, что родители сходят с ума, не понимая, где она пропала. Катя уже протягивает руку к пижаме, когда в палату после короткого стука вошел Воропаев. Он одобрительно кивнул, оглядевшись, а затем спросил:
- Как вы? - Пушкарева молчит, ожидая от многословного Александра еще чего-то, но он не продолжает. Просто смотрит, сплетая руки на груди.
- Мне лучше, спасибо, - она улыбается чуть неуверенно, а он кивает. Катерина собирается с духом и спрашивает, - а я могу как-то отсюда позвонить? Просто родители дома будут… - она не договаривает, в ее руки перекочевывает его мобильный телефон.
- Пользоваться умеете? - уточняет он, делая шаг назад от больничной кровати. Пушкарева растерянно кивает. - Я принесу ваши вещи, он удаляется, позволяя ей остаться наедине с его аппаратом и своими мыслями. А Катерине вдруг становится стыдно.