Стыд - это страх перед людьми, совесть - это страх перед Богом (2/2)
- Ты просто в гости напросился или как? - она отпускает его руку, но прижимается к нему плечом, намек на то, что она хочет, чтобы он приобнял ее. Александр оплетает ее рукой, притягивая к себе. - Я еще не обедала, если ты хочешь, можем пойти куда-то.
- Только ты и я, или мы должны взять твоего питомца? - уточняет он, поглаживая плечо сестры, она останавливается у двери своего кабинета.
- Зачем ты так об Андрее, Саш, я же просила, - она делает шаг из его рук, и Воропаев отпускает ее, довольно ухмыляясь, чем вызывает еще больше недовольства на лице Киры. Он качает головой и замечает:
- Мне безмерно приятно, что на этих словах, первый о ком ты подумала, был Андрей, но я сейчас о Клочковой, - лицо сестры в этот момент неподражаемо! Смесь смущения, с легким налетом злости и недоумения, как же, так любимого Андрюшеньку подставить! Но Воропаев соскальзывает с темы, как и не бывало, ему сейчас меньше всего хочется ругаться с ней, тем более на таком пустом месте как Андрюшенька. - Я просто не желаю получить несварение, обедая с твоей разлюбезной Викой.
- Я бы еще поняла, если бы ты жаловался на нежелание обедать с Пушкаревой, но чем тебе Клочкова не угодила? - не понимает Кира, указывая брату на диван в своем кабинете, сама же присаживаясь на край стола.
- С Катериной хотя бы можно о чем-то поговорить, Девочка из Чулана умеет поддержать диалог, и даже быть той еще… - он взмахивает рукой, упуская слово “язва”. Сестра выгибает брови в сомнении и неверии.
- Да что ты! А как же восторги от созерцания прекрасного? - она чуть склонила голову к левому плечу, наблюдая за Александром. Он откидывается назад, забрасывая ногу на ногу, раскидывая руки по спинке дивана.
- Это не мои проблемы, что Пушкарева не желает становиться чем-то прекрасным, - спокойно замечает Воропаев, - нравится ей кутаться в кофты прабабушки Фаи - так на здоровье. А вот возможность пообщаться с поистине разумным человеком, особенно так глубоко осведомленным о делах Жданова, - он поигрывает бровями, заслуживая совершенно точно осуждающий фырк Киры, - это поистине наслаждение. Чем из перечисленного может похвастаться твоя Клочкова?
- Наглостью, - находит ответ младшая Воропаева, но Александр только отмахивается, как от особо надоедливой мухи. Заставляя сестру сплести руки на груди.
- Наглостью и я похвастаться могу, - говорит он словно между делом, - что в ней такого особенного, чтобы я захотел кормить ее обедом в очередной раз? Ее финансовая глупость и недальновидность меня пронять не могут совершенно. Давай, карт-бланш!
Но Кира на супер игру явно не согласна, она вздыхает и трет лицо руками. Воропаев моментально мрачнеет, снимая привычное зубоскальство с лица как маску. Приплыли зайчики к Мазаю… А все так хорошо начиналось! Он подается вперед, упираясь локтями себе в колени и переплетая пальцы в замок, упирается в них губами.
- Что ты на меня так смотришь? - сестра буквально скалит на него зубы в раздражении. Ну да, напряжение же нужно на кого-то сбросить. Он пожимает плечами, прекрасно зная, как это выводит ее из себя. Но, в этот раз, она не настроена разгонять скандал, и Александр примерно начинает понимать причину ее поведения.
- Ты что, наорала на Клочкову и теперь чувствуешь перед ней вину? - взгляд сестры красноречив. В нем и подробное описание пешего эротического пути, по которому Воропаеву следует отправиться незамедлительно, и досада на то, что он так проницательно считал причину ее настроения, и вина за то, что эта причина стопроцентная правда. Бедная девочка, как же она устала и запуталась. В себе запуталась, в Андрее, в его бабах, в их отсутствии, своем страхе и стыде. В своих истериках. Сама ввергла себя в это состояние беспрестанных качелей - когда, то все очень хорошо, то все излишне плохо. - Хочешь пообниматься? - прошло то время, когда Киру можно было тискать без предупреждающего вопроса. Сейчас все было исключительно на ее личной инициативе, а то будет потом ущемленную гордость выпячивать вовремя и не очень. Сестра выжидательно смотрит на него, словно не решаясь ответить, потом кивает.
- Давай, мне сейчас не лишним будет, - Александр поднимается со своего места и заключает ее в кокон своих объятий, она прячет нос в изгибе его шеи, и он молчит о том, что она сейчас вытрет свой тон о край его белой рубашки. Принимаясь раскачиваться из стороны в сторону, он напевает знакомую им обоим мелодию без слов. Хочется сказать, что эта музыка воскрешает в памяти моменты с мамой, укладывающей их спать, но это далеко не так. Детьми занималась Венера Марковна восхитительная женщина и прекрасная няня - весь сказочно-песенный корпус текста в головах юных Воропаевых взрастила и выпестовала именно она. Александр временами ненавидел себя достаточно сильно, когда ему казалось, что он скучает по своей няне гораздо сильнее, чем по безвременно ушедшей матери. Так не должно быть, так неправильно! А ведь было время, когда Саша был правильным, очень правильным мальчиком. Был, да весь вышел. Так, стоп, к чему это он?
Воропаев касается губами волос Киры, обдавая кожу головы горячим дыханием, она только сильнее прижимает парадоксально холодный нос к коже его шеи, заставляя ежиться от не самого приятного ощущения. Через какое-то время он понимает, что нос у сестры не холодный, а мокрый. Глаза закатываются сами собой, привычка на уровне инстинкта - они что сегодня все об него сопли вытирать будут. Ах, простите, не сопли! Мокроту! Чертова Пушкарева, если день начинался с этой барышни, то и дальше шел под тем углом, куда она его щедро кренила. Сегодняшний день у Воропаева торжественно нарекался днем соплей. Кира вздыхает долго сдерживаемыми слезами, нежеланием казаться слабой, подавленной истерикой и ненавистью к брату за то, что он все это из нее своими объятиями вытащил.
- Я готов потерпеть твою Клочкову, если это позволит тебе вернуть свое заносчиво-покровительственное отношение к этой особе, - словно между прочим заявляет Александр, и тут же получает несильный удар кулаком в живот.
- Почему ты всегда портишь самые лучшие моменты? - спрашивает Кира, она немного отстраняется от него, и Воропаев протягивает ей носовой платок. Сестра разглядывает тонкий мягкий батист, вензельные буквы “А” и “В” что сплелись в причудливом узоре. Он практически верит в то, что ему придется пояснить ей, как пользоваться этим предметом гигиены, но сестра, наконец, прикладывает его к носу и оглушительно сморкается. Прекрасно! Он ей глаза дал вытереть!
- Это чтобы ты не привыкала к драматичной пафосности, - убедительно говорит он, отрицательно качая головой, когда она пытается вернуть ему использованный по косвенному назначению платок. Пусть владеет своими соплями сама, хватит с него на сегодня. - А то привыкнешь страдать, и что тогда я буду делать? Вовремя порушенный паттерн - залог отсутствия интуитивного закрепления.
- Всю жизнь мечтала, чтобы ты был тупым, - признается ему сестра, в очередной раз вытирая нос, - так что ты там говорил о совместном обеде с Клочковой?
- Я говорил о такой радужной перспективе исключительно все самое плохое, но раз это то, что тебе нужно, кто я такой, чтобы тебя этого лишать? - он разводит руки в стороны, - поэтому, давай, ты сейчас круги панды умоешь, макияж поправишь, Викторию к поводку пристегнешь и я готов тебя забрать.
- Ты на машине? - Кира склоняется через стол и вытаскивает на свет Божий видавшее виды, потрепанное зеркальце, подарок мамы на ее шестнадцатилетие. Последний подарок. Она принимается поправлять макияж, но делает только хуже. Воропаев знает, что в таком виде выходить из кабинета она не имеет никакого желания. Снежная Королева решила растаять? Быть того не может! Но он прекрасно понимает, что такими темпами он повезет ее с Клочковой не на обед, а на ужин. Да и у него время не резиновое, хотя он сейчас и не стиснут делами до безумия.
- На машине, на машине, - он отнимает влажную салфетку для снятия макияжа, - дай я, - и Кира безропотно усаживается на край стола, где сидела до этого, подставляя лицо умелым рукам брата. Две время от времени ревущих и истерящих сестры - лучшие курсы макияжа, которые может пройти мужчина. Он практически заканчивает, когда дверь в кабинет Воропаевой распахивается без стука, и на пороге вырастает каноничная секретарша со страниц журнала с анекдотами. Короткая узкая черная юбка, провокационный вырез в яркой блузке, копна страстных темных кудрей и натуральный голод во взгляде.
- Кира, ты, конечно, редкая засранка, но я готова тебя простить, а так как уже обед… - она осекается, разглядывая брата с сестрой немного удивленно, - а что вы тут делаете? - Александр переводит победно-укоризненный взгляд на сестру.
- Высшая степень бестактности, еще одна характеристика в “положительный” портрет твоей горячо любимой подруги, - яда в голосе столько, что отравиться можно с самого первого слова. Кира приоткрывает рот, чтобы ответить ему, но Клочкова успевает первой. Она расплывается в довольной улыбке и поправляет волосы привычно-соблазняющим жестом.
- Ой, спасибо большое! Так что, мы обедать идем или как?
Если бы можно было запатентовать выражение лица “а я говорил” то Александр Воропаев озолотился бы - не иначе.