вопрос второй: о аргументации, её основной части и важности (1/2)
когда тихое «что» сорвалось, она увидела, как уголки губ девушки ползут вверх, и та наклоняется ещё ближе, так, что губы почти мажут по блузке глашеньки тёмной помадой. и пахнет от неё так сладко-сладко, почти приторно. какими-то конфетами, дешёвыми духами и сигаретами. нос глашеньки дёргается и она неосознанно двигается ближе.
когда маленькой была, мать тоже курила. дымила, как паровоз, и пахло от неё всегда табаком странным каким-то, как-будто медовым. пальцы у неё были холодные, но цепкие, поэтому глаша всегда была зажата ими, прямо ближе к маминому животу, ёжась от холодной кожи и вдыхая запах сигарет.
девочка странная. юбка короткая и с цепями крупными. блузка наискось, да так, что видно половину то-ли лифчика, то-ли майки под. на ногах капрон красный и гетра, одна. прикрывает половину грязного кеда. на правой ноге. как у японских школьниц. ногами та беспорядочно машет и смотрит на глашу с прищуром, пристально так, будто ища что-то на её лице, а после цепляется взглядом за руку, сжимающую ключицу и щёлкает языком.
говорит, что руки у глаши красивые. тонкие такие. но маленькие, как у ребёнка пятилетнего. со смехом берёт её ладонь в свои и сравнивает, говоря, что у самой ладонь больше раза в два. рассуждает о том, что такими руками искусство и творится, и ещё раз стреляет взглядом в сторону глашиной тетради, намекая на предыдущий вопрос.
глаша громко и тяжело сглатывает, сжимая руку той в ответ, не специально, но рот открыть не успевает, потому что первая трель звонка глушит, и единственное, что выводит из транса — покашливание учительницы, которая взглядом просит вывести даму из кабинета. но та, кажется, и без глашиных мычаний всё понимает, и встаёт, с грохотом отодвигая стул, подмигивая и показывая пальцами трубку, которую к уху прикладывает.
выйти из кабинета не дают пальцы глаши, быстрые и ловкие, и взгляд вопросительный. жалостливый ещё такой, что не по себе становится:
« — звать то вас как?
— ох, имён у меня много! — уверяет, и опять резко наклоняется, начав шептать, — госпожа, хозяйка, мадонна. какое больше нравится? »
глаше ещё раз приходится сглотнуть и кивнуть уже захлопнувшейся двери, прежде чем извиниться перед учительницей и подойдя к раковине в дальнем углу класса, хлестнуть пару раз щёки ледяной водой.
марта, значит.
хорошо. она запомнит.
марта ещё раз подсаживается к ней, уже в столовой, с громким треском отодвигая стул и усаживается, ставя локти на колени. подпирает щёки руками и смотрит. так заинтересованно и воодушевленно, что кусок в горло не лезет. марту, оказывается, развеселить легко и смеётся она так звонко и заливисто, что на них оборачиваются все, кому не лень. некоторым она даже машет и шлёт воздушные поцелуи, кокетливо дёргая ногой. настойчиво просит обращаться на «ты», и хлебает суп из её тарелки, в прикуску с чёрствым хлебом, да с такой скоростью, что глаша губы поджимает и двигает посуду ближе к ней. голодная, видимо, очень и очень сильно.
марта бровями харизматично ведёт и спрашивает, какая из форм имени ей понравилась больше, на что получает тихое «марта». руку к уху прикладывает в театральном жесте, а после губы игриво дует. называет скучной и душнилой, чтобы потом выпытать ник в телеграме. и косится на глашу посмеиваясь, когда та улыбку за аккуратно поднятой ладонью прячет, наблюдая за тем, как марта вбивает её ник в поиске.
вечером, сидя за решением задачи с косинусом в сто тридцать два градуса, телефон на вибрации начинает безостановочно издавать звуки, светясь каждый раз, стоит новому сообщению прийти.
марта без комплексов, оказывается. снимает кружочки, как курит и поскальзывается на внезапно заледенелых лужах, тыкая в камеру окурком и смеясь пока лежит на асфальте, подползая к камере. шлёт ей кучу стикеров, с какими-то нарисованными человечками. героями аниме, наверное. а по приходе домой и вовсе кричит, пританцовывая и показывая значок с криками «дилюк, я хочу за тебя замуж!!!».
глаша улыбается, и шутит о том, что так рада факту того, что замуж не выйдет. марта обнадёживает, записывая голосовые с чихами, где объясняет о том, что мужчину своего встретить сложно. но когда-нибудь найдется точно. такой, как глашеньке и надо. и пока от глаши прилетает отстранённое «не интересуюсь подобным», марта бежит к матери на кухню, падая по пути из-за мягких носков, прося её сказать хорошей глашеньке привет.
а глаша улыбку прячет, понимая, что щёки уже болят, и пока марта совершенно ненароком пытается выпытать у неё касательно написания сочинений, продолжает писать решение, расписывая доказательство. основную часть.
а на следующей неделе мать опять в больничку кладут под капельницы, и она читает достоевского на кухне, сидя рядом с отцом и выслушивая его пьяное нытьё, тихо вздыхает. март заканчивается, как и последние заморозки. и даже несмотря на то, что пьяные попытки отца обнять вызывают тошноту и агрессивное «не трогай меня», кажется, что всё действительно будто оживает.
марте она сочинение всё-таки написала, но платы не потребовала, впервые. сказала, что от гяру что-то подобное страшно принимать, на что марта вновь искренне рассмеялась, похлопывая её по плечу. кружочков стало вдвое больше, она узнала, что маму марты зовут алёна игоревна, и работает она консультанткой в ювелирном магазине. алёна игоревна, оказывается, про глашу давно знает, и говорит о том, как же рада, что марыська наконец-то нашла хорошего человека, с которым можно общаться. просит быть с ней настороже и давать дочери пример хороший, ведь глашенька такая хорошая девочка.
матери срок до конца апреля протягивают и переводят её в больницу в другом городе. отец пьёт сильнее и как-то вечером подзывает её к себе, улыбается как-то пусто и почти как котёнка утыкает её в собственный телефон. где переписка. с проституткой. на протяжении полугода. где отец плачется ей, рассказывает о том, какая мать хуёвая и как же ему пусто.
и рыдания в горле почему-то застревают. она как дура отодвигается от него, пялится так тупо, открыто и долго. бросает глухо:
« — что это?
— у меня с ней ничего не было, — отец тут же начинает оправдываться, прижимая телефон к груди, как нечто сокровенное, — она просто слушала меня, ничего больше.
— зачем ты показал мне это? — желчь наружу рвётся, но она сильнее сжимает кулаки и косится на отца с омерзением, — для чего?
— мне что, поделиться с тобой нельзя? — выпячивает губу обиженно параллельно с тем, как её зубы щелкают друг о друга, — ты же взрослая уже.
— ты конченный? — жмурится, когда буквально выкрикивает подобное, ловя непонимание в его глазах, вскакивает, начиная ходить возле прохода, прижимая руки к голове, — блять, ты. ты вообще знаешь, почему я мать так ненавидела? не потому что била она меня, блять, а потому что с тобой так обошлась! потому что ты блять любил её, а она ноги об тебя вытирала! у меня на глазах вытирала, вместе с мужиками этими, и я поэтому!.. а ты. ты вообще понимаешь, что у меня в башке сейчас творится?! — слёзы брызнули из глаз и она стремительно подошла к полке с иконами, беря самую увесистую и швыряя в него, — у меня мир рухнул, ты понимаешь вообще, что ты сейчас сделал?! у меня сейчас все убеждения, вся моя мотивация, всё нахуй рухнуло! — ещё одна икона, от которой он не смог увернуться и она попала ему прямо по голове, из-за чего тот с шипением приложился к вискам, — уёбок.»
она заперлась в комнате с громким хлопком, и повалилась на пол, не сумев дойти до кровати, ноги просто не держат больше.
урод, какой же он урод.
он ведь знал, как тяжело она переживала блядство матери. как плакала, пока ждала её ночами, пока она с очередным мужиком. как врать заставляла, как унижала её при любовниках, как почти потрахалсь с одним прямо у неё на глазах. как было обидно за отца. потому что папа хороший. папа не бил и не унижал, не ругал и голос почти никогда не повышал. папа хоть и высокий, и выглядит он таким большим, никогда не ругал её. оттаскивал мать за волосы от неё, пока та била её. обнимал и гладил по спине, когда бляшка ремня кожу сдирала, и не то что двигаться, а дышать было просто невыносимо больно.
а он..
когда марыся присылает пьяное голосовое, где икает и смеётся, когда какой-то парень начинает орать чичерину, она почти плачет от облегчения. набирает дрожащими пальцами просьбу прийти к ним, на что та молчит целых пять минут. а после звонит ей и в трубке слышится протрезвевший голос и настороженное: «ты в порядке?».
и глаше приходится зажать динамик пальцами, чтобы выдохнуть, но истерика буквально душит её, вцепившись в глотку когтями. получается выдохнуть только еле слышное, но такое дрожащее «пожалуйста». получается гораздо жальче и судорожнее, чем она ожидала. потому что на фоне стихает абсолютно всё и марта спрашивает её адрес. говорит что встретит, просит не плакать, пока не встретятся, на что глаша кивает рассеяно и прислушивается к гудкам на другом конце.
напяливает какие-то джинсы убогие, поверх зипку грязного сиреневого цвета, и шмыгая носом ищет копилку с деньгами, твёрдо решив, что сегодня напьётся. выходя из дома, слышит, как отец пьяно храпит в соседней комнате, на утро, наверное, даже не вспомнит, что именно сделал.
спускаясь по обшарпанному подъезду видит женщину с усталым взглядом в халате мятом, которая курит и задумчиво в окно смотрит. глаша замирает, жмётся, теребя рукава, а после всё-таки подходит ближе, прося одну закурить.