Часть 18 (1/2)

Понятия «не мешать» и «Дазай» оказались совершенно не совместимы — прямо противоположны, скорее. Нет, Чуя знал, конечно, что действовать на нервы — это его хобби, и раз уж он от нехватки внимания аж пришёл к нему на своих двоих, то это внимание будет требовать в полном объёме. Он понимал: надеяться, что журналист даст ему спокойно поработать — это глупо. Но он и представить не мог, как сильно его недооценил.

— Чуя.

— Что.

— Мне скучно.

— Сочувствую. Мне нет.

— Ну Чу-у-уя! — Дазай покачал ногами, как капризный ребёнок. — Оставь ты эти гробы, поехали домой лучше.

— Тебе заняться нечем? Подай мне рубанок, — придерживая боковую доску одной рукой, второй Чуя указал на стол с инструментами. Когда Дазай не сделал никаких движений, он перевёл на него взгляд: журналист смотрел на него в ответ глазами, источающими наивность.

— Ру-что?

— Ну вон ту хуйню, — он неопределённо кивнул в угол. Дазай медленно поднялся со своего места, сделал полшага и занёс руку над первым попавшимся инструментом.

— Этот?

— Нет, левее.

— Этот?

— Ты дурак? Это шуруповёрт.

— А ты что попросил?

— Рубанок!

— Это?

— Блять, — Чуя закатил глаза, стоило Дазаю взяться за стамеску, — дальше.

— Это?

— Да! — он забрал у него нужную приблуду и принялся срезать кромки в углах досок. — Твои руки вообще труда не знают?

— Поменять лампочку — это мой максимум, — беззаботно ответил Дазай, усаживаясь обратно на компьютерное кресло и убирая руки за голову. — Для остального существуют специально обученные люди вроде тебя.

— Я этому нигде не учился.

— Только не говори, что ты посмотрел пару бесплатных видео-уроков и открыл своё дело.

— Так и было. Почти.

— Ясно, — Дазай незаинтересованно отмахнулся, когда Чуя собирался раскрыть подробности появления его лавки. — А ты всегда в тишине работаешь?

— В смысле?

— Ну я вот, когда работаю, всегда себе музычку на фон ставлю, чтоб веселее было. А у тебя вечно такая тишина… как ни зайдёшь, только шорох из этой твоей мастерской доносится. Тоска зелёная.

— Мне и без музычки нормально. Да и людям, которые за гробами приходят, думаю, тоже.

— Зря ты так, — он покрутился вокруг своей оси. — Надо же им хоть как-то настроение поднимать.

— Я тут не для этого.

— Очень зря! Ты даже не представляешь, как легко, прошу прощения за тавтологию, передаётся легкомысленность. Показать немного сочувствия, сказать пару добрых слов; может быть, безобидно пошутить — и ты спас день человека. Это ведь совсем не трудно.

— Я за неделю принимаю заказ по крайней мере у десяти-двенадцати человек. Ты думаешь, у меня есть возможность выказывать сочувствие и пытаться помочь каждому из них? Даже если бы хотел, а поначалу я действительно пытался, я бы просто этого не вывез.

— Тебе вовсе необязательно быть искренним.

— Тогда в чём вообще смысл?

— В том, что человек, которому ты оказываешь мнимую поддержку, не задумывается о том, насколько она искренняя. Ему просто приятно знать, что кому-то не всё равно.

— Бред, никому нет дела до того, насколько безразлично или небезразлично ведёт себя простой гробовщик. Если бы ты хоть раз терял близкого человека, ты бы знал, что в такие моменты даже поддержка от друзей и родных не помогает, от посторонних людей и подавно.

— Забавно. У меня был такой опыт.

— Да? Ты не рассказывал.

— Не люблю об этом вспоминать.

— Понимаю. Извини, — Чуя неловко откашлялся, — и всё-таки я не поверю тебе, если ты скажешь, что после этого тебе хотелось поддержки от незнакомых людей.

— О, нет, тогда мне хотелось только умереть. Сильнее, чем когда-либо, — он беззаботно посмеялся, как будто не говорил ничего мрачного буквально секунду назад. — Но у меня особая ситуация, сам понимаешь.

— Только не говори, что ты правда считаешь, будто ты один такой несчастный на всём белом свете. Терять близких — это невыносимо больно для всех людей без исключения. Может, о смерти задумываются не все — я не задумывался — но эти эмоции не сравнимы с лёгкой грустью, которую может развеять пара шуток.

Из приёмной донёсся шум, известивший их обоих о новом клиенте Чуи. Гробовщик собирался выйти из мастерской и принять заказ, когда Дазай вскочил со своего места.

— Ты ошибаешься, и я это докажу. Сиди тут и слушай.

— Что ты задумал?

— Там ведь нужно просто анкетку заполнить, да? Думаю, я с этим справлюсь.

— Стой! — Чуя потянулся, чтобы схватить его за руку, но журналист успел прошмыгнуть за дверь.

— Добрый вечер, — он начал своим сладким и тягучим, как мёд, голосом, что на полтона ниже обычного. Чуя поморщился. — Одну секунду, пожалуйста. Я включу компьютер.

Но он ведь и так включён…

— Здравствуйте, — клиенткой, судя по голосу, была женщина средних лет. — Я подожду.

— Как ваше самочувствие?

— Простите?

— Как вы себя чувствуете?

— Всё хорошо, спасибо… — прозвучал негромкий, растерянный ответ.

— Осень в этом году наступила как-то слишком быстро, вы не заметили?

— Заметила. Не люблю осень… и без того тоскливо.

— Я вас понимаю. Но, знаете, и тоска, и осень — всё когда-нибудь закончится. Придёт весна, и жизнь снова наполнится красками.

— Вы правы, — она ответила после короткого вздоха. — Компьютер ещё не загрузился? Я немного тороплюсь.

— Да, конечно. Назовите, пожалуйста, ваше имя.

С процедурой приёма заказа Дазай справился на удивление хорошо. Он и вправду узнал всю нужную информацию, не стал лезть к клиентке с личными вопросами, чего Чуя боялся, соблюдал профессиональную этику, — хотя судя по тому, как он вёл себя во время интервью и какой характер имеют некоторые его статьи, гробовщик сомневался, что он вообще знает, что это такое. Однако в этот раз он действительно принял во внимание контекст, и вёл себя вполне достойно.

Когда он принял заказ, а посетительница собиралась уходить, он вдруг сказал, что он (подразумевая человека, которого она хоронила — судя по мужскому имени и одной фамилии, это был муж, брат или отец) наверняка не хотел бы, чтобы она горевала, и пожелал ей больше поводов для улыбки. Женщина ничего не ответила, но в мастерскую Дазай вернулся с неописуемо важным видом.

— Она улыбнулась, — гордо констатировал он. — Искренне. Немного печально, но всё-таки искренне.

— Очень за неё рад. Ты анкету распечатал?

— А что, её печатать надо?

— Блять, — Чуя было поднялся, чтобы сделать это самому, но Дазай ломанулся вперёд него.

— Сиди, я сам! — он выскочил из мастерской и в два шага оказался у компьютера. — Куда тут, говоришь, надо нажать?

— На кнопку «печать», — Чуя ответил в полный голос. — Странно, что сам не догадался… — он добавил уже тише.

— Вот, держи, — Дазай вернулся через полминуты с ещё тёплой бумажкой. — И всё-таки. Ты ведь слышал, как мало усилий мне пришлось приложить, чтобы поднять ей настроение?

— Да, да. А теперь умножь их на десять; треть от того, что получилось, возведи в квадрат, потому что не с каждым человеком всё пройдёт так гладко; добавь ещё процентов двадцать на те случаи, когда человек приходит не один, и все они горюют; и не забудь добавить ещё груз моих собственных проблем. Сделать так один или два раза — нетрудно, но ты забываешь, что это моя работа — поддержать каждого невозможно, и выбирать, кого поддерживать, а кого нет, я не собираюсь. И да, я знаю, о чём говорю.

— А по-моему, ты просто ищешь оправдание своей холодности.

— Это я-то холодный?! — Чуя вскрикнул куда громче, чем рассчитывал — возмущению не было предела — и тут же понизил голос. — Хотя нет, не отвечай. Лучше вообще заткнись, пока я тебе не втащил.

— Но ведь правда.

— Нет, блять, вы его послушайте! Ищу оправдание холодности! — он продолжал негодовать и чуть не помял лист с деталями нового заказа, пока крепил его на планшет, висящий на стене. — Потому что, видите ли, не устраиваю цирк с конями для каждого, кто пришёл ко мне совсем не за этим. Уму непостижимо!

— Ты вполне осознанно выбрал профессию, где приходится работать с людьми, переживающими утрату. Тебе не кажется, что поддерживать их — это тоже твоя обязанность?

— Моя обязанность — это создать гроб, достойный человека, который будет в нём лежать. Такой, чтобы даже при относительно невысокой цене они знали, что дали покойному всё самое лучшее. И на этом всё! А вот почему ты вдруг стал таким неравнодушным к несчастьям незнакомцев, мне непонятно. И ещё больше вопросов у меня вызывают твои попытки пристыдить и навязать мне чувство вины за то, что я твоего энтузиазма не разделяю.

— О, я не пытался ничего тебе навязать!

— Всё, отъебись. Ты меня разозлил.

— Я не хотел, — вместе со стулом он подкатился ближе и положил голову Чуе на плечо, больно уперевшись в него острым подбородком. Чуя шикнул и попытался его стряхнуть, в ответ на что Дазай только прижался к нему ещё крепче. — Я понял, тебе неприятно — тогда закончим разговор.

— Давно пора было.

— Ну всё, не сердись. Скажи только, ты ведь не собираешься начинать новый заказ уже сегодня?

— Нет, уже не успею, — от того, как тихо говорил Дазай, Чуя и сам заметно понизил голос. Спокойствие журналиста передалось ему так же легко, как его хорошее настроение распространилось на покупательницу всего несколько минут тому назад. — Домой скоро.

— Может, сегодня ко мне? Я соскучился по виду твоей сонной мордашки в моей постели.

— Я не против, — он пожал плечами, протирая уставшие глаза. — Но всё равно сразу лягу спать.

— Мешать не буду. Разве что чуть-чуть…

Чуя закатил глаза. Дазай усмехнулся и поцеловал его в щёку.

***</p>

— Я после этой статьи начал ему по приколу присылать каждое видео про кошек, которое мне попадается, — с улыбкой на лице разливая по кружкам свежезаваренный чай, продолжал свою историю Дазай. — А на меня редактор из-за этого ругается. Говорит, Ацуши-кун работать не может, от каждого моего сообщения чуть не плачет.

— И зачем ты над ним издеваешься…

— Я не издеваюсь! Меня просто умиляет такая яркая реакция на всё, что хоть как-то связано с животными. Разве не прелестно?

— Не знаю, я тоже думаю, что выставка бездомных животных — это важное мероприятие. Будь я журналистом, не обделил бы её вниманием. Надеюсь, там много собак пристроили.

— Может, познакомить тебя с ним? Вы точно подружитесь.

— Не сомневаюсь. Ведь у нас есть как минимум две темы для обсуждений: животные и ты, — Чуя спрятал улыбку за кружкой дымящегося чая. — Ой, подожди. Одна, получается.

В ответ прозвучало лишь возмущённое кудахтанье.

Дазай выглядел очаровательно. Одетый в большую футболку и мягкие клетчатые пижамные штаны, в смешных тапочках, с заколотой невидимкой чёлкой, что обычно закрывала его лоб и лезла в глаза — он выглядел так уютно, так тепло и по-домашнему, что хотелось сгрести его в охапку, закутаться в плед и просидеть так всю оставшуюся жизнь, выбираясь из кокона любви и тепла только для того, чтобы налить ещё чаю. От его уставшего вида и сонного взгляда Чую и самого клонило в сон, но сильнее, чем сонливость, было только желание обнять его, уткнуться лицом в пушистую макушку, и никогда не отпускать.