Часть 18 (2/2)

— Вкусный чай. С чем он?

— Лавандовый, кажется, у редактора угостился. Он, вроде как, должен успокаивать и снимать стресс. Нам это надо, — вернувшись с кухни, куда ходил убирать чайник, Дазай вернулся в гостиную и расположился на диванчике рядом с Чуей. Гробовщик тут же обнял его за плечи и прижал его голову к себе, зарывшись в волнистую шевелюру пальцами.

— У тебя волосы такие мягкие, — с удивлением отметил Чуя. — Неужели ты купил нормальный шампунь?

— О, ты заметил! Да, я насмотрелся на все твои баночки-скляночки, и мне тоже захотелось себе вкусняшек в ванную.

— Не самый удачный выбор слов.

— Ты прав. Вкус заметно уступает аромату.

— Не говори, что ты…

— Не буду, — перебил Дазай. — Нравится тебе?

— Конечно. И пахнут приятно, — Чуя вдохнул поглубже, пальцами перебирая мягкие пряди на затылке, — не то что раньше.

— Эй!

Дазай предпринял попытку подняться, чтобы, очевидно, полностью донести своё возмущение до Чуи, но его порыв был остановлен сильной рукой, что крепко его обнимала. Журналист сдался моментально. Скинул тапочки, забрался на диван с ногами и с усталым вздохом удобнее расположился в объятиях Чуи. Посмотрел на него снизу вверх, улыбнулся и прикрыл глаза.

— Блять, ну какой же ты милый, — стиснув зубы от всплеска эмоций, Чуя развернулся и обнял Дазая двумя руками, ещё крепче прижимая к себе. Карие глаза округлились.

— Чего-о-о? — Дазай спросил, безуспешно пытаясь перестать смеяться.

— Так и хочется тебя затискать, не могу, — он потряс головой и обнял Дазая так крепко, что у того чуть рёбра не треснули — только когда журналист слишком резко вдохнул, Чуя слегка ослабил хватку. — Извини.

— Что с тобой, Чуя? С чего вдруг такой прилив нежности?

— Ты вообще видел себя с этой идиотской заколочкой? — Чуя ласково фыркнул. — Как я должен удержаться?

В подтверждение своих слов он выгнул шею, насколько смог, и поцеловал Дазая в лоб. Затем в щёку, — в одну и вторую, — в висок, поцеловал бы и в нос, если бы дотянулся, но даже этой серии звонких чмоков было достаточно, чтобы заставить журналиста раскраснеться и залиться прелестным в своей глупости и беззаботности смехом. Пока он тихо хихикал, прикрыв глаза, Чуя развернул его в своих руках и уже без всякого стеснения, отбросив попытки сдержать свои сентиментальность и желание окунуть возлюбленного в теплоту и нежность с головой, покрывал каждый сантиметр его лица мягкими поцелуями.

— Перестань, Чуя! — Дазай пискнул в перерывах между смешками, стараясь оттолкнуть Чую рукой, которую он успешно перехватил. — Ты же меня до смерти зацелуешь!

— Ни, — он поцеловал в щёку, — за, — в другую, — что, — и в самый кончик носа. — Я буду целовать тебя столько, сколько захочу. И ты не отвертишься, даже не надейся.

— Я, вообще-то, уже почти уснул, — журналист обиженно надул губы, — вот зачем ты меня взбодрил? Теперь придётся ждать, когда снова снизойдёт.

— Ну вот и отлично. Давай какой-нибудь фильм посмотрим.

— Да что такое, Чуя? Ты сам на себя не похож. Откуда столько сил?

— Не знаю, настроение хорошее. Ты ко мне на работу пришёл, чаем вкусным напоил, завтра можно выспаться, а у тебя ещё и постель удобнее, чем моя — красота же.

— А что ты больше любишь: меня или мою кровать?

— Совсем дурак? — Чуя выгнул одну бровь. — Кровать, конечно. Она хотя бы мягкая, а у тебя даже задница костлявая.

— Так и думал, — Дазай потянулся, чуть не заехав Чуе локтем в нос, и спустил ноги с дивана. — Фильм, говоришь, хочешь глянуть?

— Да, без разницы какой. На твоё усмотрение.

— У-у-у, тогда я знаю! Будем смотреть «Звонок».

— Серьёзно? Ужастик на ночь?

— А что, боишься?

— Я-то как раз нет. А вот тебе и так кошмары снятся, зачем лишний раз себе нервы трепать?

— Если боишься, так и скажи, — Дазай продолжал с самодовольной улыбочкой на губах, как будто и вовсе не слышал Чую. — Трусишка Чу.

— Сказал же, не боюсь! — он нахмурился и пихнул Дазая в плечо. — Включай уже свою хуйню. Смотри только не обоссысь от страха.

— Лучше переместимся в спальню, — Дазай осторожно взял Чую за руку и потянул за собой, вставая с дивана. — Там удобнее. Может и заснём потихоньку.

***</p>

— Фух… я уже правда подумал, что она умрёт.

— Ты дальше смотри.

***</p>

— А офисы издательств правда так выглядят, как их в кино показывают?

— Крупных — да.

— И ты в таком работаешь?

— Не-а. Я же независимый журналист.

***</p>

— Скажи честно, ты этот фильм выбрал, потому что тут главная героиня — журналистка?

— Ну да.

***</p>

— Ну зачем! Зачем она посмотрела!

— Не ори так! Напугал меня, придурок.

***</p>

— Это галлюцинация или тот мужик тоже со сверхспособностями?

— Я не знаю…

***</p>

— Ну всё, уже не страшно, — Чуя сказал вполголоса, легонько похлопав Дазая по спине. — Можешь поворачиваться.

Дазай не отреагировал. Опустив взгляд, Чуя увидел его спокойное, совершенно умиротворённое личико. Дышал он тихо и ровно, посапывая ещё тише.

— Заснул, серьёзно? — шёпотом спросил Чуя — сам у себя, скорее. — А так визжал, так визжал.

Чуя вздохнул, убрал выбившиеся тёмные пряди и поцеловал его в лоб. Осторожно выполз из постели, поставил фильм на паузу и потянулся, краем глаза наблюдая за тем, как Дазай прямо во сне зарывается под одеяло и обнимает подушку.

Снова вздохнув, на этот раз уже от умиления, он направился на кухню за стаканом воды и сигаретой. Однако когда он проходил по коридору, его внимание привлекла дверь, что всегда — но только не сейчас — была закрыта. Он никогда особо не интересовался, что находилось в той комнате, но сейчас в нём всё же взыграло любопытство. Он приоткрыл дверь ещё чуть шире и заглянул в комнату через образовавшуюся щель: настольная лампа оставалась включена, и в глаза сразу бросились книжные шкафы, сверху донизу заставленные… всяким. Оглянувшись на дверь в спальню и убедившись, что хозяин дома за ним не подсматривает, он зашёл внутрь.

На полках стояли не только книги — вернее, книг почти и не было. В основном это были журналы: как старые, так и новые, на японском и английском языках; помимо них — папки для файлов без опознавательных знаков на корешках и стопки жёлтых газет. Сомнений не было: Чуя находился в его кабинете.

Он взял один журнал наугад и мельком его пролистал: несколько статей разных авторов были отмечены закладками, кое-где строки были подчёркнуты ярким маркером. Он поставил его на место, проделал то же самое еще с парой изданий, особо не вчитываясь даже в то, что было выделено, и продолжил неспешно ходить по небольшой комнатушке.

У окна, закрытого опущенными жалюзи, стоял большой тёмный стол, за ним — компьютерный стул, на нём — лампа, ноутбук, простой чёрный блокнот и ручка. Ничего лишнего. Сразу поняв, что в блокнот Дазай наверняка записывает свои идеи и намётки для будущих статей, Чуя несмело взял его в руки. Соблазн приоткрыть завесу тайны был велик, но не будет ли Дазай против? Хотя… он вот у Чуи разрешения не спрашивал, прежде чем завалиться к нему на работу и просидеть в мастерской весь вечер. Значит, и ему можно заглянуть в волшебный блокнот.

Он открыл блокнот на первой попавшейся странице, и прежде, чем начал читать, краем глаза заметил своё имя. Решив, что случайным образом наткнулся на черновик статьи о нём, которую Дазай публиковал ещё летом, начал вчитываться. Но это совсем не было похоже на статью.

Потряся головой, Чуя открыл первую страницу и решил начать с неё.

Приветствую тебя, дорогой читатель. Вероятно, если этот дневник оказался у тебя в руках, то ты и так знаешь, кому он принадлежит, но всё же я представлюсь. Меня зовут Дазай Осаму и на сегодняшний день мне 22 года.

Признаюсь честно, я не знаю, зачем вообще пишу это предисловие. В этом блокноте не будет моей автобиографии, это не книга, а всего лишь мой дневник. Наверное, в глубине души я всё же надеюсь, что когда-нибудь — желательно после моей смерти — кто-то (наверное, даже кто-то определенный, чьего имени я не осмелюсь назвать) найдёт его и прочтёт, чтобы узнать, что со мной происходило. А может, я и сам спустя много лет опубликую свои записи, — такой себе вдохновляющий пример человека, что смог полюбить жизнь. Я не знаю. Во всяком случае, если ты, кем бы ты ни был, сейчас его читаешь — значит, на то есть причина. Я не буду молить тебя закрыть блокнот сейчас и забыть о его существовании. Но я предупрежу, что записи, которые я уже сделал и ещё буду делать, не предназначены для посторонних глаз, и мне — если я всё ещё жив — будет приятно, если ты поступишь именно так. В противном случае… приятного прочтения.

Чуя захлопнул блокнот моментально. Кинул его обратно на стол, будто обжёгся, весь съёжился от слишком громкого хлопка твёрдой обложки по деревянной поверхности, и замер. Полминуты постоял, искоса заглядывая в коридор через открытую дверь и прислушиваясь: дверь не скрипнула, шагов не раздалось.

Закрыв дверь в кабинет, он сел за стол и уставился на чёрную обложку.

Дневник. Это личный дневник Дазая. Место, где он наверняка хранил свои секреты; его бумажный друг, с которым он мог быть на самом деле откровенным. Сколько на белых страницах того, о чём он, может быть, хотел рассказать Чуе, но не решился? Сколько того, о чём он даже и не думал рассказывать, но Чуя должен знать? Он рассчитывал, что дневник найдут и прочитают уже после его смерти, чтобы узнать, что с ним происходило. Но не будет ли лучше узнать сейчас? Дазай всё ещё до чёртиков боиялся открываться, и Чуя это понимал, он прекрасно понимал Дазая, но ему было необходимо узнать его и его тревоги как можно лучше, чтобы иметь хотя бы шанс вытащить его из дерьма, в котором он утопал уже не первый и даже не второй год.

Но ведь это неправильно. Это самое настоящее, абсолютно неприкрытое вторжение в личную жизнь. Будь Чуя на его месте, он пришёл бы в бешенство от мысли о том, что кто-то — пусть даже близкий, пусть даже действуя с благими намерениями — без позволения залёз к нему в голову и сердце. Ему было мерзко от одной мысли о том, чтобы кто-то вот так взял и прочёл то, что не должен был прочесть; что он писал только лишь для того, чтобы снять камень с души и выговориться.

Вместе с чёрным блокнотом перед Чуей был выбор. Он мог поступить так, как подсказывала — кричала, если точнее — ему совесть, и на что вполне прозрачно в своём вступлении намекнул Дазай. Мог оставить этот блокнот там, где его нашёл, вернуться в спальню, обнять своего парня и заснуть вместе с ним, оставив надежду на то, чтобы узнать, что на самом деле творится у него в душе, и только ждать, пока Дазай сам ему доверится. Это могло случиться на следующее утро, могло случиться через неделю, а могло и не случиться — Чуя прекрасно это понимал. Но он мог поступить и иначе. Он мог узнать что-то важное, мог раз и навсегда положить конец любым недосказанностям, мог понять — сделать то, что так пытался, но до сих пор не смог. Это подлый поступок, он понимал, но Чуя искренне верил, что так будет лучше для них обоих.

Другого шанса у него просто не будет.

19 июня

Сегодня мой день рождения. Почему-то мне показалось, что начать вести дневник именно в этот день — это хорошая идея. Хотя… не то чтобы мне кажется, что вести дневник — это вообще хорошая идея. Мой врач настаивал. Уверял, что если мне сложно говорить о том, что я чувствую, с близкими и даже с ним, то надо говорить об этом хотя бы с самим собой. А я просто не знал, о чём говорить. Наверное, поэтому он тоже от меня отказался. Но теперь я всё-таки решил попробовать. Может, он был прав.

Ацуши-кун прислал мне цветы. Мне было очень приятно. Он сказал, что я многому его научил, и он благодарен мне за всё, что я для него сделал. Не знаю, что он имел в виду. Куникида-кун подарил этот блокнот. Наверное, он хотел, чтобы я использовал его в качестве ежедневника и меньше опаздывал на встречи с ним. Ха-ха. Меня опоздания не смущают, только отмазки закончились — я уже стал повторяться. Надеюсь, он не перестанет со мной работать. С ним весело.

Я решил подарить себе гроб. Для себя. Сегодня я слишком устал и пойду за ним уже завтра, но я хочу, чтобы меня похоронили на кладбище с видом на море, поближе к Одасаку. Я не знаю, от чего устал. Я ничего не делал целый день. На самом деле, я ничего не делаю уже неделю. У меня нет идей для статей, заказов тоже нет. Может, стоит просто подождать, пока у меня закончатся деньги, а потом умереть с голоду? Хотя это очень неприятно. Тошнить начинает уже на следующий день… плохая идея. Подумаю об этом завтра.

19 июня, значит. Теперь он знает, когда у Дазая день рождения. И о том, что он хотел умереть — собственно, ничего нового. Интересно, кто такой Одасаку? На развороте оставалось ещё полстраницы, но они были пустыми, и Чуя открыл следующий.

Я заказал себе гроб! Выбрал красное дерево и изумрудный шёлк для обивки. Такой подарок обошёлся в копеечку, но это неважно. Важно то, что мы с гробовщиком договорились о встрече завтра! Он хочет, чтобы я написал статью о его лавке — мне показалось, это может быть интересно. Я пока не знаю его имени, но хочу попытаться выведать что-нибудь занятное во время интервью. Он мне понравился. Обматерил меня в первые же минуты после встречи! Такой интересный персонаж, я давно не встречал подобных ему. Утром мне совсем не хотелось никуда идти, но после знакомства с ним как будто появились силы, хочется начать писать уже сегодня. Может, я так и поступлю. Да, пожалуй, именно так и сделаю. Сегодня напишу вступление, а потом, как поговорю с ним, подумаю, о чём писать дальше. Но вообще-то, было бы здорово, если бы мы продолжили общаться. Всего одна встреча и сразу столько энергии я от него получил! Очень интересный человек.

Уже интереснее. Даже не думал, что это была любовь с первого взгляда — хотя можно было и догадаться. И всё же непонятно, чем он его так зацепил? Хотя сейчас это значения уже не имело. Времени на то, чтобы читать все записи за последние полгода у Чуи не было, потому он принялся неспешно пролистывать страницы, ненадолго задерживаясь на них и выискивая глазами какие-то слова или строки, что привлекли бы внимание.

Я устал. Я так чертовски устал. Я так больше не могу. У меня нет сил. Даже когда я ничего не делаю, у меня нет сил на то, чтобы встать с кровати. Я не выходил из дома несколько дней и не могу заставить себя ответить на сообщения. Я ненавижу себя за это.

Я правда думал, что мне стало лучше. С Чуей было хорошо, и каждый раз, когда мы проводили время вместе, мне было так легко. Я возвращался домой в хорошем настроении, мне совсем не хотелось умереть. Мне казалось, что я счастлив. Я не знаю, что произошло и почему так плохо, и ненавижу себя за это ещё сильнее. Я даже ему объяснить не могу, почему игнорирую сообщения, о работе вообще молчу. Хотя на работе уже привыкли к тому, что я могу пропасть на несколько дней, но мне так стыдно перед Чуей, что хочется плакать. Я ведь правда что-то к нему чувствовал. Я думал, что с ним будет легко. Но сейчас мне не легко.

Я ведь просто жалею себя, да? Если так будет продолжаться, я утону в этом всём. Я не хочу. Я не хочу возвращаться, не хочу чтобы снова было плохо. Пожалуйста. Я просто хочу, чтобы мне стало лучше. Или умереть, я не знаю, но я не хочу возвращаться туда, откуда только-только начал выбираться, я просто не выдержу.

Я ведь всё ещё могу убить себя, правильно? Чуя не будет сильно страдать, он не успел ко мне привязаться. Гроб я уже заказал, нужно только договориться с похоронным агентством, и тогда никому не нужно будет думать об этом. Я могу подстроить всё так, чтобы казалось, что я умер от какой-то болезни или несчастного случая. Тогда никто не будет винить себя. Я не хочу, чтобы они чувствовали то, что чувствовал я. Они не могут мне помочь. Я думал, что могут, но я ошибался.

Мысли путаются. Наверное, не надо было пить сегодня. Хотя всё ещё не поздно остановиться, но я не хочу этого делать. Не знаю, зачем пью, если лучше не становится. Просто хочется.

Я уже пообещал Чуе, что в ближайшее время не умру. Мне кажется, что держать то, что со мной происходит, в тайне от него — это предательство. Но он ведь уйдёт от меня, если узнает, что у меня проблемы с головой. Он не захочет иметь ничего общего с психом, который вчера прыгал от счастья и назначал встречи направо и налево, а сегодня бухает в одиночестве и чуть не рыдает над чёртовым блокнотом, потому что не может взять и поговорить с близкими людьми. Может, если бы я смог, мне бы стало лучше. Может, мне правда помогла бы его поддержка. Но я не хочу быть для него обузой, нет. Я просто хочу быть нормальным человеком и приносить ему столько же радости, сколько он мне. Я не хочу жить мыслью о смерти, не хочу снова погружаться в это грёбаное болото без единой на то причины. У меня всё нормально, мне просто надо взять себя в руки. Но я не могу. Я устал. Я правда устал. Я не знаю, что мне делать. И я хочу, чтобы всё закончилось.

Стало больно. Даже тогда, когда они ещё были не так близки, Дазай уже нуждался в его поддержке. Цеплялся за любую возможность почувствовать себя лучше — вернее, хотел зацепиться, но сам себе это запрещал. Быть обузой — что за бред? Чуя уже тогда считал его своим другом и если бы Дазай честно сказал, что ему грустно и хочется поговорить, это не вызвало бы у него ни одного вопроса. Он бы сделал всё, что было в его силах, чтобы поднять ему настроение, это точно. Но вместо этого Дазай только грыз себя и упивался самоненавистью. И Чуи даже не было рядом.

На следующем развороте была всего одна строка.

Я ему рассказал. Он не ушёл.

Чуя нахмурился, вспоминая тот вечер. Тогда он и представить не мог, во что всё это обернётся; не понимал он и всей серьёзности слов Дазая. Во всяком случае, не в полной мере. Зато, кажется, понимал теперь.

Нужен был перерыв. Он осторожно закрыл блокнот и попытался вспомнить, как именно его нашёл; положил примерно в том же месте и вышел из кабинета, не погасив свет. Тихо прикрыл за собой дверь и на цыпочках прошёл на кухню. Там уже почти привычно расположился у приоткрытого окна и закурил, не включая свет.

Все мысли были о Дазае. О том потерянном, одиноком и страдающем ребёнке внутри него. О том, что он наверняка до сих пор считает себя бременем для Чуи и не может признаться в том, как сильно нуждается в его поддержке. О том, как ему невыносимо больно, и что даже находясь рядом с Чуей, он выбирает мучиться в одиночку, пусть и не справляется. Из-за своего страха, из-за нежелания показаться эгоистом и ненависти к себе он продолжает задыхаться в собственной боли.

Но правда в том, что он — не бремя и не обуза. Он — любимый человек, и что бы он ни говорил, Чуя свято верит в то, что он заслуживает лучшего. Сколько бы они ни ссорились, — в шутку или всерьёз, — сколько бы ни обзывали друг друга и не подкалывали, Дазай остаётся его партнёром, и Чуя должен сделать его счастливым. Хотя бы попытаться. Потому что оставаться в стороне, пока его родственная душа болит и плачет, он совершенно точно не намерен. И пусть Дазай сопротивляется, прячется, что угодно — Чуя добьётся того, что он сможет ему открыться.

Докурив, он посидел у окна ещё немного, дыша свежим ночным воздухом и стараясь успокоиться. Выпил стакан воды из-под крана, закрыл окно, когда почувствовал, что замерзает, и вернулся в спальню. Осторожно забравшись в постель, он крепко обнял Дазая и поцеловал его в макушку, когда тот, не просыпаясь, повернулся к нему и обнял в ответ.

— Я люблю тебя, Осаму, — едва различимо прошептал Чуя. — Очень сильно люблю.