Часть 3 (2/2)
В ответ пёс звонко гавкнул и активно завилял хвостом, ещё больше разбрызгивая воду по всей комнате. Улыбнувшись, Чуя завернул его в полотенце и хорошенько просушил шерсть, после чего достал из ванны и поставил на махровый коврик.
На то, чтобы как следует высушить густую, длинную шерсть, времени ушло ожидаемо дохрена. Фен, конечно, был самый обычный — о мощном, как у собачьих грумеров, не приходилось и мечтать. Зато труд был вознаграждён прекрасно выглядящей и счастливой собакой.
— Ну всё! Красавец! — Чуя похлопал пса по бокам и взъерошил чистую, блестящую шерсть. — Осталось только когти постричь и будешь готов, жених.
На стрижку когтей Ямато был первым в очереди, и это, как всегда, было настоящим испытанием не только для него, но и для Чуи тоже. Стоило один раз, ещё несколько лет назад! срезать чуть больше необходимого, тем самым сделав псу немного больно (даже неприятно, скорее), и всё — каждая стрижка когтей с тех пор сопровождалась жалобным скулежом с его стороны и долгими уговариваниями со стороны Чуи. Чтобы хоть как-то его успокоить, пришлось скормить псу целый ломтик сыра.
С Сатору и Михо дела обстояли куда проще. Видимо, они никаких травмирующих ситуаций касательно стрижки когтей не переживали, поэтому спокойно переносили этот процесс. Но без кусочка сыра всё равно не остались — для справедливости.
Вычёсывать Сатору, который был, кажется, маламутом (или кем-то очень похожим) было трудновато. Огромное количество подшёрстка, напоминающего пух, разлеталось по всему двору, а в некоторых местах шерсть сильно запуталась, потому приходилось уделять особое внимание. Зато после процедуры псу явно стало намного легче — даже в тени, где и находился вольер, и с постоянным доступом к прохладной воде перенести такую жару в настоящей шубе нелегко. Избавившись же от лишнего меха, он ещё долго нарезал по двору круги от счастья.
На жесткошёрстную Михо времени ушло значительно меньше. Как следует прочесав её шерсть, Чуя постарался создать какую-то причёску на голове, после чего отпустил её резвиться с уже освободившимися друзьями.
Оставалась самая сложная задача — сделать уколы ещё двум псам. Как и люди, многие животные имеют свои страхи, и для многих домашних псов уколы входят в их число. Это не только неприятно, а иногда и больно, но и непонятно — собаке ведь не объяснишь, что нужно всего лишь немного потерпеть, чтобы вылечиться и потом ей стало лучше. Поэтому многие псы при виде шприцев или таблеток забивались в самый дальний угол клетки, а некоторые даже показывали зубы, огрызались на тех, кто пытался приблизиться, и кусались. Для животных, уже переживших предательство человека, такая реакция была вполне естественной.
С первой собачкой, Ашитой, тактика Чуи сработала. Заключалась она в том, чтобы до последнего прятать шприц и постараться сделать укол максимально незаметно, просто подобравшись к холке в процессе игры. С Тайто это не прокатило — он видел, что произошло с Ашитой, и устроил настоящую истерику, как только Чуя посмотрел в его сторону.
Уговоры и попытки приманить его едой тоже не сработали, так что Чуе пришлось использовать свою самую нелюбимую относительно собак стратегию — применить силу. Помимо того, что они были априори меньше и слабее, в такие редкие моменты Чуя чувствовал себя предателем. Казалось, что он причиняет не столько физический дискомфорт, сколько моральную боль тем, что пользуется какой-то даже беспомощностью собак против него. Он-то знал, что это для большего блага и на самом деле зла он им не желает — но не знали собаки. Хотя, конечно, во многом это была лишь его фантазия — обижаться собаки не умели, и настроение их тут же приходило в норму, стоило потрепать по голове, дать новую игрушку или угостить любимым лакомством. Но неприятный осадок всё равно оставался.
Пса — к счастью, куда меньшего по размеру, чем остальные — из клетки пришлось вытаскивать прямо за шкирку. Зажав пасть рукой и прижав его к себе, Чуя поставил несчастный укол в холку и сразу отпустил его — поняв, что он свободен, Тайто радостно завилял хвостом.
— Прости, дружище. Так надо было, — он извинился перед ним, разглаживая взлохмаченную шерсть на голове. — Пойдём, я тебе тоже сыра дам.
Скормив очередной кусочек сыра псу, Чуя вернулся во двор, чтобы убрать всех по вольерам. К этому моменту подтянулась ещё пара волонтёров — школьники. Чуя уже видел их пару раз: мальчишка всегда ходил в джинсовом костюме и с соломенной шляпой, жил в этом же городке, в семье фермера, и учился в ближайшей школе. Вторая девочка не шла на контакт так открыто, поэтому о ней Чуя знал куда меньше — но училась она в одном классе с тем мальчуганом.
Они вдвоём выполняли менее ответственные задания, как и Чуя несколько лет назад — сейчас, например, занимались уборкой вольеров. Стараясь особо не мешать, Чуя взял поводок, висящий на одном из крючков на стене дома, и прицепил его к ошейнику Ямато. Хотя он старался не выделять никого из собак и не заводить любимчиков среди них, всё-таки этот пёс очень уж ему симпатизировал. К тому же, он был золотистым ретривером — представителем одной из любимых пород Чуи. Всегда добрый, весёлый, игривый и ласковый. Идеальная собака — может, иногда только слишком активная, но даже в этом был свой шарм.
Из внутреннего двора они вышли на тропинку, уводящую дальше от дороги. Чуя отпустил поводок так, что он волочился за псом по земле, никак не сковывая его движения, и тот сразу кинулся нарезать круги по полянкам, окружающим тропу. Когда они дошли до ближайшего перелеска, пёс подобрал валяющуюся на земле ветку, и бегать сразу стало ещё веселее.
Чуя расположился в тени под деревом, оперевшись спиной о его прохладный ствол, а Ямато, бегая кругами по полянке, время от времени приносил ему свою палочку, которую Чуя кидал куда-то подальше, перед этим дразня его, замахиваясь несколько раз в разные стороны.
Когда псу надоело бегать, они поиграли немного в такое себе перетягивание каната — с одной стороны за ветку держался Чуя, с другой её обхватывал зубами пёс. Он рычал и вилял хвостом, дёргая, пока Чуя с улыбкой хвалил его и стучал по бокам, разыгрывая ещё больше.
В жару долгие прогулки были не такими приятными, как, например, весной или ранней осенью, поэтому возвращаться пришлось довольно скоро. Вернув пса на родину, Чуя попрощался с ребятами, всё ещё занимающимися уборкой и хозяйкой приюта, пообещав вернуться через неделю.
Следующей в планах на день у него была встреча с другом. С Акутагавой он познакомился, подрабатывая официантом в последние месяцы студенчества — Рюноске устроился в тот ресторан с той же целью. Поначалу казалось, что он вообще ни с кем кроме клиентов и начальства контактировать не был намерен — и то, только по необходимости — но Чуе, конечно, удалось завоевать его расположение шутками, лёгкостью в общении и готовностью помочь. В итоге даже после увольнения они остались хорошими друзьями, до сих пор поддерживали связь и иногда захаживали в тот самый ресторанчик, но уже в качестве гостей.
Уточнив, всё ли в силе и не опаздывает ли Акутагава, Чуя спустился от дома по тропинке и вдоль широкой дороги зашагал к станции.
Солнце понемногу становилось всё ниже, небо было чистым. Над нагревшимся за полдня асфальтом воздух подрагивал и шёл волнами, будто плавился, а пение птиц прерывалось только шумом изредка проезжающих машин.
В поезде Чуя вдруг вспомнил утренний звонок от журналиста. Кажется, он просил перезвонить, чтобы договориться об удобном времени… и возмущался ещё… было ведь такое? Сейчас уже сложно было вспомнить, о чём там Чуя слушал и что говорил спросонья, но позвонить точно нужно.
Добавив последний номер из истории звонков в список контактов под имя Дазай Журналист, Чуя нажал «позвонить». Трубку взяли почти сразу.
— Чуя-кун! Проснулся, наконец?
— Давно уже, — что ж он такой энергичный-то всё время? Прям тошно от этих воплей. — Ты, кажется, хотел встретиться завтра?
— Да-да, — послышался какой-то шорох и шелест страниц. — У меня, в принципе, весь вечер свободен.
— Ну, давай тогда часов в пять. По телефону ты точно не можешь свои вопросы решить?
— Могу, конечно. Просто предпочитаю личные встречи. Неужели я настолько тебе противен? — Дазай посмеялся. — Обычно мне требуется хотя бы три встречи, чтобы вызвать отвращение к себе. Это рекорд!
— Отвращение — слишком сильная эмоция, чтобы испытывать её к кому-то вроде тебя, — Чуя недовольно фыркнул в трубку. И не соврал, на самом деле: Дазай, скорее, раздражал, нежели претил. — Значит, завтра в пять, в том же баре?
— Всё верно.
— Отлично. До встречи.
Нет, ну какой же он всё-таки непонятный. За полтора разговора достал так, что его видеть не хочется, и ещё смеётся этому — рекорды какие-то ставит… А может, он это специально? Решил в последние свои дни поиграть в настоящего мудака и узнать, сколько времени в среднем требуется, чтобы довести человека и быть посланным куда подальше. Но зачем? Неужели так весело раздражать?
Чуе понять его не суждено. Он ведь тоже не был сторонником того, чтобы подлизываться и лицемерить, лишь бы всем угодить, но намеренно воздействовать на нервы? Ещё неизвестно, что из этого хуже. Должен же быть какой-то баланс, золотая середина. Странно всё это.
Вскоре показался ресторанчик, где была назначена его встреча с Акутагавой — такой знакомый, возвращающий в самый яркий и насыщенный период его жизни. Когда он вполне себе мог отсидеть четыре пары и отправиться на шестичасовую смену беготни между столиками, прерываемую только на перекуры, во время которых можно было выпустить пар и хорошенько обматерить особо раздражающих гостей, а потом ещё и силы на какую-нибудь тусовку или свидание отыскать. Сейчас казалось, что тогда, сам того не подозревая, Чуя использовал какие-то скрытые резервы энергии, доступ к которым почти сразу после выпуска оказался закрыт. Нет, а ведь и правда — он ведь даже веществами не баловался, откуда столько сил? Может, конечно, успеваемость прихрамывала, но кому какое дело? Главное, что диплом получил, а остальное уже неважно.
Он приехал немного раньше условленного времени, прошёл за столик в углу, что во времена их работы считался счастливым — там всегда располагались самые беспроблемные клиенты — и заказал чаю, чтобы скрасить ожидание.
Акутагава подошёл как раз вовремя. Кивнул, поздоровавшись, и устало плюхнулся на место напротив.
— Салют. Как жизнь?
— Как обычно, — Акутагава со вздохом поднял руку, увидев неподалёку официантку.
Выглядел Акутагава достаточно убито. Он и раньше не мог похвастаться богатырским здоровьем, но сейчас, казалось, университет окончательно его доедает. Круги под глазами у него были ещё темнее, чем у Чуи.
— Сильно грузят?
— Мягко сказано. Курсовую пишу…
— О, и как?
Подошедшая официантка положила на стол меню, но Акутагава, даже его не открыв, сразу заказал себе салат. Удивляться нечему — Чуя и сам до сих пор помнил меню наизусть.
— Ну, как сказать… до дедлайна неделя, а у меня только вступление и первая часть готовы. Времени совсем нет. Это просто…
— Пиздец, да?
— Полный.
— Понимаю. На половине факультетов программа так по-ублюдски составлена, просто жесть. Даже не пытались нагрузку равномерно распределить.
— Оно и видно.
— Ну ничего, все же как-то справляются, и ты справишься.
— Мне уже кажется, что я до каникул не доживу… неделю из дома никуда, кроме учёбы не выходил. Только вот сегодня решил время выделить, чтобы не загнуться окончательно.
— Ты осторожнее там. Помощь, может, по каким непрофильным нужна? Я могу поискать свои работы, вдруг что полезное осталось.
— Да нет, мне бы с профильными разобраться.
— Ну, ты обращайся, если что. Помогу, чем смогу.
— Спасибо. Что-то я разнылся… — Акутагава подпёр голову кулаком.
— Да ладно, я только рад о студенческой жизни послушать. А то вспоминал сегодня… уже и забыл, насколько заёбывался.
Забавно, как со временем всё плохое забывается, и в памяти остаются только самые яркие и приятные моменты. Может, поэтому прошлое всегда кажется таким сказочно-манящим?
Наверное, однажды он и этот период своей жизни будет вспоминать с ностальгией и мечтать о том, чтобы вернуться. Хотя что сейчас, что в студенчестве, если подумать, казалось, что хуже быть не может. Однако вот он здесь, спустя всего лишь несколько месяцев совсем забыл о своих мучениях.
Может, стоило даже поблагодарить его мозг за то, что тот старался оградить сознание Чуи от всего дерьма и просто неприятных моментов, что были в жизни. Иначе… к своим двадцати двум он бы впал в отчаяние.