Урок двенадцатый. (1/2)
В действительности Сынмин любил в своей жизни три вещи: альтернативный кофе, тишину и вышивание. Тишину особенно. В общем-то, это было самым настоящим смыслом его существования – прожить жизнь в тишине и спокойствии. Оттого нередко по утрам он спрашивал себя – зачем он на это подписался?
Сынмин перешагивает порог университетского корпуса и включает уведомления на телефоне, бережно стаскивая с шеи подаренное мамой кашне. На весь холл - километровая колокольчиковая дрель из общего чата «Damn boyzzz».
Название, конечно же, придумал Хан Джисон.
Сынмин сообщения не смотрит, раздраженно пихая телефон в карман кейса.
- Доброе утро, сонбэ! – Совершенно незнакомая девушка кивает как собачка на автомобильном бардачке, лопоча бесконечной новостной строкой что-то про благотворительную кампанию. Сынмин проходит мимо так быстро как может, не отвечая ничем, оставляя за спиной нарочито громкое цоканье.
«Грубиян» «Пижон» «Серебряная ложка» «Наглая выскочка» «Надменная сука» «Чебольщина»</p>
По новому прозвищу на каждый день. Даже переезд в общежитие не сильно помог настрою контакта с окружающими. Справедливости ради, он не сильно и пытался. И все чаще вместо такси вызывал Им Човона – водителя их семьи, чтобы тот отвез его прямиком в родной, пахнущий лоском и свежими простынями, дом.
- Ой, Сынмин-а! Ты как обычно рано. – Профессор предпринимательского права, господин Пак, говорит одно и то же каждое утро пятницы. – Вот это любовь к будущей профессии. Понимаю, в молодости я тоже горел этим: справедливость, честь, достоинство… А теперь вот преподаю здесь. Интересная все-таки жизнь, но скоротечная…
И бла-бла-бла. А ведь профессор даже не старый.</p>
На образ защитника униженных и оскорбленных походил больше другой человек. С широкой грудной клеткой и дикими перепадами настроения. Сынмина же не интересовало ничего, кроме собственного спокойствия. Упиваясь безмолвием, он проходит и садится за первый ряд. Божественная симфония это когда утренняя полутьма, запонки, подходящие к галстуку, горячий кофе и капли инея на деревьях.
- Был снег? - Сынмин делает глоток и достает телефон. Джисон не прекращал хвастаться новой обувью с распродажи, Чанбин сетовал на отсутствие сна, а Минхо отправил фотографию ночной панорамы с пожеланием доброго утра. Сынмин поправляет очки на переносице, разглядывая снежную сеульскую дымку. – Друг фото скинул.
- Стало быть так. – Профессор отворачивается от доски, неловко облокачиваясь на трибуну. Ким Сынмин был не из тех, кто задает вопросы о погоде. – Зима приближается.
Сынмин жмет плечами, молча открывая ноутбук перед собой. Еще более потерянный, чем до этого, Профессор Пак кашляет для точки, стирает рукавом пыль и возвращается к цитированию тезисов.
Вращение в социуме давалось Сынмину с трудом. Общение с людьми наука непростая, особенно если привык проводить время в одиночестве. Когда за плечами у тебя неплохой капитал – отвыкаешь иметь друзей. Учишься понимать, что их у тебя настоящих нет. Привыкаешь искать в окружающих подвоха. Когда в школе кто-то звал в караоке, Сынмин знал наверняка: попросят либо об услуге, либо денег. Либо захотят что-то узнать через него. Либо вовсе, по просьбе родственников, закидают расспросами о нагретом месте в компании отца.
Да. Быть богатым - хорошо. Быть чертовски богатым - отлично. Но имея почти все необходимое, Сынмин тоже мечтал. «Банда неудачников» - общепризнанные жестоким подростковым обществом изгои, что были в каждой школе. Смеяться в такой, обсуждая старый американский ситком или хотя-бы просто сидеть за одним столом, не делая ничего. К выпускному классу Ким Сынмин делает только один вывод - он настолько неудачник, что не заслужил даже этого.
А потом как гром среди бела дня - в первый же день в университете алкогольное пари с громким парнем, с которым они почти что дерутся из-за симпатичной студентки. Теперь почти каждый день он вынужден терпеть первого, а второй каждый вечер желает по видеосвязи доброго утра. Ким Сынмин был скуп на выражение чувств. Но билет на самолет до Нью-Йорка в Рождество, вложенный в ежедневник, заставлял его изредка приподнимать уголки губ.
Меньше чем через два месяца они наконец…
~ka-talk!
Чат «Damn boyzzz»: Новые сообщения
Д: «Хен, хен! Свитер или джемпер? Думаешь, Сэра меня заметит в этом?»
- «Все равно не заметит.»</p>
</p>
Ч: «Эй! Мы же забились на покер сегодня?!»
Ч: «Ты же помнишь?»
Ч: «да?»
Ч: «ДА или ДА»
- Да что он так завелся?!
Чанбин ворвался в его жизнь с кулаками и просроченным примирительным пивом. Плевать хотел на нелюдимость парня с воротниками рубашек под самый подбородок, таская за собой того повсюду и крича в ухо каждый раз, стоило кому-то признать в нем артиста. Подначивал азартность Сынмина в настольных играх и спорил по совершенно любой причине. Закармливал по вечерам свиной шкуркой и самгепсалем, потому что «мой долг старшего заботиться о младших, даже о таком чванливом пиздюке, так что молчи и ешь», хотя только сам он продолжал болтать без умолку.
Он и Со Чанбин были из тех, кого всегда окружали люди, и все же сохраняли дистанцию. Они были совершенно разные, но могли понять друг друга так, как не мог никто.
В конце первого курса Сынмин впервые сам зовет его поесть. Чанбин весь вечер молчит, и эта тишина такая непривычно странная, как будто что-то да рванет.
- Эй, Ким Сынмин. Каково это было – быть так долго одному?
Сынмин не поднимает головы, сжимает сильнее палочками лапшу. Полуночный летний ветер остужал горячие спины, сгоняя жар куда-то ближе к переносице. Защипало.
- А тебе?
- Знаешь, в гуманитарном корпусе пустует литературный кабинет. – Скрестив руки на груди, Чанбин смотрит куда-то в сторону, далеко за пределы навеса пластикового зонта. Машины перекликались фарами с фонарными столбами и исчезали в темноте. – Может откроем клуб на следующем курсе?
- И какой же?
- Без разницы. Хоть тот же литературный заебашим.
- И что там делать будем?
- Ты – учиться, я видимо спать. Ты же не любишь библиотеки. А мне понравился диван.
- Звучит очень скучно.
- Нам подойдет. Такая вот банда двух скучных неудачников.
Сынмин не замечает, в какой именно момент начинает плакать. Чанбин вид делает, будто не видит, укрываясь расправленной на коленке бумажкой с текстом песни. Вытирая красные щеки, Сынмин плакал долго, молча принимая вежливо протянутые салфетки, еще не подозревая, что припоминать это ему будут следующие полгода.
~ka-talk!
М: «Хен, я нашел нитки мулине, о которых говорил! Какие цвета тебе нужны?»
Д: «Че? Мулан?»
*Пользователь «Ли Минхо» удалил сообщение*</p>
М: «Ой, прости хен, не туда отправил….»
Ч: «Сынмин-а~~~ жду от тебя вышитых на платочке котят на рождество, брат»
- «……….»</p>
Д: «ТАК СВИТЕР ИЛИ ДЖЕМПЕР?! Я ЕБАТЬ КАК ОПАЗДЫВАЮ!»
И так весь день, пока он не отключит уведомления на ночь.
Весь их литературный клуб - такая бесполезная мелкая суета. Но Сынмину нравилось. Он никогда не признается об этом вслух, но эти трое и еще более неугомонная четвертая на другом конце света, помешанная на брюках карго и драпировке, делали его спокойную и идеальную, но скучную и расписанную по минутам жизнь краше. Университетский быт тоже грозился стать лучшей версией себя. Джисон все реже чистил комментарии про Ли Минхо. После поездки в штаты Сынмин переедет в новую квартиру, подтянет лунного принца литературного клуба к себе и Чанбин наконец перестанет играть роль невыносимой приемной матери.
В лекторий один за другим, шаркая по паркету, заходили спящие студенты.
- Йоо, Ким Сынмин! – Староста группы юридического трет опухшие с похмелья глаза, тыча в младшего пальцем. – Выглядишь так отлично, что тошнит! Разве ты не пил вчера со всеми?
Сынмин почти улыбается и отворачивается к окну, неспешно протирая очки. В это утро он был действительно не такой раздражительный. Возможно это все кофе. Сегодня он был выше всяких похвал.
Перед тем как начать есть в столовой, Ли Минхо всегда зачем-то осматривает содержимое подноса добрые пять минут. А как закончит есть - закидывает рюкзак на плечо только после того как щелкнет по значку с котиком, разминающим тесто. Может по дороге в аудиторию вдруг начать напевать что-то под нос и даже пританцовывать, слабо дергая кулачками, зарытыми в рубашку или какую-нибудь огромную толстовку, не обращая ни на кого внимания. Хенджин неосознанно продолжал ходить за ним по пятам, позволяя лихорадке разрывать грудь.
Ли Минхо за крохотным окошком двери горбится над тетрадью, не поднимая глаз выше горизонта. Другие студенты вокруг него быстро печатали на клавиатуре, и он, не поспевающий за остальными, иногда слабо вздыхал, огорченно перелистывая на новую страницу недописанный текст.
«Идиот, почему ты не пользуешься ноутбуком как все?»</p>
Хенджин злобно кусает губу, думает прокусить, разжевать до крови, только кишка на такое тонка и вместо этого он мнет нежную кожу ногтями. Минхо трясет рукой, выворачивая кисть и вдруг глазами хлопает скоро, толкает дрожащими пальцами обратно в органайзер торчащий бочком круглый леденец. Смотрит по сторонам и выдыхает, сминая толстовку у груди.
Хенджину не нравится. Нет. Нет. Нет.
Что такого в простом леденце? </p>
</p>
Для кого? Что в нем такого? </p>
Голос в голове смеется, перекатывается злобным шутом.
Почему Минхо сбегает почти сразу после пар?</p>
Почему так легко оправился после пожара? </p>
</p>
Почему такой счас-тли-вый?</p>
</p>
Почемупочемупочемупочемупочему</p>
Хенджин пытался удалить фотографии несколько раз. Цветы смеялись над ним, собираясь, перетекая из одной иконки в другую. Минхо в аудитории сонно зевает, укрываясь ладонью, и Хенджин видит свои пальцы во рту, слышит как обрывок сладкого дыхания гремит по перепонкам развязным стоном. Розы Минхо проникли глубоко в грудь, царапая стенки сосудов, разрастаясь к горлу удушающей болью мифической хвори ханахаки.
Обернувшись по сторонам, Хенджин прижимается к дверному косяку, тянет локоны на лицо и все еще смотрит, не в силах отвести глаз.
Он вот-вот выплюнет еще один лепесток.
В подворотне пахнет сигаретами и отстоявшейся гнилью. Он не может перестать трястись. Все как тогда. Все повторяется и ему страшно вдвойне, мерзко, а незнакомые руки какого-то парня из приложения касаются ткани толстовки. Хенджин чувствует их под кожей, как они скребутся по костям. И только роза в пальцах такая красивая, он держится за нее крепче, умоляя не смотреть на смрад, необходимый ему как доза. Доза. Доза. Он получит и забудет. Только раз. А дальше возвращение в норму.
Только один раз.
Обсидиановые глаза. Нежные черты, робкие руки и сильные ноги. Фальшивый образ жмет Хенджина в стену, больно протирая кисти о выцветшую краску. Трется пахом, ищет губы и Хенджин стонет, роняет на язык имя, сладкой болью скручивающее желудок.
- Какой еще Минхо?!
Земля переворачивается. Хенджин в ужасе глаза открывает и реальность обрушивается с удвоенной силой. За спиной незнакомца мерещится Со Чанбин, а еще дальше озверевшая толпа, растянутые до ушей драные улыбки и руки в больничной рубашке у самой шеи. Кровь из порезанных вен фонтаном брызжет вокруг, заливая глаза.
ХЕНДЖИН-А-А-А!</p>
Глаза сбегают на другую сторону улицу и стекленеют. Настоящий Минхо. Смотрел на них, не двигаясь с места. Смотрел на него.
- Отвали от меня…
- Чего? – Парень от удивления таращится беззлобно, только пальцы угрожающе щелкают, одергивая крупную бляшку на ремне. – У тебя биполярка или ты из тех, ссыкунов?
- ОТВАЛИ ОТ МЕНЯ! – Хенджин вслепую бъет и ныряет под руку, натягивая на голову капюшон.
- Ссыкло блять!
Толкаясь плечом с кем-то по дороге, он бежит, пока не спотыкается, врезаясь в игровой автомат. Роза выпадает из рук и Хенджин хватает ее с асфальта скорее, только тогда видит, что она уже сломана.
Он сломал ее. Сломал.
Он бы ее все равно выбросил. </p>
</p>
Ведь он же ее все равно бы выбросил. Как и остальные.</p>
Но так горько.
Хенджин прижимает розу ближе, баюкает тихо и ласково треплет покрытые уличной пылью лепестки. Пальцы пели, изрезанные шипами.
Еще немного. Совсем чуть-чуть.
Один раз. Только один раз.
Он справится с этим навязчивым чувством и, если надо, сожрет этого глупого первокурсника за то, что смотрит, куда не надо.
Хенджин дерет бедро ногтями, упиваясь через стекло слабыми венами на нежных руках.
Он больше не справляется.
***</p>
Смарт-часы отмерили три сотни шагов. Минхо все еще был в ванной.
- Малыш, ты что - там туннель решил выкопать? – Чан подходит к плите последний раз, мешает крахмалистую лапшу, присыпая семенами кунжута.
Вода за плотно закрытой дверью лилась неровным шумом. Чан смотрит на часы и идет обратно. Нетерпеливо стукается бедрами о прижатые у стены ладони. Он надеялся, что понятно объяснил и показал Минхо как пользоваться шлангом от душа, и тот не натворит чего. Хотя-бы не сделает лишнего.
Душ наконец выключается. Чан ждет, буравит глазами гладкую ручку двери, пока та не открывается. Минхо, белый как смерть, смотрит только в пол. Выходит и закрывает за собой, хлопая глазами. Вода стекала с плохо отжатых волос в разложенное на плечах футболки полотенце.
- Так, ну… - Чан гладит живот под майкой, покачиваясь у стены. – Получилось?
Минхо тяжело вздыхает и наконец поднимает глаза, горестно жалуясь сведенными бровями.
- Да.
- Добро пожаловать в жестокую реальность. – Со смехом сгребая под руку воробьиный ком, Чан бережно растирает влажные пряди. – Ничего, малыш, потом будет гораздо проще. Ты привыкнешь готовиться, если тебе понравится результат.
- Результат?
Чан подтягивает мягкое тело ближе, нарочито низко шепчет в ухо:
- Анальный оргазм.
- Х-ХЕН! – Минхо кулаками отбивается, отворачиваясь спиной, быстро моргая пушистыми ресницами. Ужасный, ужасный хен. – Пусти!
- И когда это ты такой громкий стал? - Чан смеялся, не раскрывая рук. Воробей, прижатый к груди, беспомощно хлопает крыльями, разрастаясь красными пятнышками на шее. Чан недолго думая облизывает короткие клыки и впечатывается губами под пятым позвонком. Застигнутый врасплох Минхо коротко вздрагивает и замирает. Родинки напоминают крохотное созвездие вроде Пояса Ориона - Чан успокаивающе целует те, до которых дотягивается, проминая пальцами ткань. – Твоя одежда сырая, балбес. Забыл про большое полотенце?
Минхо жмет плечами, подсматривая носки ног. Его ступни на фоне чужих какие-то неловкие, маленькие. Короткий клевок в плечо приятно зудит на кончиках пальцев.
- На сегодня с тебя хватит, эрекция такой кислой мине точно не грозит. Скажи спасибо, что клизму делать не заставил. – Мальчишеский смех в затылок. - Разве не этому учат твои новеллы, а?
Минхо иногда не понимает, как он еще терпит этого несносного учителя.
- Насколько маленьким был твой дом?
- Очень. Когда только приехал в столицу, долго не мог привыкнуть так много и часто спускаться и подниматься. Я думал - лестницы в высоких домах бесконечные. Поэтому, иногда, когда не могу что-то описать - в голове у меня водоворот лестничных пролётов. – Минхо толкает Чана от себя дальше, оценивающе разглядывая. – Хен, приподними голову.
Вторую по счёту субботу они проводили шутливый обряд. Чан раскладывал на обеденном столе косметику, все свои кисти и красивые коробочки, а Минхо брал первое попавшееся, размазывая по лицу Чана чем придется: спонжем или пальцами.
- Бохи точно меня убьет сегодня. – Чан подсматривает в маленькое зеркальце на подставке, щуря в улыбке глаза. – Это жесть полная.
- Тихо. – Минхо шикает, хмуро поворачивая лицо на себя. Выкручивает щетинистую кисточку из прозрачного геля и методично зачесывает подкрашенные брови.
Чану нравилось видеть его таким сосредоточенным. Это было похоже на то, как тот кучкуется за стопкой тетрадей или старым ноутбуком как библиотечный клерк. Минхо чешет кончик носа и вертится снова, осматривая вкруговую. Матовая помада делает губы на бледном лице еще больше, кровяными подтеками собираясь в продольных бороздочках. Минхо сглатывает, когда показываются зубы в оскале ухмылки.
Ох. Заметил.
- Так, мы отвлеклись. Давай завершим нашу лекцию вот этим. – Копаясь рукой в чащобе выпотрошенных между кремов и увлажняющих сывороток презервативов и смазок, Чан вытягивает цветастую пачку с неоновой окантовкой. – Видишь их? Полное дерьмо. Рвутся постоянно, так что просто забудь вот эту марку, если не хочешь залететь однажды в венерологию. Бери презервативы, да и остальное тоже, в секс-шопах. Никто на тебя косо не посмотрит. В аптеках тебе малыш точно не помогут с размером или плотностью, да и выбор так себе… погоди-ка, ты что, конспектируешь?
- Ч-что? Нет, нет! – Минхо прячет телефон дальше за спину. Чан дотягивается, но вместо телефона лишь играючи царапает костяшки.
- Холодный лжец. – Чан тянет руку ближе, согревая дыханием. – И как долго ты пишешь заметки?
- Мм… - Минхо сжимает телефон так крепко, что костяшки начинают ныть почти сразу. – С начала.
- Ты так сильно не старайся, будь проще. Я, кажется, говорил, чтобы ты не относился к сексу так серьезно.
- Ага. - Минхо трясет головой, пряча глаза за отросшей челкой.
- Тебе нужно к парикмахеру. Походишь на терьера.
- А хен похож…
- Ты говорил. – Чан отмахивается, поправляя не уложенную посветлевшую от шампуня копну. - Лиса, все такое.
- Вообще-то я хотел сказать, что на обгоревшую болонку.
Руки щекочут всюду, под ребрами, у шеи, крадутся за шиворот и щипают живот. Минхо смеется, в истерике хлопаясь руками на все что видит, жмурится, оголяя ряд милых кроличьих зубов, и Чан убеждается окончательно.
Он попал.
Обычно люди ”попадают”, когда придают даже таким простым вещам слишком большое значение. А воображение рисовало картины: мягкие смешки Минхо подошли бы утреннему покрывалу и мерзнущим ногам; высокий, скачущий смех клочками - переулкам и пятнам кофе на джемпере, внезапная волна хохота - тишине двоих и чистому небу над головой. А робкие и щекотливые выдохи улыбки - тесноте прижатых у стола тел и кончикам носов, зарытых в чужой ворот. Минхо легонько водит холодными пальцами вдоль опустившихся по бокам рук, и смущенно жмется ближе. Ладони приятно зудят.
- Малыш, могу я-
Минхо кивает ещё до конца фразы, охает, ухватившись за спину, когда руки подхватывают крепко и усаживают на стол, сметая бардак на пол.
- Хен, там…упало… - Минхо ноги чуть поджимает, но Чан не опрокидывает его на спину и уши горят от ужаса, что подобные мысли из ниоткуда в голове.
Чан водит глазами по лицу, дышит до жути медленно. Минхо не понимает почему. Не знает, не понимает, теряет последнюю нить, когда сигаретное дыхание мешается со сладковатой мягкостью губ. Полных, горячих почти как язык. Сердце, как и прежде - литаврами бьет, гремит, дрожа в груди. Чан не напирает, тянется дальше, мягко утыкаясь носом в щеку. Руки сами по себе ложатся на грудь - по одной на них обоих. У Чана сердце стучит не так. Чужой стук под ладонью бьет скоро, но ровнее, старше, волнительно укалывая мурашками на затылке. Минхо сбивчиво выдыхает. Солнце приятно греет одну щеку, с приоткрытой сковороды позади тянется запах тушеных овощей, а у Чана ресницы такие светлые светлые. Марафон в груди подходил к концу, разрастаясь теплом. Так волнительно и так...спокойно.
- Я осторожно, хорошо? – Чан прижимается лбом, обгладывая руками хлопковую клетку пижамных брюк. Тянет бедра врозь. – Не бойся.
Минхо смотрит глазами, полными звезд.
- Не боюсь. – Но рука робко сминает ткань у самой груди.
- Ты даже не знаешь о чем я, малыш. - Чан жмурится. Бархат щеки ластился у самого уха. – Хотя о чем я, ты у нас знаток во всем. Покажешь свою любимую секцию в порно?
Возмущенный писк тонет в жаре дыхания. Чан стискивает рукой талию, проталкиваясь между ног, укладывает податливое тело на стол. Разбросанные по стеклу чернильные волосы и румянец точеных скул, освещенных последними осенними лучами, обещали красивые сны.
Ох.
Во-первых, шея Минхо точно может краснеть до уровня ключиц. Во-вторых, он достаточно гибкий, чтобы сложиться пополам. В третьих…Минхо боится щекотки слишком сильно.
- Хе-хен! Ха-ха, подожди! – Минхо жмет колени ближе к груди, стукаясь головой о столешницу. – Я…Я больше не могу! Ха-ха-ха!
Чан сдается, отпускает ягодицы и прячет лицо в сложенных на столе руках.
Так стыдно не было ему уже очень давно.
- Хен, п-прости…
Чан стоял на коленях между красивых худых бедер, но думал только о том, каким красным должно было быть его лицо сейчас. Минхо смущенно поднимается со стола, натягивает белье с брюками обратно и ежится от холода, потирая открытые под футболкой руки.
- Замерз? – Чан со вздохом поднимается, притягивая его ближе.
- Я сделал что-то не так?
- Нет, малыш. Просто римминг тебе не подходит.
- Ох… - Минхо звучал немного расстроенно, накручивая спутавшиеся пряди на пальцы.
- Зато с поцелуями сейчас...уже лучше. Все же ты учишься.
Минхо теряется на минуту, а после легковерно улыбается, прижимая руку к груди с радостью хорошиста получившего ”отлично”.
- У меня почти встал. - Чан со смехом зачесывает волосы и кивает на телефон поодаль. - Следовал инструкции?
Минхо беззлобно пихает его в грудь.
- А что за книгу ты положил на полку? – Чан пробует перевести тему, улыбаясь в маленькую родинку на крыле носа. – Увидел случайно, пока готовил.
- О, это тебе, хен. - Минхо застенчиво мнется, втягивая шею в плечи.
- Я не очень люблю читать. Не то чтобы не читаю вообще, просто…
- Она для другого.
- Для чего?
- Гадание. – Минхо забавы ради водит пальцем по линии выступающих мышц, рисуя лабиринт. – Знаешь, задаешь книге вопрос, потом страницу, строчку, и получаешь ответ.
Иногда Чану кажется, что он почти понимает, что такое Ли Минхо.
- Звучит хорошо. – На часах десять. На работу не хотелось совершенно. – Только быстро.
- Отлично! – Спрыгивая со стола, Минхо идет за книгой, но хлопает себя по лбу и быстро возвращается обратно. – Только сейчас подправлю. Немного…смазалось…
- Блять, мейк! – Чан хватает зеркало, выброшенное с остальной косметикой на пол, и на скорую руку складывает этажерку ругани. Минхо посмеивался рядом. Отирая остаток с губ, Чан скалит зубы, расплываясь широкими ямочками. – Смешно тебе? А где по-твоему сейчас вся помада?
От шока Минхо забывает даже краснеть.
***</p>
Влетая с хлопком в комнату общежития, Джисон с досады пинает первое попавшееся. Цветок в высоком горшке покачивается по линии эллипса и с грохотом разлетается по полу.
- FUUUUUUUUCK!
Ебаный день. Ебаное все. Ебаная жизнь!</p>
Джисон идет к зеркалу, крутится, жмет руки, закатывая рукава рубашки.
- «Вау, Джисон-и, у тебя такие тонкие руки!» – Давит скупые холмики мышц, причмокивая губами. – Почему они не растут? По-чему?
Иногда из зависти хотелось попросить Чанбина, который мог задушить его одной левой, садиться от него где-то на расстоянии километра. Но оказываясь на одной линии с Ким Сынмином он быстро возвращался на свое законное место. Джисон упирается руками в бока, буравя взглядом потолок.
- Эй, ты там! А почему ты не мог хотя-бы плечи нормальные мне дать?! Holy-molly, да даже у Минхо они шире!
И хотя Минхо напротив, всегда смущающе открыто восхищался подтянутым телом лучшего друга – Джисона бесило все. Начиная с огроменных щек, заканчивая девчачьей узкой талией.
По расписанию вечера – пара проходок для настроения, заказ курочки, потом тестинг игры, может быть пара баночек соджу – дальше этого свой выходной график он еще не определил.
- «Неудачное свидание?» - Mr.Robot звучит в наушниках мягким баритоном.
- Забей. – Джисон громко втягивает остатки газировки, бросая куда-то за спину в разметанную по полу почву. Тетка убьет его, если увидит, что стало с ее подарком на поступление. – Сам-то небось даже с места не сдвинулся в деле с алфавитным парнем?
- «Что?»
- Парень Б. Я просек, что А это ты, «снимайте портки»!
- «Не удивлен, что со свиданиями туго идет.»
- Эй-эй! От вопроса не увиливай!
Молчание. Джисон ставит игру на паузу и тянется к остывшему свертку с бурито.
- Ты не спеши, у меня весь день и вечер свободен. Может даже ночь, но dude, тебе придется потесниться с моими вайфу.
- «Я вернул долг и….этот Б лучше, чем я думал.»
- Ого! – Слизывая с пальцев соус, Джисон весело подпрыгивает, забираясь на стул ногами. День прожит зря, пока не услышишь последние вести из чужой жизни. – Так он тебе нравится!
- «Не знаю.»
- В смысле не знаю?! Тут только два варианта – нравится или нет!