Часть 6. Гостеприимство. (2/2)

— Я тебя предупреждала. У каждого в этом городе есть своё занятие. Оно становится единственным смыслом существования. Их с трудом можно назвать людьми. Память стирается, однако они хорошо помнят, за что они здесь и за что страдают.

— За что страдает она?!

Крик Сельмы озадачил служанку Некроманта, на лице которой мелькнула отупелая задумчивость. Словно этот вопрос сломал матрицу в голове.

— Привилегиями в этом городе обладают только ведьмы. Горожане расплачиваются, а мы существуем на особых правах.

Асцелия хотела уже было пойти вперед, но Сельма не двинулась с места, смотря на неё с такой враждебностью, будто это именно она — вина всему. Беловолосая терпеливо выдохнула, смягчая тон ещё больше:

— Судьбами распоряжается Владыка. Хочешь что-то изменить, прими его власть. Однако, если ты будешь готова к этому, ты не захочешь ничего менять.

— Бред. Я никогда не пожелаю таких страданий кому-то. — Гордо вскинув голову, Сельма подошла почти вплотную к ведьме, будто этот ответ мог сейчас что-то изменить или что-то доказать.

— Как скажешь.

Покорность Асцелии, её терпение, улыбка и тактичность не давали ни единого сучка, за который можно было зацепиться и рассвирепеть ещё больше. Плотно сжав губы, Сельма сама двинулась вперед, заставляя колдунью идти за собой.

Пребывая в городе уже не первый день, Сельма начала ощущать горожан. Несмотря на то, что каждый из них был индивидуален, несмотря на то, что сценарий их жизни давал им поле для небольших импровизаций в рамках заданных действий, было в них что-то шаблонное, схематичное. Именно на фоне этой схематичности так сильно и выделялись с самого начала старая карга из леса и эта Асцелия. Неосознанно чувствуя этот контраст, улавливая его в самом воздухе, Сельма сразу распознала «отличающихся» средь толпы. Навстречу им шли две старые женщины под руку. Их горделивые взгляды, осанка, манера ведения разговора — всё выдавало их. На Асцелию и Сельму они смотрели пристально, с злобным интересом и в то же время почтением. Как только они поравнялись, головы женщин склонились в немом поклоне. Ни слова. И также они прошли мимо. Лишь Сельма бесцеремонно и озадаченно обернулась, смотря им вслед. Наконец её спутница снова заслужила внимание.

— Кто это?

— Городские ведьмы. Такие же, как и я.

— Тогда почему они так поклонились тебе, а ты им лишь кивнула?

— Они поклонились не только мне, но, в первую очередь, тебе. Да, ты права, по рангу мы с ним на одном уровне, однако я сестра Иоханны и занимаю особое положение, хоть и горю в конце каждого цикла в отличие от них.

— Поэтому та торговка так испугалась тебя?

— Не только. Я уже говорила, ведьмы занимают особое место в этом городе. Если нас можно представить как сословие, то мы высшее.

— Скромность явно не ваша сильная сторона.

— Ты готова защищать местных горожан, зная, как они жестоко поступали с невинными, лишь бы только не встать на сторону Некроманта?

— Лишь бы только не встать на сторону зла!

— А ты уверена, что эти жители — добро?

— Я уверена в том, что вы друг друга стоите, и вообще не хочу принимать ничью сторону.

— Однако принимаешь. Даже после того, как столкнулась с одной из этих пустышек. И будучи сама одной из нас.

— Я уж точно не ведьма! Я скорее поверю в своё психическое расстройство, чем в это.

— Мне кажется, тебе нравится отрицать то, что видишь собственными глазами. Не понимаю, что ты и кому хочешь доказать?

Слова Асцелии выбили землю из-под ног Сельмы. Риторический вопрос не находил ответа. Действительно, что она хотела доказать и кому? В мире людей она была отвергнута всю свою жизнь. Пьющие родители, приют, потом короткое освобождение, лечение, вечное отшельничество от общества, частью которого она не могла стать. Что она знала из радостей, ведя образ жизни вечного хикикомори? И будучи отстраненным свидетелем, видела ли она добро среди людей? Насильники, убийцы… Они скрывались средь толпы, но Сельма могла их видеть. Мир терял розовые очки, достаточно было лишь посмотреть её глазами. Что же касается истории этого места… Разве она не увидела причину страданий этого города? Разве его жители не сами навлекли на себя муки и разве не сами просили об избавлении? И что тогда можно назвать добром, а что злом, если с детства она видела отсутствие граней между этими истинами?

«Нет… Неправильно. Я не должна поддаться этому безумству. Всё это — страшная магия. А значит, здесь ничего не может быть хорошего».

— Сколько ведьм в этом городе?

— Много. Большая часть из нас предпочитает не покидать эти места. Здесь всё создано для нашего комфорта. Малая часть осталась в реальном мире, но иногда и они перебегают к нам на время, чтобы набраться сил. В том мире мы почти бессильны. Здесь же последний источник древней и сильной магии. Мы здесь как агнцы подле спасительного водопоя.

— Аллюзия на Библию с твоих уст воспринимается почти как святотатство.

— А твоё слепое отторжение выглядит нелепо.

Асцелия ловко парировала ответы Сельмы, которая из последних сил старалась выстроить какой-то призрачный идеал, что рушился от любого словесного вмешательства её спутницы. Шатенка в этом споре, который всё больше и больше доказывал ей её же неправоту, даже не заметила, как они прошли большую часть города, как петляли с одной улочки на другую.

— Если Он хотел предоставить мне выбор, зачем было заставлять проходить через весь этот кошмар? Почему просто нельзя было… Не знаю… Почему нельзя было обойтись без попыток меня прикончить?

— Если бы тебя удалось убить так просто, значит, крови Иоханны в тебе почти нет. Ведьму нельзя уничтожить так легко. К тому же только через пик эмоционального напряжения возможно пробудить её силы в тебе. Ты увидела всю историю города, что говорит о сильной связи с моей сестрой. С другой стороны, в тебе так и не проснулись физические силы ведьмы. Это может стать помехой. Однако из всех предыдущих кандидаток ты лучшая.

— Спорный комплимент, но постараюсь его принять.

Мысли Сельмы вновь унеслись в прошлое. Воспоминания о том, как она сюда попала и что видела, выстраивались в стройный ряд, как киноплёнка. Хижина лесника, как живая, предстала перед глазами. Та самая хижина, в которой всё и началось.

— Когда я впервые увидела Его… Это было в доме в лесу. Там убили девушку, и я пыталась выяснить причину… — Сельма снова вспомнила о таблетках. О таблетках, без которых не могла прожить и дня… Может, она просто пропустила приём, или они перестали действовать, и всё это происходит лишь в её голове? Нелепая навязчивая мысль, навеянная воспоминанием о психотропных препаратах, была немедленно откинута. Об этом она уже думала и дала себе чёткий ответ. — В общем, из-за какого-то ритуала ночью в хижине был ваш Некромант и живой мертвец, который растерзал Шарли… Убитую. Ты знаешь что-то об этом? Зачем ему это делать? И что это за ритуал?

Широко распахнутыми глазами Сельма уставилась на свою спокойную спутницу.

— После того, как Владыка создал это место, те, кто увлекался магией, само собой прознали об этом. Тот ритуал, о котором ты говоришь, — это проклятие. Оно было создано для того, чтобы отправить человека в этот мир и навсегда лишить загробного покоя. Раньше отправляли прямо вместе с физическим телом. Но если практикующий слишком слаб, то тело перенести не удаётся, и сил хватает только на то, чтобы забрать душу. Так что твоя «Шарли», как ты её назвала, скорее всего, одна из этих пустышек, существование которой обречено на вечное скитание из цикла в цикл. Сейчас в твоём мире уже нет носителей достаточно мощной магии, способных проклясть настолько сильно, чтобы проклятый перенёсся сюда вместе с телом. Поэтому, предполагаю, её тело осталось за границами.

— Она ни в чём не была виновата!

— Может быть. Но мир никогда не был справедлив.

— Да-да, сжигали и казнили невинных, это ты уже говорила.

— А разве этого мало?

Шатенка пренебрежительно фыркнула, заметив, что они уже обогнули весь город кольцом и стояли сейчас у подножия леса возле той тропы, что вела к землянке старой колдуньи. День клонился к вечеру. Девушка замерла, смотря в знакомую сторону.

— Если хочешь к ней пойти, то следуй одна. Мы не друзья с лесной ведуньей.

— Почему же? — Сельма заинтересованно глянула на спутницу.

— Городские ведьмы и лесные ведуньи давно не любят друг друга. Когда-то мы были единым целым, но потом каждый из нас выбрал свой образ жизни. Ведуньи считают, что мы предали традиции, уйдя в города, а мы считаем их слишком закостенелыми. Мир меняется, а значит, и мы вместе с ним.

— Поэтому в новой реальности вас почти и не осталось; так вы «меняетесь» и подстраиваетесь под изменения? — шатенка не удержалась от того, чтобы съязвить. Асцелия же, как и прежде, оставалась самой дипломатичностью.

— Это нечто другое. Пойдёшь?

— Не имею ни малейшего желания, как в принципе и с тобой оставаться, но выбора, похоже, у меня нет.

— Верно. До конца цикла тебе придётся меня потерпеть. Но я не самая худшая компания в этом городе.

— Безусловно. Монстры, пожирающие на своём пути всё и вся, действительно хуже.

В очередной раз съязвив, Сельма спустилась с тропинки вниз и пошла в сторону уже знакомой улочки.

Дорога назад заняла гораздо меньше времени. Девушка встала слишком поздно, в отличие от горожан, которые встречали день с первыми лучами. А потому и день пролетел мимо неё незаметно. Солнце медленно догорало на западе. Жильцы города, как и прежде в это время, с привычной схематичностью складывали свои палатки и спешили домой.

Асцелия посвятила Сельме всё своё время, демонстрируя в диалоге сверхчеловеческое терпение и радушие. Разговор между ними лился, не переставая. Если и выдерживались паузы, то очень короткие, чтобы вновь реплики продолжили незамедлительно цепляться друг за друга. Однако воцарившийся мир и доброжелательность спутницы ничуть не успокаивали пленницу. Она хорошо запомнила урок о том, как здесь всё переменчиво. Потому и усилия белокурой ведьмы оказались тщетными. Хотя та ничуть этому факту не огорчалась, смотря с высоты многовекового жизненного опыта.

Двухэтажный домишко на углу улицы, органично встроенный в ряд таких же домов, встретил их теплом и уже знакомым запахом трав. В окна проникал золотой цвет плавящегося вечернего солнца.

— Садись ужинать.

С прохода Асцелия тут же проплыла к очагу, привычным движением заливая воду в чан. Враждебно настроенная Сельма не преминула огрызнуться:

— Такое ощущение, что меня откармливают как свинью перед тем, как пустить её под нож мясника.

В ответ прозвучал заливистый смех:

— Это зависит исключительно от тебя, Сельма.

— И что мне прикажешь? Каждый день здесь проводить так, словно всё вокруг нормально?!

Хозяйка дома развернулась, вытирая ладони полотенцем. Её взгляд и губы дрожали в усмешке. Она ничего не ответила. В дверь удачно раздался стук, и, направлясь к выходу, ведьма лишь коротко бросила:

— Хочешь искупаться?

Блондинка отворила дверь, и на пороге показался подросток с коромыслом. Сверхмеры тяжёлые ведра давили на его спину, заставляя наклониться вперёд и шаркать босыми ногами при каждом шаге. При этом измученный мальчишка умудрился ещё и поклониться Асцелии, вытереть ноги и пройти вперёд, снимая с коромысла ведра. Беловолосая колдунья оглядывала его высокомерно, нескрываемо насмехаясь над его потугами.

— Эй! Моя гостья хочет искупаться. Набери в подвале кадку. Заходи с чёрного входа и не мешай нам. И не забудь корзину с грязным бельём у двери.

Исхудалый подросток на приказной тон снова услужливо поклонился и шаркающими шагами вышел прочь с пустыми на верёвочных ручках ведрами, которые и без воды были тяжелыми. Дверь громко захлопнулась за ним, а Асцелия, что-то напевая, лёгкой походкой направилась к очагу под прожигающим взглядом Сельмы.

— Ты заставила ребёнка прислуживать тебе?!

— А что здесь такого? Не пропадать же добру просто так. Все городские ведьмы выбирают себе какого-то горожанина, чтобы устранял бытовые трудности. Не мне же ты прикажешь идти за водой.

— Он — ребёнок!

— Он старше тебя, дорогая.

— На нём лица нет от труда!

Асцелия впервые не выдержала, злобно фыркнув и резко развернувшись назад. Но немедленно взяла себя в руки.

— Сельма, ты слишком изнежена. Твой реальный мир порождает бесхребетность. — Блондинка брезгливо откинула полотенце в сторону. В дверь снова раздался стук, и на её губах расцвела беззаботная улыбка. — О, кажется, молоко принесли. — Очередной заморыш, только уже девочка, которой от силы исполнилось шесть, стояла на пороге с глиняным кувшином, перевязанным белой тканью. Мило улыбающаяся до этого Асцелия приняла кувшин и грубо шикнула: — Пошла прочь. — Напевая незатейливую песенку с прежней улыбкой, она вернулась и поставил кувшин на стол. — М-м… Ещё парное. Будешь?

— Нет желания! — Сельма грубо отодвинула стул, даже не скрывая в своём голосе злобу. — Я, пожалуй, устала, хочу отдохнуть.

— Так понимаю, омываться ты тоже не будешь? Хорошо, вода не пропадёт.

Голос Асцелии с нарочитой вежливостью тоже скрывал в своей глубине нотки раздражения. Шатенка небрежно вышла из-за стола, отбросив стул и даже не поставив его на место, поспешно скрылась вверху лестницы под прожигающим взглядом ведьмы.

Как только дверь за Сельмой закрылась, она прижалась спиной к деревянной поверхности, закрывая глаза и медленно выдыхая. Какое-то время девушка не шевелилась, приводя мысли и чувства в порядок. Вскоре веки приоткрылись, и глаза пробежались по комнате. Как же непривычно было бодрствовать днём и думать о сне вечером! Месяцами живя в перевёрнутом режиме, шатенка ощущала, что такой распорядок ей кажется таким же неестественным, как и весь этот городок. Без необходимости держать себя перед Асцелией и всем городом, как перед врагом на поле боя, плечи Сельмы осунулись, грубоватая походка сменилась уставшим шагом. Голубое платье небрежно было снято через голову, а затем полетело на пол. На женском теле осталась только нижняя белая сорочка. Ещё более непривычным, чем новый режим сна, стало ощущение на себе новой одежды. В который раз Сельма прошлась ладонями по ткани, осматривая себя сзади. Ей постоянно казалось, что она голая. Привычка никогда не вылезать из штанов давала о себе знать. Ещё с утра она ощутила это странное чувство… Каждую секунду прогулки ей хотелось сорвать с себя эти тряпки; если бы только у неё был выбор.

Однако мысли об этом дискомфорте в потоке сознания<span class="footnote" id="fn_29166668_0"></span> снова вытеснила злость. Детский труд, использование беспомощности вывело Сельму из себя, хотя она никогда не была морализаторшей. Видимо, всё это время сознанию надо было лишь за что-то зацепиться, чтобы злость и обида в отношении этого мира нашли для себя оправдательный фундамент.

Стиснув зубы, Сельма на всякий случай подвинула комод под дверь и повалилась на мягкую перину, которая тут же приняла все изгибы её тела. Горьковатый запах трав, исходящий от постельного белья, снова окутал голову. Такой приятный аромат… Девушка какое-то время упрямо смотрела на незатейливый узор на потолке, образуемый блеклым светом месяца. Но постепенно веки начали тяжелеть, травянистый запах заставил дыхание замедлиться, и шатенка погрузилась в мягкую тьму. Все тревоги и заботы исчезли. Больше ничего не беспокоило. Лишь мягкая чернота сна обволакивала разум и давала долгожданное забвение.

Очнулась Сельма резко и неожиданно, будто от удара. Рот жадно хватал воздух. В первые же секунды стало ясно, что она проснулась не на постели, на которой засыпала… Испуганные ореховые глаза с напряжением оглядели местность вокруг, даже боясь повернуть в сторону голову. Мышцы сковала ледяная сталь ужаса. По беззащитной спине пробежала рябь дрожи. Пальцы сжимали мягкую траву, а тело ощущало холод сырой земли…

«Где я?..»

Девушка сидела на голой земле, одна, на поляне посреди леса, глубокой ночью… Тонкая ночная сорочка, в которой она легла на постель в спальне ведьмы, пропускала леденящий ночной холод, пробирающий до самых костей. С дёрганой поспешностью Сельма вырвала несколько травинок прямо вместе с землей и недоверчиво растерла их пальцами. Всё было осязаемо… Не было ни одного чувства, которое бы не отзывалось на окружающий мир, что не всегда бывает, например, во снах. Если бы не отсутствие колебаний воздуха и не оглушительная тишина, которая совсем не свойственна лесной местности, шатенка поверила бы в перенесение тела.

Нервно она подскочила с земли, крутясь вокруг и тщетно вглядываясь в непроглядную черноту враждебного леса, окружающего поляну.

— Здравствуй, Сельма.

Позади, как призрак, вырос чёрный силуэт в объёмном балахоне. Узнать его не составило труда. В испуге девушка вскрикнула и отскочила в сторону, но, как маленький котёнок пантеры, тут же подобралась, готовая защищаться.

— Какого чёрта?! Как я здесь оказалась?

Чёрный силуэт, лица которого не было видно в зияющей тьме капюшона, стоял в нескольких шагах, соединив пальцы рук перед собой. Сельма от испуга даже не обратила внимания на то, что кожа на единственном оголенном участке тела не была изуродована морщинами.

— Как всегда задаёшь неправильные вопросы. Неужели тебе интересно только это?

Бархатный голос обволакивал сознание, бесформенный силуэт, словно удав, гипнотизировал. Но внутренне девушка противилась этому всеми своими силами, стараясь не поддаваться влиянию! Зло уточнила:

— А что ещё мне может быть интересно, если я в который раз отключаюсь и попадаю чёрт знает куда?!

— Какое отчаяние! Оно толкает тебя на безрассудство.

— Тут ты прав, терять мне уже нечего!

— Неужели тебе не хочется задать ни одного вопроса?

— Кому? Существу, которое превратило мою жизнь в ад и постоянную плеяду кошмаров?!

— В ад? В самом деле? Хочешь сказать, что твоя жизнь в реальном мире была счастливой и лишённой кошмаров?

Некромант сделал шаг в сторону и этот шаг словно бы физически отмерил первый удар по мировосприятию Сельмы. Риторический вопрос будто сорвал бесконечные портьеры иллюзий, обнажив нелицеприятные, уже ничем не прикрытые стены театра. Устойчивый до этого взгляд на вещи пошатнулся, не выдержал чужеродного натиска. А ведь правда, за что она цеплялась всё это время? За людей, которые считали её сумасшедшей и несколько месяцев держали в приюте для душевнобольных? За родителей, которых разум отказывался помнить, ибо до ребёнка им не было никакого дела? За сирот, с которыми она росла и которые свою злобу на весь внешний мир не забывали срывать на одиночках? За общество, которое отторгало Сельму, за общество, частью которого она никогда не являлась? Что её держало?.. Неожиданно для себя при этих мыслях шатенка обнаружила в себе целый груз накопившейся в груди злобы и обиды на весь белый свет!

— Нет… Не лезь в мою голову. Это сон!

— Во снах нет всех пяти чувств, моя дорогая.

Сельма обречённо сглотнула сухую слюну, ощутив горьковатый привкус в собственном же рту.

— Это всё может быть иллюзия!

— Это решать тебе. — Некромант вышагивал вокруг, как коршун летая над своей жертвой, но не приближался, давая забитому зверьку ложное ощущение свободы бежать. — Задумайся над вопросом, на который ты так и не смогла дать мне ответ. Не верь никому, как и прежде. Это пока что единственное, что ты делаешь правильно.

Какая-то сила неожиданно толкнула Сельму назад, и она беспомощно полетела в бездонную пропасть, от удара об которую резко подскочила на чем-то мягком и твёрдом одновременно. Лёгкие уже в который раз бились за жадные глотки воздуха! В паническом припадке Сельма, к своему успокоению, обнаружила, что она в спальне ведьмы, сидит на полу, видно упала с кровати, а дверь напротив плотно прижата тяжёлым деревянным комодом.

— Сон… Всего лишь сон… — с безумием успокаивающегося сумасшедшего, она обхватила свои плечи, расшатываясь взад-вперед и находя таким образом успокоение. Губы исказились в истеричной улыбке. — Чёрт бы побрал эти сны!

Однако сквозь утренние сумерки, которые уже густо заполняли собой комнату, Сельма не сразу увидела, что вся её сорочка покрыта пятнами, а под ногтями забилась земля…