Отступление (1/2)

— Если вы хотите мне всё рассказать, то, получается, печать больше не сдерживает? — наполовину любопытно, наполовину настороженно спросила Тори.

Печати на языке действительно больше не было. Точнее, была, но на любую фуин найдётся другая, её перекрывающая. Так, один укус змеи, вылезшей из свитка, заставил язык сначала гореть, а потом подарил приятное чувство свободы. Он мог говорить абсолютно всё.

И змея, и свиток появились у него недавно. А вот проблемы — намного, намного раньше. Начались они даже не с Тори. Закончатся, впрочем, тоже не ей.

Он был одним из тех генинов, кому не повезло, кто потерял часть команды на одной из миссий. Команду расформировали, джонина-наставника отправили работать, сокомандницу подлечили в больнице и вынесли безжалостный вердикт: к миссиям не годна, но жить будет. Мизуки сначала приткнули к другой команде, в которой, конечно же, был Ирука. Улыбчивый, добрый сирота-Ирука. Мизуки был в ярости, но умело это скрывал. Он даже в тринадцать был неплохим актёром. На Ируку и пустоголовую девчонку, которая только и умела, что выдыхать Огненные шары, хватало; на джонина — не всегда, но ей было откровенно всё равно.

Ирука думал, что они друзья — и если не лучшие, то что-то близкое. Мизуки думал, что Ирука слишком навязчивый с этой своей дружбой. Видят ками-сама, он даже сочувствовал ему раньше, в детстве, и вполне искренне пытался поддержать. Потом поддерживать перехотелось, но Ирука — удивительное дело! — несколько раз пересекался с Третьим Хокаге. Мизуки тоже хотелось, желание быть замеченным такой великой личностью толкало в спину — и он продолжил дружить с Ирукой, уже к четырнадцати годам, впрочем, разочаровавшись.

А потом Мизуки заметили АНБУ. Вряд ли из-за выдающихся способностей, скорее, из-за выдающихся наглости и умения выходить сухим из воды в самых, казалось бы, безвыходных ситуациях. Способности же были удручающими: сильный генин, быстро доросший до сильного чунина под внимательными взорами инструкторов АНБУ, так же быстро приостановил своё бешеное развитие. Нет, конечно, когда-нибудь он станет джонином, но совершенно не в том возрасте, в котором ранг дают за силу, а не за опыт.

Миссии в АНБУ были почти обычными, только, если вдуматься в задания, сомнительными с точки зрения морали. Мизуки совесть никогда не мучила: он понимал, что, стоит только дёрнуться в ненужную сторону, как в деревне его будут ждать совсем не для доклада. И вообще, желательно, мёртвого. Так что он не дёргался, выполнял свою работу и жалел о том, что не может ею похвастаться. О, как бы он хотел! Секретность была непонятна, в конце концов, ни на какие серьёзные задания его не посылали, рангом не вышел. А ведь даже владению танто не стали учить только из-за — Мизуки полагал — пресловутой секретности.

Теперь-то Мизуки знал, что не все АНБУ должны быть на виду. Что для многих членов элитных подразделений уготованы особые судьбы. Именно поэтому он сейчас смотрел на Тори искоса, гадая, когда дойдёт и до неё. Не пел ли он в своём воображении дифирамбы её гениальности?

Главное, чтобы не произошло того же, что произошло и с ним — чтобы не влезли люди из Корня.

Когда это произошло? Примерно… через пару лет после того, как он попал в АНБУ. Сначала Мизуки гордился: ладно, он не может чесать своё самолюбие, рассказывая, в каком подразделении работает, но зато может тешить себя осознанием, что допущен в своеобразную «святая святых». О Корне АНБУ в среде чунинов знали лишь на уровне слухов, в АНБУ — просто не говорили. Но было понятно, что там всё очень серьёзно. Даже печать, которую поставили на язык, нисколько не мешала. Подумаешь! Он не идиот, чтобы болтать лишнее.

(Зато был достаточным идиотом, чтобы так думать.)

Наверное, Мизуки так бы и тешил себя мыслями о собственной исключительности, работая одновременно и на АНБУ, и на Корень — от последнего иногда поступали задания, дополняющие, а иногда и немного противоречащие цели изначальной миссии, но Мизуки всегда выполнял, понимая, какая из двух организаций опаснее — если бы не случилось это. Поступление джинчурики в Академию. Точнее, даже не так: случилась весть о скором поступлении джинчурики в Академию.

Конечно, Мизуки отлично знал, кто именно джинчурики! Такую информацию от АНБУ не скрывают. И к надоедливому пацану он относился… никак. Может, с лёгкой скукой и таким же лёгким недовольством: Хокаге совершенно запустил парня, по улицам шляется и пакости устраивает. А вот Лис внутри него заслуживал всей возможной ненависти.

— Мизуки-кун, тебя направят в Академию, — сказал ему непосредственный командир, — в качестве сенсея.

Сначала Мизуки думал, что ослышался. Его — и в Академию? Но потом понял, что джонин был совершенно серьёзен. Вспышку гнева загасить было легко, хотя Мизуки и заскрипел зубами. Он коротко склонил голову, выдавил неопределённое «Хай» и приготовился ждать объяснений. АНБУ — не Корень, здесь они были.

Всё дело было в джинчурики. В том, что преподавателя в его класс, конечно, поставят многообещающего и по своим моральным качествам идеально для этого дела подходящего, но подстраховка нужна. А тут — такая удача, Мизуки отлично знаком с Умино Ирукой! Ну, может, не отлично, но до поступления джинчурики ещё целый год: и дружбу хватит восстановить, и набраться опыта для преподавательской деятельности. Конечно, класс ему дадут не S и даже не А, но В — точно.

Мизуки был в ярости.

Мизуки был совершенно беспомощен.

Мизуки получил похожий приказ в Корне, разве что с обязанностью раз в месяц писать отчёты об Умино Ируке и его отношениях с джинчурики. Мизуки предпочёл смириться — и смирился. В конце концов, должность тайной няньки для учителя джинчурики — это ещё не самое худшее, что могло бы с ним произойти. Например, он мог додуматься начать спорить. Отказываться. Нарушить что-нибудь…

Мёртвым быть, возможно, и спокойнее, но живым — куда как лучше.

— Ирука-кун, какая встреча! — говорил он несколькими днями позже, немного растерянно улыбаясь. Показывать излишнюю радость будет неправильно, всё же их связывали не самое лучшие отношения — по крайней мере, со стороны Мизуки. Ирука уже вырос, должен был хоть что-то осознать. Но всё течет, всё меняется, люди растут над собой… — Или мне стоит называть тебя Ирука-сенсей?

— Возможно, — после секундной заминки улыбнулся Ирука и потёр переносицу, затрагивая шрам.

Шрам был таким дурацким, что Мизуки хотелось смеяться. Он, помнится, слышал рассказ Ируки о том, как тот его получил, но не запомнил за ненадобностью. Ну, вскоре он исправит это упущение: спросить ещё раз никогда не поздно. Хотя разговор отлично клеился и без лишних тем: Ирука был открытым человеком, а Мизуки был искусным актёром. Возобновить приятельские отношения оказалось легко, перескочить на дружеские — ещё легче.

«Ирука-сенсей похож на щенка», — глумливо передразнивал свою девушку, не имеющую в виду, впрочем, ничего плохого, Мизуки, с наигранным интересом слушая Ируку. Чем больше слушаешь, тем больше располагаешь человека к себе, это все знают. Чем больше Ирука расскажет ему о себе, тем более крепкую связь будет чувствовать. Как хорошо, что с Мизуки этот приём не срабатывал: он признавался себе, что был слишком эгоцентричен, чтобы привязываться к людям таким способом. Говорить о себе — причём не всегда правду — казалось чем-то самой собой разумеющимся.

Года для небольших подготовительных курсов, экзамена на знание программы и налаживания отношений с одним отдельно взятым индивидуумом было более чем достаточно, и Мизуки не торопился. Да, это всё можно было бы сделать и за пару месяцев, но такой манёвр выглядел бы ещё более подозрительным, чем сейчас.

— Я не замечала, чтобы ты любил детей. Почему такой неожиданный выбор? — с лёгким интересом осведомилась Цубаки. Они с ней были знакомы не слишком долго, и Мизуки слабо понимал, когда она успела стать его девушкой. Впрочем, не возражал: Цубаки была красивой, тихой и достаточно глупой, чтобы не замечать некоторых вещей. Прекрасная куноичи. Он не был влюблён, но и не был равнодушен. Прекрасный баланс чувств и разума.

— Даже не знаю, — Мизуки уклончиво пожал плечами, и Цубаки игриво вскинула брови. — Может, надеюсь полюбить?

— Держу пари, всех — не сможешь. У тебя будет любимчик, — уверенно заявила она.

Ещё один плюс Цубаки Оосавы был в том, что она прекрасно чувствовала настроения других людей. Мизуки, возможно, многому бы мог у неё научиться, но на этот раз предпочёл всё-таки кивнуть и заключить спор, потому что в крови взыграл азарт. Чтобы у него, да появился любимчик? Он ведь действительно не любит детей. Глупые сверх меры, шумные сверх меры.

Спор он, конечно же, проиграл, но не признавал этого до последнего.

А теперь идёт со своей самой проблемной (единственной) ученицей в сторону башни Хокаге и молчит. Не потому что рассказывать ничего не хочется или потому что нет такого приказа, а потому что усиленно думает: как не затянуть её ещё ниже за собой, чем есть сейчас.

Право, какой он сентиментальный. И как упорно отрицал это раньше.

Он выделяет Тори среди других учеников? Конечно! Она необыкновенно умна для своего возраста, но при этом совершенно не похожа на того же Учиху, которого Ирука, захлёбываясь от восторга, называет гением. Видел он, Мизуки, этого Учиху. Ну какой из него гений? Гениальность измеряется не в умении создавать техники и даже не в запасе чакры. У Тори не было и такого, и, пожалуй, в бою Саске она проиграет. Но это пока. Нара тоже не самые сильные противники, но стабильно могут заткнуть за пояс тех же Учиха просто за счёт своего интеллекта.

О своих мыслях он наедине с Ирукой не распространялся. Ещё не хватало перебить его восторг. Пусть восхищается своим Саске, всё равно до Итачи ему как до луны. Мизуки слышал, что пацан хотел выпуститься из Академии досрочно, словно пытаясь подражать старшему брату-убийце, но Хокаге запретил. Мизуки был полностью согласен. Последний Учиха банально не был готов — даже не по способностям (хотя и это тоже, ну не сможет пацан без помощи наставников нормально натренироваться в сжатые сроки), а по характеру. Психологической устойчивости.

Вот Тори, думал Мизуки, Тори бы он, положим, мог выпустить на задания уже сейчас, на её втором году обучения. Добавив чакры и техник, правда...

Он продолжал следить за ней даже тогда, когда она перешла в другой класс? Конечно! Ведь это совершенно не его инициатива, а приказ. Чем девчонка так заинтересовала Корень, Мизуки не понимал. И это непонимание его, признаться, нервировало, поэтому за Тори он следил куда пристальнее, чем было нужно. Девочке семь лет, она ничего из себя не представляет, кроме бессовестной наглости и гениальных мозгов, а ей заинтересовался не любитель бесклановых-Сарутоби, а кое-кто поопаснее.

«Что с ней не так?» — спрашивал себя Мизуки. И задумчиво постукивал пальцами по оконной раме. Цубаки, неожиданно не надоевшая, как прошлые его девушки, возилась с отчётом за миссию. Может, не надоела, потому что он стал старше? Да ну, бред. Ему ещё даже двадцати пяти нет. Даже двадцати трёх!

И всё же, до определённого момента он не был привязан совершенно, только заинтересован и капельку обеспокоен.

— Ты станешь личным учителем Тори Каору, — беспристрастно сказал ему командир. — Один «серый» доклад в месяц. Через две недели она уже должна быть твоей ученицей.

Мизуки сжал зубы, поклонился и ответил согласием. А что ему ещё оставалось делать, кроме этого? Спорить хотелось, конечно, хотелось: он не имел никакого желания тратить своё личное время на пусть и гениального, но чужого ребёнка. Впрочем, от перспективы заиметь своего его бросало в дрожь.

«Что с ней не так?» — в который раз спрашивал себя Мизуки и не находил ответа. Впрочем, скоро он это выяснит: «серые» отчеты не предполагали постоянной слежки, но фиксирование изменений во всех областях жизни — вполне. Взять же девочку в ученицы будет не сложно, она вряд ли откажется. Мизуки прислонился к стене, выискивая в небольшой толпе учеников Тори. Ох, как ему не хочется учить кого-то лишний раз…

— Ты очень умная девочка, Тори-кун, — мягко улыбнувшись, похвалил и одновременно будто бы объяснил причины своих намерений он. Тори можно было назвать самовлюблённой, пожалуй. А если и нет, то завышенная самооценка у неё точно прослеживалась. Лучше на этом сыграть. Дети часто ведутся на лесть. — Даже являясь куратором другого класса, я вижу, что тебе легко даётся абсолютно всё. На многих предметах ты даже скучаешь.

— Это так, Мизуки-сенсей. Предметы даются мне легко, — после недолгой заминки легко признала она. Мизуки улыбнулся и продолжил сыпать лестью. Это, конечно, было уже бесполезно: он заметил настороженность и внимательно-сосредоточенный взгляд, но не давать же маленькой актрисе понять, что её раскрыли?

И, конечно же, она согласилась. С очередной заминкой и едва слышным вздохом, но согласилась. Мизуки назначил первую тренировку через четыре дня. Ему ещё нужно было получить более четкие инструкции и личное дело, ведь, несмотря на ультимативный характер приказа, всегда существовала маленькая возможность, что Тори откажется. Бегать же за ней было бы слишком странно, это понимали даже в Корне.

Скорее всего, откажись она, её бы учили по-другому. Подогнали в окружение чунина, чередой случайностей направили бы в нужную сторону или дали нужную вещь… мало ли возможностей есть у самой скрытной и самой влиятельной организации Конохи?

Ох, как же смеялась Цубаки, когда он рассказал ей о своём решении!

— Я же говорила, что у тебя будет любимчик! Мог бы сказать мне раньше, а не тянуть до последнего, — веселилась она, невольно сама придумав ему оправдание. — Только не будь с ней слишком строгим, она всё-таки девочка!

Как Мизуки подозревал и как оказалось, если бы он не был с Тори слишком строгим, она бы его съела и не подавилась. За весельем и умом скрывалось что-то ещё. Во время первых тренировок она буравила его странным взглядом, и чёрные глаза до противного напоминали глаза какого-нибудь Нара. Слишком умные для такого возраста. Слишком пытливые. И — слишком подозрительные. Девчонка ему совершенно не доверяла. Что не мешало ей, впрочем, вести себя почти как обычно. Мизуки решил сыграть на этом.

Говорить чуть мягче. Взять в привычку поддерживать её шутки, которые и на шутки-то не были похожи: так, полусерьёзные замечания вместо внятных ответов, которые она любила кидать по поводу и без. Учить по-настоящему, пусть и не в таком темпе, в каком мог бы: ему ясно обозначили, что слишком сильной Тори Каору стать не должна. С чего кто-то вообще решил, что она может стать слишком сильной, если её усердно тренировать, Мизуки даже знать не хотел. Потом, правда, ещё раз заглянул в медицинскую карточку девчонки, которую, в отличие от личного дела, читал наискосок. Активность в мозговой части головы — это интересно и в какой-то мере объясняет гениальность: чакра ускоряет мыслительный процесс. Но всё ещё не повод.

А его хитрости, тем временем, увенчались успехом. Тори смотрела уже без своей настороженности, стала, казалось, ещё более открытой, чем прежде, хотя — куда бы ещё больше? И вела себя как равная. Даже её «сенсей» было скорее лукавым, чем уважительным. Мизуки бы возмутился, но, во-первых, он сам позволил такому случиться, а во-вторых, это не выглядело неестественно. Это не чувствовалось неестественно.

Тори была гением, признавал Мизуки, но совершенно отличающимся от других гениев, про которых он слышал. Она не была сильнее, она была взрослее и мудрее. Причём не кособоко, в какой-то одной области, а гармонично и ничуть не отталкивающе.

Правда, при всём при этом, шиноби из неё был слабый.

— Ты хорошая актриса, Тори, — говорил он задумчиво. — Я почти уверен, что очень часто тебе будут предлагать определённый вид миссий, где нужны будут такие таланты.

— А разве, становясь чунином, ты не сам выбираешь миссии? — любопытно спросила она, по-дурацки крутя на пальце колечко куная.

— Сам, но из рекомендованных, — пренебрежительно фыркнул Мизуки, а Тори прыснула чему-то своему и кинула кунай в мишень неожиданно, резко оборвав свой смех. Тот вонзился точно в середину. Мизуки медленно кивнул. — Думаю, скоро стоит приступить к следующему этапу.

Когда они вышли из парка, по крыше ближайшего дома скользнула тень. Мизуки моргнул, но ошибки быть не могло: это Норико повернулась и побежала куда-то вглубь деревни. Он перевёл взгляд на Тори, которая, что неожиданно, за всё это время не сказала ему ни слова.

— Ну, я же должна была подстраховаться? — ярко улыбнулась она.

Мизуки помассировал переносицу.

Она была слабой куноичи, которая не иначе как по протекции сверху попала в В-класс, но, чем больше Мизуки с ней занимался, тем больше понимал, что потенциал у неё огромный. Даже несмотря на то, что учил он её не слишком активно, Тори впитывала умения со скоростью губки. Но это он понял не сразу, и вряд ли это можно было понять, пока тренировки ещё не начались. Почему же она заинтересовала Корень именно на втором году своего обучения?

Мизуки ещё раз прошелся по всем фактам, которые о ней знал: бесклановая, в полной семье, часто помогает родителям в их магазине, остальное время проводит вне дома, по оговоркам — гуляя с друзьями, среди которых, кстати, определённо есть Сакура Харуно, бесклановая ученица S-класса, но на деле, если судить по досье, — является лидером некоей группы гражданских детей с неясными целями… Всё? Выходило, что всё.

Тайны, конечно, в разговорах не выдают, но некоторые вещи могут казаться неважными, тогда как на самом деле это не так. Именно по этой причине первым делом Мизуки просто решил задать Тори вопрос. Тем сильнее было его удивление, когда в ответ он получил твёрдое, но насквозь лживое заверение о том, что она ничего особого не делает: гуляет, ну, и маме с папой в магазинчике помогает.

Не проверить это было бы попросту глупо. И Мизуки проверил. Не через саму Тори, которая целую неделю исправно только и делала, что помогала родителям, а через Сакуру. Куча детей в заброшенном квартале его, мягко говоря, ошарашила. Во-первых, квартал только снаружи выглядел заброшенным: на видимой со стороны территории детей почти не было видно, а если и было, то не более нескольких человек. Во-вторых, даже когда кто-то решал срезать путь, проходя мимо полуразрушенных домов, дети словно испарялись. «Значит, — подумал Мизуки, — у них есть наблюдатели».

В-третьих, он сам чуть не проворонил одну из наблюдательниц, а это уже был показатель. Да, он был совершенно расслаблен, да, он в любом случае никакой сенсор, но сам факт такого события! Девочка, перед которой он чуть не засветился, прошла мимо, что-то мурлыкая себе под нос. Взгляд у неё был внимательным, одежда — непримечательных цветов, и вся она была какой-то слишком незаметной, даже несмотря на жизнерадостно-желтые волосы. Мизуки, осторожничая, осмотрел весь квартал.

«Группа гражданских детей», которая ранее в его воображении насчитывала максимум пару десятков человек, резко разрослась до пары сотен. Шаблон рвался, особенно учитывая, что среди гражданских детей были вполне себе бесклановые шиноби-подростки. Которых, судя по всему, всё устраивало. «Птичка-химе» в их устах выглядело ехидным, но безобидным прозвищем.

Мизуки мысленно дал себе подзатыльник за то, что недооценил свою ученицу. Его, конечно, можно было понять. Но то, что в отчётах только сейчас появится новая строчка, понять будет сложно. Он поморщился и, смерив взглядом рослого парня, помахивающего кунаем, пошел осматривать последние несколько домов. Двигаться приходилось очень осторожно: детей было много. Слишком много!

(В этот раз строчка о том, что в группу так же входят дети ближайшего приюта, в отчёте не появится, но в следующем уже будет.)

— …И что он? — донеслось до Мизуки из-за полуразрушенной стены.

— Всё так же. Вчера подошел к приюту, но потом повернул назад, — пауза. — Достаёт Сакуру.

— Ну, это понятно… — вздох. — Ладно, спасибо, Каеде.

Мизуки услышал шелест каких-то бумаг, поразился — бумаги? здесь?! — и шуншином перенёсся на крышу ближайшего здания не из этого «оккупированного» квартала. У него было много информации для размышления и для записи в отчёт.

Нельзя было отрицать, что Тори стала важной частью его жизни. Цубаки говорила об этом вслух сразу, она же пошла проверить, что за ученица ему досталась: познакомилась с Тори, дала ей источник информации о собственном сенсее (причём не всегда той, какой хотелось бы делиться!) и осталась довольна. Но нельзя было забыть и о работе, так что, начиная учить девочку работать с чакрой и проверив стихии, Мизуки только порадовался, поняв, что одна из стихий у неё — Земля. В отличие от Огня или Молнии, по-настоящему атакующих техник низкого ранга у Дотона нет. А значит, как ему и было поручено, слишком сильной Тори не станет.

Или, может, слишком сильной она не станет при любых обстоятельствах, думал Мизуки, смотря, как едва достающая ему до груди девочка беснуется из-за своего маленького запаса чакры, сидя на земле. Да, чакры у неё было катастрофически мало. Да, прогресса никакого не было, да и будет не очень большой. Вопрос «как она замечает, изменился ли запас чакры», посетил его не сразу. Когда посетил, ответ нашелся быстро: наверняка чувствует вместимость очага. Всё-таки, контроль у неё просто фантастический.

— Знаешь, мне кажется, ты её чем-то обидел, — как-то, многим позже, сказала ему Цубаки. — Я виделась сегодня с Тори-чан. Ты не подумай, она мне ничего не говорила, да и выглядела как обычно, но я же чувствую.

К «я же чувствую» Мизуки относился очень скептично, но в последнее время он и сам замечал, что ученица что-то скрывает. «Хорошая актриса, — думал Мизуки, смотря, как она складывает печати и ныряет в землю, словно в воду, — но всё ещё не профессиональная». Попытался ли он вернуть всё назад? Нет. Он знал Тори очень хорошо, возможно, лучше, чем многие из её так называемой банды, — он понимал, что давление заставит её насторожиться ещё больше.

(Или, может, чувствовал себя капельку виноватым? Ни за что конкретно, но за многое в целом. Именно тогда стоило начать бить тревогу. Он привязался к Тори.)

А потом жизнь покатилась по наклонной. Учитывая, что он и до этого делал не самые лучшие вещи, это был показатель.

— Через восемь дней ты выступаешь на миссию в страну Рисовых полей, — говорил ему непосредственный начальник, передавая свиток. — Все подробности — здесь. С тобой идут Тарантул и Рысь. Возможно, это будет не единственная вылазка.

«Да какая, к чёрту, разница, какие у них позывные, — думал Мизуки, читая и чувствуя, как по спине скатывается предательская капелька пота. — Какая, к чёрту, разница?». Он совершенно не хотел идти в одну из нор Орочимару. Ему совершенно не хотелось делать это несколько раз. И не только из-за страха умереть, провалить миссию — но и из-за страха того, что к Орочимару простых людей не посылают. Плохая репутация была у заданий, связанных с этим нукенином.

Достаточно вспомнить, что изначально Белый Змей работал на Данзо — а потом Данзо эта работа стала невыгодна. Конечно, Мизуки слишком маленький человек для похожей подставы. Но что, если… но что, если… Мизуки помассировал переносицу. В любом случае, у него нет выбора. Выполнить задание идеально — вот, что ему надо сделать.

И, пожалуй, выпустить Тори из Академии уже в этом году. Просто на всякий случай. Цубаки в любом случае не обезопасить, но вот ученицу, по малолетству, могут не взять в расчёт, если её не будет рядом. «Какой же я параноик, — думал Мизуки, надевая маску и смотря на закрытые почти такими же масками лица Рыси и Тарантула. — Какой же я параноик». Но Тори всё равно предложил выпуститься на год раньше. И получил закономерную волну возмущений.

Сначала он даже подумал: ладно, черт с тобой, Птичка-химе, раз не хочешь. Возможно, с тобой и так ничего не будет. Я продолжу настаивать, но только ради того, чтобы ты не стала подозревать меня из-за резко меняющихся решений ещё сильнее — и для того, чтобы в какой-то момент ты всё-таки не выдержала. А потом его на ковёр вызвал не джонин из АНБУ, не джонин, скрывающий своё безэмоциональное лицо, из Корня, а сам Данзо. И вот это вот уже было очень, очень нехорошо.

— Я знаю, что сейчас ты так или иначе будешь занят миссией, связанной с Орочимару, — своим скрипучим голосом тянул старик. — Но на твои плечи ляжет ещё одна, на этот раз связанная с джинчурики. Подготовься хорошенько, Мизуки. Конечно же, — его улыбка, даже едва заметная, была слишком неестественной, — не забывая о Тори-чан. И о твоём друге Ируке. АНБУ не стоит знать, что ты занят не только их заданиями.

Паранойя выла изо всех сил. Мизуки не нравилось, что на него сложили столько всего. Пока на нём лежали только две слежки, за Ирукой и джинчурики — от АНБУ, за Тори и опять же за джинчурики через Ируку — от Корня, всё было в равновесии. Теперь, когда от обеих организаций пришли довольно сомнительные задания, дело принимало скверный оборот. Причём именно для него, Мизуки.

«Хотите повесить на меня его срыв, твари, — думал он, кусая губы. Это был настолько лёгкий вывод, что становилось смешно. От него даже ничего не скрывали, словно намекали: всё равно никуда не денешься. — Он же неуч. Он провалит экзамен. А потом к нему подойду я с вестью о том, что он — это чертов Лис. У любого снесёт крышу. А потом Хирузену останется только покачать головой и сказать: ах, как отвратительно, и тут происки Орочимару, перевербовал учителя Академии, который выпустил Лиса!».

Мизуки был почти уверен, что, стоит ему высказать недовольство собственной участью, как метафорический кунай сразу прижмётся к шее Цубаки или Тори. А может, их обеих. Может, даже Ируку припрягут, хотя вот к кому-к кому, а к Умино за все годы «дружбы» Мизуки не проникся симпатией. Даже удивительно.

Как показала практика, Цубаки была не так уж и глупа: за все годы она наверняка уже догадалась, что он работает в АНБУ, но вопросов не задавала и на «Я буду очень занят» реагировала спокойно. Чего не скажешь о Тори, которая, при всех своих гениальных мозгах, лезла, лезла и лезла не в своё дело. Смотрела черными глазами и пыталась добиться чего-то одного ей понятного.

— Сенсей, а почему вы решили стать учителем в Академии?

— Потому что… — начал отвечать на вопрос Мизуки и осёкся. Задумался. Тори перебегала с печати дракона на печать птицы и обратно, явно недовольная скоростью связки. — Потому что я хотел приносить пользу. Таких чунинов, как я — много, а вот учителей в Академии не хватает. Даже получая травмы, шиноби не любят преподавать.