Глава 16 (1/2)

Утро понедельника началось для Леры с настойчивого трезвона

в дверь.

— Серьёзно? Кого черти с утра пораньше принесли?! —

пробормотала Новикова и натянула одеяло до самой макушки.

Настырная трель, однако, смолкать не думала. Не помогла даже

подушка, которой Лера накрыла голову в стремлении доспать законные полчаса. Её

внутренний будильник был уверен: до подъёма оставалось минут тридцать. А

значит, любые незваные гости могут катиться ко всем чертям, не говоря уже о

том, что настолько ранние визиты должны быть запрещены законом. Суровый ёбаный

мир, заточенный под жаворонков, Леру к её восемнадцати удивлять перестал. Но

чтобы бесцеремонность ранних пташек была настолько всеобъемлющей… Нет, это выше

её понимания.

А звонок продолжал надрываться.

— Господи, как я всех ненави-и-ижу! — простонала Лера,

спуская ноги с кровати.

Даже не обувшись, Новикова медленно поползла к двери.

Немного повозившись с замком, девушка приоткрыла створку, уже готовая выдать

самую ядовитую из возможных в седьмом часу утра понедельника сентенций.

— Лерочка! Девочка моя, как же ты выросла!

Лера, ещё не до конца проснувшись, с недоумением воззрилась

на обладательницу громкого звонкого голоса, чтобы уже через секунду раскрыть

объятья.

— Тётя Люба! — улыбнулась Лера, с радостью обнимая сестру

матери. — Надька! — почти закричала Новикова, увидев за широкой спиной Любы

Гущиной кузину.

Обменявшись с родственниками искренними объятьями, Лера

отступила вглубь коридора.

— Фух, — выдохнула Люба, втащив тяжёлый баул.

— Оставляйте здесь, я унесу в комнату, — с лица Леры не

сходила широкая улыбка.

Плохого настроения как не бывало, а в голову закралась

крамольная мысль прогулять школу и провести день с тётей и сестрёнкой.

— А что ж вы не предупредили? Я бы вас встретила. Завтрак? —

без перехода поинтересовалась Новикова, желая сделать всё, чтобы после

изматывающей поездки тётя Люба с Надей чувствовали себя как дома.

— Ой, Лерочка, что же, в пять утра тебя поднимать? А насчёт

завтрака, сейчас выдохну немного, душ по-быстрому приму и соображу. Ещё и

бутерброды тебе в школу соберу. Мы знаешь, какое вкусное сало привезли?

— Тише-тише, тёть-Люб, вы не будете заниматься кухней, едва

переступив порог дома, — Лера замахала руками. — Вы примете душ, я соображу

яичницу и кофе, потом вы выспитесь… Но нет, к плите я вас сегодня не подпущу. А

сало я не ем: фигуру берегу, — Новикова не стала говорить, что почти ничего не

может в себя впихнуть с пятницы.

— Чего ты бережёшь? — Гущина критически оглядела племянницу.

— Ты тоща как моща! Шо ты, шо Надька, но её я честно пытаюсь откормить. И за

тебя возьмусь!

— Мам, чё меня откармливать? И так жопа ни в одни джинсы

скоро не влезет. Вот нахрена ты меня с такой жопой родила? — несмотря на весь

пессимизм фразы, Надя хихикнула.

— А ты выдохни, максимально! — Люба сделала вид, что

затягивает на дочери пояс.

Наблюдавшая за ними Лера сложилась пополам от хохота, узнав

отсылку. Вот уж кому этот клип подходил на все сто процентов.

— Да нормальная у тебя жопа, Надька, аппетитная даже. Будь у

меня такая — все мужики были бы моими.

— А что, Лерка, не смотрят, что ли? Так козлы они слепые! —

фыркнула Люба. — Ты ж вся в маму, красавица, — в глазах женщины отразилась

грусть. — Она всегда знаешь, как с картинки была. В нашей семье «Нахрена ты меня

с такой жопой родила?» — это мой вопрос бытия. А Лара… Всегда была тонкая,

звонкая, краси-и-ивая.

Несмотря на боль и непрекращающийся пиздец, на душе у Леры

ощутимо потеплело. Всякий раз приезжая в Сызрань, девушка чувствовала себя

дома, гораздо более дома, чем в Москве. И создавала уют тётя Люба, иногда Лере

казалось, что одним своим присутствием. Теперь же дом сам приехал к ней, и

похоже, этот понедельник будет чуть лучше, чем она смела надеяться.

Люба словно угадала мысли племянницы.

— Слушай, дитё, а может, ну её, школу эту?

— Ещё по пятьдесят, и в школу не пойдём, — хихикнула Надя.

— Ну, у нас более вместительные кофейные кружки. А в школу и

правда не пойдём.

— Вот и ладненько. Я блинов напеку, чаю напьёмся…

— Нет. Тёть-Люб, сегодня вы отдыхаете! — как ей казалось,

безапелляционно заявила Лера.

Люба не стала спорить, но уже через два часа в центре

кухонного стола стояло блюдо с блинами и сковородка жареной картошки с курицей.

— Какая вкуснятина, — протянула Лера, впервые за три дня испытывая

удовольствие от еды.

— Кушай, кушай, Лерочка, а то небось Андрей тебя только на

яичнице и держит.

— Я умею готовить, — с набитым ртом возмутилась Новикова.

— Конечно, умеешь, только в холодильнике у вас как всегда

мышь повесилась и запасов голяк, — скептически фыркнула Надя. — Куда дядя

Андрей смотрит.

— В протоколы дознания? — пошутила Лера, хватая уже третий

маринованный помидор. — Тёть-Люб, ваши соленья как всегда прекрасны.

— Рассольчику налить? Или вот перчик тебе достать

маринованный?

— Ага, — восторженно выдохнула Лера.

Люба вооружилась черпачком и выудила из бутылька две

половинки сладкого перца.

— Один Лерочке, другой — Наденьке. Как всегда. Чеснок, уж

извините, девчат, кто первый встанет, того и тапки.

— Кушай, мамочка.

— Ешьте, тёть-Люб, — синхронно отозвались сёстры. — Мы

помним, что вы его любите.

Люба нахмурилась, выловила пару зубчиков чеснока и

разбросала вкуснятину по детским тарелкам.

— Так не честно!

— Честно-честно, кто маленький, тому и вкусное. А чеснока я отдельно

замариную, не переживайте. — Так всё-таки, где Андрей?

— Папа в Питере, у него командировка длительная.

— В смысле, длительная? Насколько длительная?

— Ну, пока дело не раскроет. Но вообще, он там с Рождества

сидит.

— А ты тут, значит, одна, маленькая, питаешься как попало.

Он хоть звонит?

— Да всё хорошо, я могу о себе позаботиться.

— Ага, да, угу, — Надя показала сестре язык. — По твоим

кругам под глазами прямо видно, как ты о себе заботишься.

— Бе. Бе. Бе. Может, у меня тут это, секс, наркотики и

рок-н-ролл?

— А, в смысле Шрек, пижамка и барабанные палочки? — прыснула

Надя, которую по-настоящему восхищала Лерина увлечённость музыкой.

— Вы к папе приехали? По делу? Или просто в гости? Я ж

надеюсь, вы завтра не упорхнёте?

— Ой, Лерка, нет, мы какое-то время, уж прости, у вас

поживём.

— В смысле, «прости»? Да живите сколько хотите! Меня вон к

вам папа на целое лето сплавлял, когда совсем мелкая была. Помните, я его даже

не узнала однажды по осени? Он пришёл, а я разревелась и от вас не отлипала:

вот, мол, мама, а это дядя чужой.

— Ну да, тебе четыре было, — в глазах Любы блеснули слёзы. —

Мы, Лер, квартиру продали в Сызрани. Хотим здесь что-то присмотреть, маленькое,

может, в Подмосковье, но тут, в столице. Хочется, чтоб Надюшка, как свой экономический

закончит, перспективы имела, да и мне на старости лет лучше всё-таки московскую

пенсию получать, да и инфраструктура, сама понимаешь. Не то что в нашем

медвежьем углу.

— Вот оно что. Ну, логичное решение. Правда, вам, наверное,

ипотеку придётся оформлять. Здесь цены, сами понимаете, какие.

— Это ясно… А что делать? Работу найду, да и попытаемся

взять ипотеку.

— Мам, я тоже буду работать.

— Готовиться ты будешь в институт.

— Я не сяду тебе на шею, — судя по воинственному тону Нади, спор

этот происходил далеко не впервые.

— Надька, готовиться тебе надо, чтоб поступить, желательно

на бюджет. Платное мы можем и не потянуть.

— Одно другому не помешает!

Слушая перепалку родственников, Лера улыбалась. Теперь ей не

придётся возвращаться в пустую безмолвную квартиру.

***

— Гуцулка Ксеня… — тихо напевала Полина, традиционно сидя в

коридоре на подоконнике.

— А? — откликнулся Игорь, стоявший неподалёку.

— Что? Нет, Гуцул, я тебя не дёргала… — рассеянно отозвалась

Зеленова.

— Ну как же не дёргала? Ты ж позвала: «Гуцул!», только очень

тихо.

Полина удивлённо посмотрела на собеседника, будто

возвращаясь в реальность, а через несколько секунд прыснула.

— А, нет, Игорь, это… Забей, — Полина накрыла ладонью

тетрадь, в которой увлечённо писала, пока Гуцул её не окликнул.

— Поль, если ты хотела чё-то спросить, я не кусаюсь, —

улыбнулся Игорь.

— Я подозреваю, что не кусаешься, но это правда, мои

переводческие тараканы.

— Переводческие? Ты занимаешься языками?

— Это громко сказано, просто иногда перевожу то что

нравится.

— А с какого языка?

— С английского в основном, иногда —  с украинского, вот как сейчас.

— Полин, откуда у тебя тяга к украинскому? — в голосе Игоря

слышалось искреннее изумление.

— Ну, он красивый, очень певучий. К тому же у моей матери

украинские корни. В детстве мы часто ездили: в Одесу, Херсон, в Затоку. На

Западной Украине тоже были. Очень люблю Львов. Он самый европейский город из

всех, где я была, по крайней мере, если говорить о ближнем зарубежье. Ясное

дело, не беру в расчёт Чехию, Польшу и уж тем более Австрию.

— Ты много ездила?

— С матерью — в основном в Украину, а вот Европа — это уже в

сознательном возрасте и обычно по работе.

— Так а что переводишь сейчас? — во взгляде Гуцула читалась

заинтересованность.

— Песню, невероятно красивую украинскую песню, — «Гуцулка

Ксеня». Поэтому тебе и послышалось, что я тебя зову.

— Можно посмотреть, или это… Бестактно?

— Ты очень деликатен. Я могу напеть, только у меня затык со

второй строфой.

— А в чём проблема?

— Понимаешь, вот эти строчки переводятся как-то типа «Он

вглядывался в синие очи, оперевшись на сосну», но как интегрировать это в

поэтический перевод, я пока не придумала.

— А обязательно… Дословно? Я ж не знаю ваших этих золотых

правил перевода, — Игорь пожал плечами и склонился над тетрадкой.

— Да нет, конечно, в поэзии переводной вообще мало

дословности. Главное всё-таки сохранить общий смысл и не похерить эмоции.

— А следующие строчки?

— «И он говорил ей пылкие слова любви».

— То есть нас смущают сосны… Или сосна? Я правильно понимаю?

— Ну да. Я уже и второй куплет перевела, и припев, а здесь

споткнулась и лежу.

— Ну, ты вполне себе сохраняешь вертикальное положение.

— Но в переводческо-метафизическом смысле я лежу в глубоком

нокауте.

— Возможно, у тебя просто глаз замылился. Ща подумаем.  Концовка-то трагичная или оптимистичная?

— Драматичная. Все разбежались, а гуцул её — неверный козёл,

прости.

— Вот так всегда, — с деланным разочарованием протянул Игорь.

— А ты, прости, тоже переводами увлекаешься?

— Я? — Гуцул расхохотался. — Помилуй, Полинка, май инглиш из

бед и огорчений. Но я иногда пишу, ну, стихи в смысле. Напой мне мелодию,

пожалуйста, чтоб я рисунок понимал.

— А давай не здесь. Уроки кончились. Ты свободен? Может,

кофе попьём?

— Можно и кофе, а можно сперва покурить.

Полина слезла с подоконника, подхватила вещи и, воровато

оглядываясь, пошла вслед за Гуцулом в школьную курилку.

— Полинка, расслабься, Борзова уже ушла домой. Единственный,

кто может нас сейчас теоретически накрыть, — это дядя Петя, но ему пофиг, ты ж

понимаешь.

— Знаешь, Игорь, Борзова, наверное, единственный человек в

этой школе, перед которым мне не хотелось бы спалиться. Она просто вроде

холерик, но такая наивная идеалистка, что ути, боже мой.

— Ну чё, ещё Круглова есть, божий одуванчик. Я вообще не

представляю, как она переживает тот факт, что дети курят.

— Можно было бы до кучи Копейкину назвать, но она, по-моему,

более стойкая и прагматичная, — Полина щёлкнула зажигалкой.

— Это точно.

Пока они курили, Гуцул задумчиво хмурился.

— Ты чего? — Зеленова с интересом посмотрела на

одноклассника.

— Та думаю… Над строчкой твоей думаю.

— Вот понимаешь, да? То есть в конечном итоге я её добью,

всегда так бывает, но сейчас незавершённость процесса раздражает.

— Раз-дра-жа-ет, — хихикнул Игорь.

— Вот-вот. Вы уж, доктор, либо туда, либо сюда.

Подростки рассмеялись и, выбросив окурки, зашагали к

школьным воротам.

— Так всё-таки, ты мне напоёшь? Потому что песню эту я не

знаю.

Полина кивнула и тихонько запела.

— Какой у тебя красивый голос. Никогда бы не подумал, — с

ноткой удивлённого восхищения выдохнул Игорь, когда девушка закончила.

— Ну, я даже немножко в музыкалку ходила, пока модельным

бизнесом не занялась.

— А какой инструмент?

— Не поверишь, скрипка. Но я сейчас редко к инструменту

возвращаюсь. Ещё вокалом занималась, но Эмилия всегда говорила, что музыка —

это несерьёзно. Ну то есть не то чтобы модельный бизнес — шибко серьёзное

занятие, но двойные стандарты — они такие двойные. Господи, если срочно не

переквалифицируюсь, выйду на пенсию в двадцать пять! Понимаешь, на пенсию! Без

малейших перспектив, — Полина передёрнула плечами.

— А куда бы ты хотела?

— Ну, вот сейчас в сериал ушла, позже или на актёрский, или

на переводчика — я пока не решила.

— Думаю, ты была бы очень успешной актрисой, — внезапно

Игорь замолчал и остановился как вкопанный.

— Что? — Зеленова, успевшая слегка обогнать одноклассника,

тоже притормозила.

— Сосен шум беду им прочил. Вот оно, Полин! Он гляделся в

сини очи, сосен шум беду им прочил… — тихо напел Игорь.

— Господи, Гуцул, ты гений! Гений! Побежали! — и, не

дожидаясь реакции приятеля, Полина сорвалась с места.

— куда ты летишь, Полинка? — Игорь быстрым шагом пошёл за

девушкой.

— Записывать, — Зеленова на секунду затормозила и

нетерпеливо притопнула. — Нужно это записать, пока мысль не ушла. Не под снегом

же!

К любимому кафе ребята добежали в считанные минуты. Полина

порадовалась, что сегодня пошла в школу в удобных ботинках.

Пока Игорь ходил за кофе, Зеленова заняла первый попавшийся

столик, вытащила тетрадь и быстро записала готовый перевод.

— Всё, мы это сделали! — победно заключила девушка, когда

Гуцул подошёл сел рядом.

— Мы — это сильно сказано. Я всего одну строчку выродил.

— Но какую! У меня без неё всё рассыпалось.

— Так полный результат продемонстрируешь?

— Конечно! Смотри!

Летней ночью холм накрыло,

Луговину затемнило,

Силуэт в ней снежно-белый —

Гуцул Ксенью в нём узнал.

Он гляделся в сини очи.

Сосен шум беду им прочил,

Но слова любви и страсти

Ветер с губ его срывал.

Моя гуцулка,

Я тебе на трембите

Лишь одной в целом свете

Расскажу о любви.

Душа страдает,

Гул трембит долетает,

А разбитое сердце

Неутешно болит.

Пролетело зноем лето.

Кончилась любовь к рассвету

Чернобровую гуцулку

Он, прощаясь, утешал.

Черемоша бились волны,

Как её глаза бездонны

Только ветер в соснах старых

Грустно песню напевал.*

— Красиво, — зачарованно протянул Гуцул. — Вот бы её на

гитаре.

— Ну так и сыграй. Я бы послушала.

— Обязательно как-нибудь сыграю. В гости придёшь — напою.

— А ты позовёшь?

— Хоть сейчас, а то знаешь, тоже руки чешутся. Слушай, она

народная? А то очень танговое что-то.

— Нет, она авторская, правда, по поводу того, кто написал,

есть дискуссии.

— Что-то вроде пресловутого шекспировского вопроса?

— Или гомеровского.

— А что такое трембита?

— Это такой закарпатский духовой инструмент, очень длинный,

— Полина, наконец, отпила из чашки. — Можешь погуглить. Или вот фильм, кажется,

даже советский есть, так и называется — «Трембита».

— И правда, пойдём ко мне?

— А ты сможешь подобрать на слух?

— Обижаешь, — Игорь хищно оскалился.

— Тогда пойдём, люблю увлечённых людей.

***

О том, что приняла приглашение, Полина не пожалела. Игорь

действительно здорово владел инструментом. За вечер они перепели весь Сплин,

нетленку Жуков, шедевр Пятницы. А музыкальный арсенал Гуцула пополнился

несколькими украинскими мелодиями.

***