Глава 2 (1/2)

Очередное утро грозило перерасти в длинный и скучный учебный день. Но Лена знала, какая ложка мёда подсластит предстоящую бочку дёгтя.

— Доброе утро, Висмут, — девушка набрала сообщение в своём профиле на «Книге фанфиков».

— Доброе, баскетболистка, хотя мы и расстались с тобой около пяти часов назад.

Кулёмина улыбнулась монитору. Она не ожидала, что ответ придёт утром. Какая удача, что Висмут — её интернет-знакомая, с которой они общались уже полгода, — решила перед работой посетить свою страницу.

— И точно, мы ведь легли около двух, ну, по крайней мере, разбежались.

— Какие планы на день?

— Пойти на учёбу, не сдохнуть в процессе и притащить свою тушку домой, — сообщение Лены заканчивалось парой скобочек.

— Оптимистично.

— А что насчёт тебя?

— Пойти на работу, не помереть в процессе, доползти домой. А вечером обсуждать с тобой варианты, как могла бы закончиться Овсянка, если бы у Хиков были мозги, хребет и совесть. Ну, это всё при условии, что ты не против.

— Только эта мысль меня и греет, — быстро набрала Кулёмина, не скрывая счастливой улыбки. — Вечер мы снова проведём вместе, — бросила она вдогонку.

— Тогда до встречи, сокровище моё.

От обращения «сокровище» сердце Лены упало к пяткам, как падало всякий раз, когда её Висмут позволяла себе ласковое слово в адрес собеседницы, с которой ещё ни разу не встречалась в реале, хотя обе жили в Москве.

Лена написала ответное «До вечера, золотце» и закрыла окно.

С женщиной они начали общаться на почве любви к одному сериалу — истерзанному сценаристами «Однажды в сказке». Сначала они говорили преимущественно о СвонКвине, после — о других персонажах и психологичности истории. Потом обсуждали творчество друг друга на Фикбуке, книги, кинематограф, спорт, в котором Висмут была, мягко говоря, не сильна, кулинарные пристрастия. А затем… Перешли на личные темы.

Сегодня Лена знает о Висмуте многое. Женщине 28. Она преподаёт в школе, любит детей, хотя редкий ученик, как она сама говорит, понимает её предмет. О какой дисциплине идёт речь, Кулёмина никогда не уточняла, но подозревала физику, химию, хотя, возможно, и алгебру. Пусть это останется маленькой загадкой Висмута, как и причины, по которым она выбрала такой ник.

Также Лена знала, что Висмут — вынужденный жаворонок («Все люди — идиоты, по крайней мере, до одиннадцати утра»).

Знакомы девушке и вкусы и привычки собеседницы. Она любит чёрный шоколад с миндалём, очень крепкий зелёный жасминовый чай, предпочитает жареное мясо варёному, между курицей и свининой всегда выбирает последнюю. Висмут никогда не может поставить обувь ровно, поэтому постоянно спотыкается в коридоре. Она увлекается вышиванием — старомодно, но медитативно, по её же словам.

А ещё женщина бисексуальна. Именно из-за ориентации она уже много лет не общается с семьёй. По словам Висмута, выбор у неё был — «одуматься» или остаться собой. Тогда ещё семнадцатилетняя девушка выбрала свою природу и говорит, что ни разу об этом не пожалела.

И один забавный факт — уже три месяца Висмут на добровольных началах вытаскивает Ленкину пунктуацию из тех ебеней, где несчастная (пунктуация, разумеется, не Кулёмина) оказалась ещё до рождения юной писательницы. При этом, по утверждению Висмута, всем бы такую стилистику. На комплемент девушка отвечала, что собеседница необъективна.

Но самое главное — Висмут стала родной. Женщина знала о Лене, на первый взгляд, не так много, например, не имела понятия, где та учится и сколько ей лет (свои несолидные семнадцать девушка скрывала). К чести Висмута, вопросов не последовало.

С другой стороны, Кулёмина никогда и не перед кем не открывалась так, как перед интернет-знакомой. Висмут слушала её — впервые в жизни Лену кто-то искренне хотел выслушать. Висмут знала… Чего только Висмут о ней не знала — от очевидного увлечения баскетболом (Баскетболистка 17 — её ник) и беззаветной преданности «Чикагским быкам» до самых сокровенных тайн.

Например, женщине был известен тот забавный (нет) факт, что детский страх темноты Ленка переросла не полностью. Может, это было связано с тем, что дед, вместо сказок на ночь, читал ей фантастические романы, как правило, напичканные агрессивными пришельцами. После прочтения «Вёльда» Лена два месяца просыпалась в липком поту.

Похвасталась девушка и умением играть на гитаре. Правда, об участии в школьной группе умолчала. Лена до сих пор сама не совсем понимала, как её занесло в Ранетки.

Висмут знала, что Кулёмина обожает варёную кукурузу, персики и жаренную на гриле свинину, что ненавидит перловку и лучше будет голодать, чем впихнёт в себя хотя бы ложку этой мерзости.

Говорили они и о совсем интимном. Так, Лена рассказала, что представители противоположного пола её почти не привлекают, может, разве что немного, исключительно в животном физическом смысле. Что касается романтики, в отношениях с парнем или мужчиной девушка себя не видела, как ни старалась представить.

Знает Висмут и о первом Ленином сексе, почти случайном и с мужчиной намного старше её самой. Тогда Кулёминой было шестнадцать. По окончании «процесса» мужчина не на шутку испугался, запаниковал как восьмиклассница, которую мама застала на горячем. Он был старше Лены на пятнадцать лет, но именно ему принадлежали слова:

— Тебе не стоило этого делать.

Как будто не он ответил на её поцелуй и прижал к стене спортзала. А всё начиналось с объятья, да и поцелуй планировался как благодарный чмок за помощь в очень сложной ситуации. А потом… Он ответил, и Лене стало любопытно…

Знала Висмут и о чувстве гадливости, вызванной нет, не сексом, конечно, а полной готовностью мужчины передать Лене всю ответственность за то, что между ними произошло. Знала бы, что так будет, — выбрала бы для эксперимента кого-то более зрелого.

На его попытку откреститься Кулёмина лишь пожала плечами:

— Не стоит молоко пить из холодильника — горло заболит. А это просто секс, быстрый и довольно банальный. Было бы над чем страдать.

Услышав её рассказ, Висмут назвала Лениного партнёра мудаком и поведала о собственном первом опыте, не то чтобы очень травматичном, но и не слишком удачном.

Висмут, как казалось Кулёминой, была идеальна, идеальна настолько, что общение для Лены уже третий месяц как окрасилась в романтические тона. Она скучала по своему Висмуту, когда они не могли сидеть на сайте. Каждый день летела домой, чтобы поскорее открыть личные сообщения. Улыбалась монитору, как счастливый кретин. И десятки раз представляла их встречу. И… С завидным постоянством предавала её.

Там, в стенах школы, сердце заходилось барабанным боем всякий раз, когда в поле зрения Ленки попадала Каримова. Ещё одно её наваждение, которому уже больше года.

Обе привязанности, в общем-то, безнадёжны, но это не мешало Лене разрываться на части — и от мыслей о собственной подлости, и от чувства бессилия и безысходности. А уроки химии давно превратились в локальный ад длиной в сорок пять минут. Сегодня она сразу окажется в круге первом.

Лена запустила пальцы в волосы и вздохнула, потом решительно подошла к ноутбуку и открыла профиль на Книге. Задержится, конечно, но муза — дамочка авторитарная и нетерпеливая, усмехнулась Кулёмина своим мыслям и позволила водовороту эмоций закружить её и выплюнуть на поверхность на двенадцатой строчке.

Ну, поскольку на урок она безнадёжно опоздала, можно поползать по профилям любимых авторов, например, Каллисто 666 недавно обновилась.

Ленка раньше думала, что ей хватает своего стекла, но у Каллисто оно всегда особенно острое и зазубренное — любо-дорого. Это был второй после Висмута автор, который в ней болел. Нет, с Каллисто они не перешли в личные сообщения. Не то чтобы Кулёминой этого не хотелось, но как подойти к человеку с такими изломами, девушка не знала. С Каллисто всё ограничивалось комментариями к работам — Висмута, Баскетболистки и самой стеклянной девушки.

Да, опоздала. Сегодня утром она предала обеих ради очередной порции своей и чужой боли. Чёртов адреналиновый маньяк.

***

Придя ко второму уроку, Лена поняла, что «опоздать» нужно было и на него. По вторникам после химии стояла физ-ра, когда-то любимый её предмет. Когда-то, но не теперь.

Нет, Лена всё ещё ничего не имела против физнагрузок, но преподаватель… Когда ваш учитель физкультуры почти прописывается у вас дома, сложно питать нежную привязанность к дисциплине. Особенно, если при этом бесцеремонный физрук смотрит на вас голодными глазами, плачется вашему деду о том, как сильно вас любит, и постоянно норовит перехватить для разговора.

Ещё хуже, когда непонятные охи-вздохи перемежаются попытками тотального контроля и «сватовством» со стороны деда. Лене до чёртиков настоебенило постоянно слышать от инфантильного «опекуна», какой Витя талантливый, надёжный, серьёзный, заботливый… И вообще, полон всяческих достоинств да к тому ещё… Нет, не богат, спортивен.

Вместо того чтобы опекать её, дед с полной самоотдачей погрузился в роль сутенёра. И продать внучку он готов даже не за бабло, а за присутствие постоянного собутыльника в доме, потому что «Ну что, усугубим?» звучало после каждой главы романа, который дед с физкультурником писали в соавторстве. И одной стопкой дело обычно не ограничивалось.

Зря всё-таки она переспала со Степновым почти год назад. Надо было выбирать кого-нибудь более зрелого для первого раза. Собственно, со второй попыткой потрахаться она не ошиблась. Гуцул оказался ответственным и нежным любовником, который к тому же знал, как не испортить дружбу сексом. Именно поэтому они иногда встречались, чтобы сбросить напряжение, а между «рандеву» дружили, обсуждали девчонок, спорт, этим самым спортом занимались.

Сегодняшний урок физкультуры положительной динамики не показал.

— Ленка, задержись, пожалуйста, — Степнов придержал девушку за локоть.

Кулёмина с трудом подавила желание сломать ему нос. Она терпеть не могла, когда подходят со спины и удерживают, пусть даже и слегка. Откуда столь резкое неприятие, девушка не знала — так было всегда.

— Слушаю Вас, Виктор Михайлович.

— Гуцулов, выйди! — рявкнул учитель, заметив Игоря в дверях.

Парень вопросительно посмотрел на Кулёмину.

— Игорь, выйди, пожалуйста. Займи мне место в столовке.

Друг понятливо кивнул и покинул спортивный зал.

— Лен, что происходит? — начал Степнов.

— Хм-м, а что происходит? — девушка приподняла бровь.

— Ты меня избегаешь.

— Избегаю, потому что ваше внимание стало слишком назойливым. Да, вы вытащили меня с ринга, и я за это очень благодарна. Да, вы нянчите деда, но это уже ваша инициатива. По-моему, вам вполне комфортно вместе. Чего конкретно вы хотите от меня?

— Не знаю. Мы с тобой вроде как… Ты мне нравишься. Как девушка нравишься, понимаешь?

— Виктор Михайлович, то, что мы с вами переспали…

— Да тихо ты! Что же так кричать?

— Господи, дверь плотно закрыта, мы здесь одни. Да, мы переспали, год назад, один раз, прямо здесь, на матах. Слушайте, ну всякое бывает. Это ни к чему не обязывает ни вас, ни меня. И я не собираюсь повторять этот опыт. К тому же о каком «нравишься» может идти речь, когда вы начинаете дрожать, как осиновый лист, когда я произношу слово «переспали» в отношении нас с вами? Виктор Михайлович, мне не улыбается перспектива отношений, в которых партнёр с грохотом падает в рефлексию и самобичевание после каждого полового акта.

— Не передёргивай, Лен.

— Ну что вы как маленький, ей-Богу? Вы старше меня на пятнадцать лет. Вы мой учитель. Вы мой, прости Господи, художественный руководитель. Почему из нас двоих вы ведёте себя как выпускница Смольного, не сумевшая сберечь розу?

— А, то есть то, что я твой учитель и худрук год назад тебя не остановило, да?

— Ну да, не остановило, мне было любопытно. Знаете, не всегда секс происходит по большой и чистой любви. И простите, если… Кхм, обманула ваши возвышенные романтические ожидания. Я ж не знала, что вы мальчик-колокольчик.

К удару по щеке, который последовал за этим, Лена была почти готова. Девушка усмехнулась, прижав ладонь к лицу.

— Ну, как говорит Серсея Ланистер, стану носить это как знак отличия. Вы мало того что колокольчик, так ещё и истеричка. А теперь простите, перемена всего двадцать минут — я ещё хочу успеть поесть, — бросив последнюю фразу, Лена быстро вышла из спортзала.

Гуцул, к чести его, не прокомментировал ни следа от пятерни на бледной коже, ни дрожащих рук. Единственное, что он сказал:

— Я провожу тебя домой, — не спросил, констатировал факт.

Ленка благодарно кивнула.

А вот Каримова, проходящая мимо их стола, подобной тактичностью не отличилась. Мельком взглянув на ученицу, она застыла, несколько секунд помолчала, а потом подсела к ребятам.

— Лена, кто тебя ударил? — шёпотом осведомилась женщина.

— А вариант «с косяком поцеловалась» не пройдёт?

— Нет, не пройдёт.

— Тогда убегала от восторженных фанатов Ранеток, попутно одну из них обесчестив. Она меня и приложила.

Несмотря на серьёзность ситуации, Гуцул прыснул. Каримова осталась невозмутима.

— Ленка, пожалуйста…

От тихого «пожалуйста» по позвоночнику Кулёминой побежали мурашки.

— Ирина Ренатовна, вы правда хотите устраивать разбор полётов прямо здесь? — Лена отодвинула стакан с колой и отложила на тарелку недоеденный пирожок.

— Ну, не хочешь здесь — можем пойти ко мне в кабинет.

— А другие уроки я куда дену?

— Ирина Ренатовна, можно, мы придём после уроков? То есть я-то в коридоре подожду, не хочу, чтобы Ленка сама домой шла, а вы поговорите.

— Если Лена не против нашего разговора в принципе, — Каримова посмотрела на ученицу, которая неопределённо пожала плечами, — я могу и сама проводить её.

— Можете, конечно, — кивнул Гуцул, — но вы так-то тоже девочка.

— То есть я правильно понимаю — концепт физической силы имеет значение?

— Да, — вздохнул Гуцул.

— Только он и имеет, — тяжело выдохнула Лена.

— Тогда жду вас после уроков.

***

В половине третьего Лена и Гуцул стучались в кабинет химии.

— Войдите, — из-за двери раздался тёплый и спокойный голос.

Ребята вошли в светлое помещение. Ирина Ренатовна сидела за партой, держа в руках чашку кофе.

— Присаживайтесь, ребят.

— Слушайте, Ирина Ренатовна, я тут на заднюю парту упаду? Вообще ни черта не спал, а мне на смену вечером, — тяжело вздохнул Игорь.

Каримова улыбнулась и кивнула на галёрку. Лене она указала на стул рядом с собой, от чего сердце девушки пустилось в безумный пляс.

— Может быть, кофе, ребят? И чай есть, если что.

Гуцул, свернувшийся в клубок на парте и положивший голову на собственный рюкзак, на предложение не отреагировал.

— Чаю, если можно, — тихо попросила Кулёмина, надеясь хоть немного отсрочить неприятный разговор.

Получив чашку с дымящейся жидкостью, Лена, вопреки собственным ожиданиям, заметно расслабилась и даже слегка улыбнулась.

— Лен, солнышко, что произошло сегодня перед большой переменой?

Кулёмина испытывала двойственные чувства. С одной стороны, рассказывать о произошедшем не хотелось вовсе. С другой — когда женщина, по которой ты сохнешь, называет тебя солнышком, сохранять неприступный вид довольно сложно, как и дышать в принципе, особенно, если тебе семнадцать, особенно, если понимаешь всю безнадёжность своего положения.

— И что вам ответить, Ирина Ренатовна? — во вздохе девушки отразилась вся её мука. — Степнов произошёл. Истеричка, — зло выплюнула Кулёмина, резко отставив чашку. — Простите, он, насколько я знаю, ваш приятель и, наверное, вам неприятно это слышать. Но я не представляю, как по-другому охарактеризовать его поведение.

— Ну… Да, Виктор Михайлович — та ещё истеричка. Эту информацию я как-нибудь переживу, ничего нового в ней нет. И это он тебя ударил, так?

— Вы же всё прекрасно понимаете. Зачем это ковырять?

— Конечно, я всё понимаю. Но мне нужно, чтобы ты это задекларировала. Мне необходимо понимать ситуацию, чтобы знать, как я могу тебя защитить.

Так вот что такое мерцательная аритмия, судорожно подумала Кулёмина. Ирина Ренатовна, солнышко и лапочка, героиня её, прости Господи, грёз, хочет защитить её, Лену, к которой никто из взрослых особенного интереса не испытывает. Одно дело писать о том, как за секунду в венах подскакивает пульс, а другое — чувствовать нечто подобное на собственной шкуре, сидя бок о бок с женщиной, которая является причиной подобных ощущений.

— А что тут сделаешь? — Лена махнула рукой. — Вот у вас есть варианты?

— Ну… Как минимум, можно пойти к Савченко.

— И? Савченко — либерал. А Степнов мало того что увлечённый физрук — что делает его ценным работником, — так ещё и человек, благодаря которому мы с девчонками кривлялись на сцене перед министерскими работниками. Худрук, не хухры-мухры, хотя он в музыке как свинья в апельсинах. Шрек… Простите, Николай Павлович его в жизни не уволит, только если Степнов пьяным в дымину на работу придёт, да и то не факт… Ну или… Случится ещё что-нибудь… Такое же из ряда вон. К тому же чего уж, я сама его провоцировала. Моя и печаль.

— Ты не могла его спровоцировать. Он учитель прежде всего. И, чтобы ты ни сделала, как бы ты себя ни вела, поднимать на тебя руку он не имеет права. Именно потому, что он учитель, ты — ученица и вы находитесь в стенах школы.

— А ему без разницы, — Лена снова взялась за чашку. — Не стены школы, так моя квартира.

— Что, прости?

— Понимаете, Ирина Ренатовна, не так давно я попала в очень-очень нехорошую ситуацию, попросту опасную для моей жизни и здоровья. Вдаваться в подробности, простите, не стану, но, если бы не Степнов, пришёл бы ко мне толстый полярный зверь, извините. Всё осложнялось ещё и тем, что дед попал в больницу.

— А как он сейчас?

— Да всё с ним нормально, симулянт хренов! — девушка крепко сжала ручку чашки. — Так вот, Степнов меня очень выручил, ещё и с дедом усиленно нянчился. Так его пестовал, что даже полромана за него написал. Они в соавторстве до сих пор ваяют. Но самое хреновое, что дед мой к нему проникся и теперь без Витеньки ни вздохнуть, ни охнуть. И всё: «Ну ты, Витя, присмотри за Леночкой, построже с ней там! А то я-то не справляюсь». Как будто я на игле сижу… Или… Мужиков меняю… Или уже сообщила, что в подоле принесла. Поэтому Степнов у нас в квартире прописался. Торчит там постоянно. Лазит в холодильник как в свой, дверь моим друзьям открывает — всех распугал, потому что спрашивает что-то вроде «Гуцулов, ты чё кросс прогулял?» И считает это забавным, мудак. Приходит часа в два, сразу после школы, и сидит до победного, до двенадцати, иногда — дольше. Поэтому ничё здесь не сделаешь. Будет моё слово против слова учителя и моего опекуна, чтоб ему… Понимаете, какая штука?

— Лен, это… Попросту сталкерство.

— Ну да. А то я не знаю. Вот только нет у нас в уголовном кодексе статьи за сталкерство. Сами знаете, «Убьют — приходите». А если бы и была… Угадайте, что?

— Заявление пришлось бы писать твоему опекуну, — тяжело вздохнула Каримова и потянулась к электрочайнику, чтобы снова его запустить.

— Бинго, Ирина Ренатовна. Вы умная женщина.

— А… Связаться с родителями и обрисовать ситуацию им?

— С ними уже дед связался. Всё Витеньку нахваливал. В красках. И то, как он ко мне хорошо относится. Умолчал, правда, что мальчику Витеньке за тридцатку. Хотя для деда-то он вьюноша бледный со взором горящим, мать его. Поэтому я вынуждена как можно реже появляться дома… Вернее, не реже появляться, а возвращаться позднее.

— Вот оно что, — Ирина взяла опустевшую чашку Лены, положила в неё новый чайный пакетик и залила кипятком.

— Спасибо, — Кулёмина забрала ёмкость.

— Знаешь, что, Лен? — Каримова задумчиво побарабанила пальцами по столешнице. — Ты точно не хочешь посвящать в эту проблему Савченко?

— Я просто знаю, что это бесполезно.

— Хорошо… Ну то есть всё плохо, но я тебя поняла. Значит, я поговорю со Степновым сама.

— Что вы сделаете? — Кулёмина впервые за разговор во все глаза уставилась на собеседницу.

— Поговорю со Степновым, — невозмутимо повторила Каримова.

— Не смейте подходить к этой истеричке! Он опасен.

— Прости, ты только что на меня накричала? — нервно хихикнула Ирина Ренатовна.

— Я не хотела кричать, простите… Просто вы… Сгенерировали откровенную… фигню. Я действительно… Боюсь за вас, — произнося это, девушка не отрывала взгляда от чашки.

— Солнышко, я девочка взрослая, постоять за себя могу. Так что не переживай, обломает рожки Степнов. И рожки, и лапки.

— Вы не понимаете! — голос Лены снова поднялся на октаву. — Вы… Вы хрупкая. А он — лось здоровый и неуравновешенный.

— Всё я понимаю, Лен. А ты снова кричишь, — Ирина улыбнулась и приобняла Кулёмину за плечи.

— В этот раз даже прощения просить не стану! Идеи у вас дурацкие, — фыркнула девушка и замолчала, внезапно осознав, что рука Каримовой обвивает её плечи.

— Послушай, Лен. В случае со мной телосложение не играет никакой роли. Вообще. Я совершеннолетняя, а потому более социально защищена. Если Виктор попытается перейти физические границы, я всегда смогу обратиться в милицию, и посредники мне не понадобятся.

Совершеннолетняя… Слово царапнуло как серпом по самым чувствительным местам. Да знает Ленка, знает, что без шансов. Так, стоп, куда угуляли её мысли, скажите, пожалуйста? Вообще-то, Каримова пытается ей помочь и ничего такого в виду не имела… К сожалению.

— Слушайте, я не стою того, чтобы вы ссорились со своим приятелем, — Лена открыто и с вызовом посмотрела на женщину.

— Лен, ты правда настолько плохого обо мне мнения, что полагаешь, будто я стану приятельствовать с человеком, который ведёт себя как сталкер? Да, мы неплохо общались, но не более того. Мы никогда не знали, что происходит в личной жизни друг друга. Следовательно, я не представляла, до каких низов он может опуститься.

— Ну, не приятель. Всё равно опасный тип. Я сама с этим разберусь, ладно?

Их спор мог затянуться на часы, если бы молчаливую битву упрямых взглядов не прервал беспардонный звонок Лениного мобильного.

— Да, дед.

— Леночка, — в трубке раздался голос бодрого пенсионера. — Мы с Виктором Михайловичем тебя уже час ждём.

— Зачем я вам?

— Ну как, пообедаем вместе, по-семейному.

— А, вы всё-таки решили со Степновым, что отношения пора декларировать? — Кулёмина с грустью посмотрела на пустую чашку.

Ирина придвинула ей свою, где оставалась примерно половина. Лена от искушения не удержалась.

— Лен, ты о чём?

— Ни о чём. С каких пор Степнов тебе семья?

— Ну как… Он столько сделал для нас… Тебя вытащил, после того как ты на боях накуролесила…

Девушка не смогла дослушать фразу до конца.

— Что, блять? Я накуролесила? Напоминаю тебе, дед, что это ты проебал всё семейное бабло в онлайн-казино. Это ты наплодил долгов, которые я закрывала, расплачиваясь собственным мясом. А ты уебал в больничку, жертва психосоматического инфаркта хренова. И в больничке тебе было так хуёво, что ты целый роман наклепал. И после этого «Я накуролесила!» Да пошёл ты! — девушка бросила трубку и поймала на себе взгляд круглых от шока глаз Каримовой. — Простите, Ирина Ренатовна.

Женщина какое-то время молчала. На мгновение Лене даже показалось, что в её глазах мелькнули слёзы. Но, что бы Каримова ни испытывала, вопрос её прозвучал спокойно, безжизненно даже.

— Лен, тебя били?