Глава 4 (1/2)

Драко.

Я не знал, что я увидел раньше — то, как она теряет сознание или кровь на её платье и под ногами, в один момент её взгляд затуманивается, она подаётся вперед, а потом Пэнси кричит, а за ней и половина гостей. Я опускаю глаза и вижу то, как алый цвет окрашивает ткань.

Блять.

Ей стало лучше. Мы думали, что все закончилось, были в этом уверены. Я опускаю её на пол и прислушиваюсь к дыханию, которое едва уловимо, еще несколько минут и могу не почувствовать его вообще.

Это один из лучших дней нашей жизни, это наша свадьба, а Гермиона лежит на моих руках, истекая кровью, и я не могу ничего. Я боюсь трансгрессировать с ней, не знаю, насколько это может навредить ей. Кричу о вызове скорой, маггловской или нет — не имеет абсолютно никакой нахуй разницы. Любого врача, который был рядом. Вижу, что Эмбер тащит колдомедика, и я чертовски ей благодарен за это.

Он не думая говорит о том, что нужно трансгрессировать и я кричу на него в ответ, уже не знаю, что, возможно об опасности или о том, как мне страшно, я просто в панике. Я не чувствую ничего, кроме её холодных пальцев, обхватывающих мои, не слышу в этом шуме её стук сердца, и это разбивает мое.

— Мы трансгрессируем, иначе она умрет!

Перехватываю её угасающее тело и прижимаю к себе и пытаюсь вспомнить, как выглядит Мунго, чтобы переместиться раз туда. Я не думаю о чарах, которые могут его скрывать, это последнее, что пришло мне в голову. Я держу Гермиону и все, что обрабатывает мой мозг — как постепенно жизнь гаснет в каждом миллиметре её тела. Она холодная, хрупкая, она ускользает от меня и я не могу её поймать.

Не думаю ни секунды, кричу Поттеру и остальным про больницу и вместе с колдомедиком исчезаю в пространстве.

~*~</p>

Я не могу вспомнить, что происходило дальше. Грейнджер говорила, что иногда наш разум находит некоторые воспоминания столь травмирующими, что он предпочитает их не запоминать совсем. Возможно, что это было одним из таких. Но я не забыл то, как моя жена истекала кровью, пока её везли на операцию, и вопрос «что с ребенком? На какой она неделе» я тоже не забыл.

Я не помню, где был от момента, как закрылись двери коридора «только для персонала» перед моим носом и до этой секунд. Что я делал? С кем говорил? Костяшки сбиты в кровь, поэтому вероятно, что я кого-то ударил, или что-то. Плевать. Это неважно.

Я все еще в костюме, поверх которого натянут больничный халат белого цвета. Теперь меня тошнит от белого, я не могу не вспоминать, как быстро узоры крови расползвались по нему.

Она бледная в свете этих ламп, её кожа похожа на тонкую полупрозрачную ткань, я могу видеть каждую выпирающую кость, каждое переплетение вен под ней. И парализован этим зрелищем, не могу сдвинуться с места. Мне сказали, что она потеряла много крови, мне остается лишь наблюдать за последствиями.

По крайней мере она дышит, глубоко и ровно, хотя я знаю, что это вина кислорода, который сейчас поступает к ней в легкие, чтобы насытить новую кровь. Не знаю, когда начал разбираться в медицине. Наверное, когда ей так и не стало лучше.

Мы пытались. Мы искали врачей, лекарства, кого-то, кто объяснил бы, почему это происходит. Сегодня они нашли ответ. Гребаная группа крови. Моя и её. Конфликтующие между собой. А потом все понеслось, как будто они летели с горы. У Гермионы отказывали органы, а этого никто не заметил. Она истекала кровью внутри, и мы этого не знали.

Я подхватываю её холодную ладонь и прижимаю к своему лбу. Мне плевать, что мужчины не плачут, у меня нет сил справляться с тем, как она выглядит. Прошло около четырех часов, как она в таком состоянии. Врачи сказали, она проснется спустя какое-то время. Какое? Неизвестно. Как и неизвестно, а проснётся ли вообще.

Кладу вторую руку на её живот, чтобы почувствовать знакомый удар с той стороны, и он — все, что меня сейчас способно успокоить. Наша девочка в порядке. А мы так и не выбрали имя, сможем ли вообще?

Меня не покидает мысль, что Гермиона знала все это время, она ведь готовила документы на передачу дел, она написала письмо родителям, она говорила мне, что любит так, будто прощалась. Все это время она готовилась к тому, что не переживет эту беременность, подсознательно или нет — понятия не имею, но меня мутит от этого.

Больше всего я сейчас боюсь выбора между ними. Знаю ведь, что так бывает. Мать или ребенок — кого спасать. Я даже не пытаюсь думать о том, чтобы выбрать, потому что не смогу. Гермиона положила свою жизнь ради этой девочки, я не смогу смотреть ей в глаза, если не выберу спасти её. Но и потерять её я тоже не могу.