Часть первая: 18 (1/2)

Даже после того, как он прервал связь, Гарри чувствовал головокружение и то, как остатки уверенности и удовольствия все еще словно цеплялись за его разум.

Всего четыре смерти, три — от его руки, и восемь человек будут спасены.

Больше половины! Он был обязан согласиться.

В ушах все еще стоял издевательский вопрос Волдеморта о том, понравилось ли ему убивать, к горлу подкатывала желчь… Пусть и навязанные эмоции кружились в голове. Восхищение Волдеморта от убийства всегда было самым ярким отличием от его собственной тошноты, но эти моменты были самыми счастливыми в его жизни, в которой было слишком много ударов.

Он потер глаза, тяжело дыша.

Отвратительный выбор — попытаться спасти всех, забив на сделку, без гарантий успеха, с кровавой расправой, если провалится, или согласиться и спасти восьмерых, но решить, кто умрет.

Он, кажется, знал, кого, по идее Волдеморта, должен выбрать, кто, по мнению того, стал бы своеобразным подарком на Рождество, в каком-то смысле даже подношением.

Шансом отомстить, насильно покончить с годами синяков и фингалов, которые, казалось, до сих пор остались на нем.

Он мог отплатить Дурслям за все годы страданий.

В представлении Волдеморта, тетя Мардж была разорвана дикими псами — и, конечно, серийному убийце не под силу это устроить?

Видимо, элегантность для другого было в том, чтобы воплотить это все, невзирая на лучшую охрану Министерства.

Его мозг разрывался, больше всего хотелось свернуться клубком.

Лучше бы кто-нибудь другой решил за него, лучше бы он просто отдал кому-то контроль, за который так цеплялся, потому что тогда его вины станет не намного, но меньше.

Почему Волдеморт был его ответственностью? Потому что ему не повезло пережить встречу с ним? Ему никогда не хотелось быть героем.

Только Том сдерживал его от того, чтобы рухнуть под весом Волдеморта, и после всего случившегося… Он никак не мог отогнать мысль, насколько хрупким это все было. Как легко было все сломать и забрать.

Волдеморт уже убил Сириуса, и явно показал, что любой близкий ему человек в опасности.

Ему не нужно было убивать Рона или Гермиону, потому что Гарри и так понимал, какой угрозой было его присутствие.

Но одному было так сложно. Иногда, как с согласием, которое он дал Тому, ему казалось, что не обязательно сражаться с монстрами в одиночку, но сейчас он словно тонул в бескрайних водах, и чужие руки утягивали его на дно.

Том пытался понять, может, даже больше остальных, но Гарри мутило от мысли, что лучше всех его все равно понимает Волдеморт. Он знал, на что давить, за какие ниточки тянуть.

Они были связаны. Больше, чем можно было представить, учитывая парселтанг.

Нужно было лишь понять, кто был наследником Слизерина.

Может, спросить Тома, тот со своей работой знал все чертовы грязные тайны, но ему помешает ответить врачебная тайна, да и он все еще был подозреваемым.

Том и Снейп оба были слизеринцами.

Стоило ли пускаться в это расследование в надежде, что он сможет поймать ублюдка прежде, чем кто-нибудь умрет?

Вместо этого кошмарного, ужасного выбора.

Но день шел к концу, и скоро Чжоу умрет, и чем дольше он будет ждать, тем меньше людей спасет.

Волдеморт чертовски прямо сказал, что эта сделка действует лишь сегодня; он создавал давление, под которым Гарри чувствовал себя так, словно мельчайший толчок заставит его разбиться.

Нужно было это предугадать. Он знал, что Волдеморт хотел от него.

Он так вымотался, его мутило.

Гарри не спал уже больше семидесяти двух часов, не желая сталкиваться с пугающими переменами снов, которые не помогали отдохнуть.

Он сглотнул, вздрогнул.

Можно попытаться обойти сделку. Сымитировать смерти. Спасти всех. Переместить их.

Но если что-то пойдет не так… Мерлин, если что-то пойдет не так, он убьет их всех.

Гарри сжал кулаки. Молясь, чтобы те затряслись. Даже сейчас его руки отказывались дрожать, хотя он как будто чувствовал, что его всего трясет.

Все думали, что он знает, что делает, что победит, что всегда сможет сражаться, потому что это его работа. Может, если бы его руки задрожали, они бы увидели, что он ни на что из этого не способен, и ему не было бы так стыдно за мысли об очень ранней отставке.

Его дыхание сбилось паникой. Он зажмурился. Представил, что это война.

Сделал выбор.

***</p>

Стук в дверь в три часа ночи был почти ожидаем.

Гарри стоял в отблесках фонаря, мертвенно-бледный, едва держащийся на ногах. На руках и щеке была кровь. Прекрасное зрелище.

Том моргнул, на секунду зачарованный беспомощным взглядом Гарри, прежде чем прийти в себя и дернуть его за руку, в дом, захлопывая дверь.

Он пытался казаться спокойным.

— Расскажи, что случилось, — приказал он. Гарри помотал головой, подавившись всхлипом, глаза невидяще распахнуты.

Он чувствовал его эмоции — ужас, ненависть к себе, растерянность, триумф, уверенность, и то, как все это рассыпалось осколками. Столько всего, что можно было потеряться.

В первый раз они поменялись местами. Он был на месте преступления, которое оставил Гарри, а не наоборот.

Гарри спотыкался на ровном месте, не видя ничего вокруг и стараясь держать руки подальше от себя.

Интересно, как именно он это сделал? Столько крови на нем и одежде… Не то, чтобы Том был против.

Он утянул его в ванную, помог избавиться от пропитанной кровью рубашки, потянулся к ремню. Гарри не протестовал, его взгляд все еще был отстраненным, разум — где-то еще.

Лишь когда он остался, дрожа, в боксерах, то пришел в себя, моргая, словно приходя в себя после сна. После кошмара.

Их взгляды встретились, прежде чем Гарри отвернулся.

— Душ, — указал Том. — Я оставлю чистую одежду за дверью. Потом поговорим.

— Не хочу говорить. Не сейчас. Я… Я хочу… Мне нужно… — Гарри не закончил, сглотнул.

— Ты сказал, что поможешь! Ты обещал! Ты!..

— Ш-ш-ш, — он протянул руку, крепко сжимая руки Гарри, когда тот начал задыхаться, не в силах ни вдохнуть, ни выдавить хотя бы слово. — Я помогу. Помогу. Скажи, что случилось, и я все исправлю.

— Я думал, ты ничего не исправляешь, а просто помогаешь другим исправить себя? — пробормотал Гарри. Он мягко улыбнулся, коснулся его щеки, заставляя встретить свой взгляд.

Почти сломленный.

Не хватало лишь толчка, он мог протянуть руку, сжать обнаженный сейчас стержень — сжать и провернуть. Он не обратил на это внимания, осторожно гладя кожу Гарри.

— Я помогаю друзьям. Душ. Или мне помочь тебе смыть кровь с рук? Я не буду запирать дверь.

В этот раз, Гарри не вырвало. Он уже перешел эту черту, то и дело выпадая из реальности. С точки зрения психиатра, его нельзя было оставлять одного. Он был слишком непредсказуем.

Осталось решить, хочет ли он вытолкнуть его за грань реальности, за которую он цеплялся, или опустить его на землю, чтобы встретился с последствиями. Он почувствовал сумасшедшую волну власти, и что-то в глазах Гарри сверкнуло. Гарри будет счастливей, если сойдет с ума.

Мальчик несколько долгих секунд смотрел на него, словно забыв отвернуться, нахмурился, прежде чем поникнуть и повернуться к душу.

***</p>

Гарри не смог.

Он… Не трех, нет. Может, он был слабаком, трусом, не способным убить ради спасения жизней.

Из него вышел бы ужасный солдат, но именно этого от него ждали.