Часть 8 (2/2)

— Кстати, у меня есть для тебя кое-что, — вдруг вспомнив свой нелепый предлог, Амиция протянула алхимику записную книжку.

— Ого! — воскликнул Лука, сразу узнав потрепанную кожаную обложку. Осторожно взяв блокнот в руки, он машинально пролистал потемневшие страницы. — И ты хранила ее все это время?

Он выглядел растроганным и удивленным, и Амиция почему-то смутилась. Эта вещь действительно была очень ценна для нее — не только из-за толковых инструкций по приготовлению лекарств, написанных торопливым пером мальчишки. Она знала каждую страницу наизусть: каждую кляксу, каждый стежок, каждую потертость на переплете. В каждой из этих деталей был Лука, по которому она тосковала целых семь лет. Словно боясь забыть его, она раз за разом брала в руки его старый блокнот — и надежда увидеть его снова зажигалась в сердце крохотной искоркой.

А то, как его рецепт помог ей спасти ребенка и получить этот дом? А лекарства от кашля, придуманные Лукой, которыми она не раз отпаивала простуженного Гюго?

Нужно рассказать ему об этом, подумала Амиция. Ему было бы приятно.

— Над чем работаешь? — спросила она, переводя тему.

— Зелье для Гюго, — Лука еще раз взглянул на книжку в руках и, помедлив, отложил ее в сторону. — Изучал старые заметки. Помнишь тот эликсир, который я делал для него в прошлый раз? За которым мы еще возвращались в те римские подземелья?

— Да, — кивнула Амиция. — Он не помог, верно?

— Именно, — Лука немного нахмурился. — Я думаю — и тетя со мной согласна — что рецепт был неполным. Может, его неправильно записали или он со временем исказился — сложно сказать. Мы двигались в правильном направлении, но все эликсир получился… Неточным. Незавершенным. Он определенно оказал какой-то эффект на Гюго, но этого было недостаточно.

— И ты пытаешься понять, в чем неточность?

— Вроде того. Но, похоже, я застрял, — Лука с силой провел руками по лицу, словно пытаясь стереть усталость. — Так что я рад перерыву. А ты? Почему не в постели?

Амиция поплотнее закуталась в шаль, хотя ей было совсем не холодно.

— Плохой сон.

— Ты не выпила лекарство?

И как ему удается ворчать таким заботливым тоном?

— Выпила. Просто оно не всегда помогает.

Лука шумно вздохнул.

— Да, я знаю.

Он встал и начал прибирать на столе — в моменты беспокойства у него была привычка занимать руки. Он переставлял склянки и баночки, собирал в стопку какие-то листки, расставлял на полке книги, пока Амиция наблюдала за ним из своего угла. Вот он на мгновение повернулся боком — длинные темные пряди упали на лоб, темный профиль красиво очерчен на фоне горящих свечей.

— Тебе тоже снятся кошмары? — тихо спросила она.

— Да, — отозвался Лука. — Бывает.

— И что ты в них видишь?

Алхимик замер, напряженно сжав в руках какую-то книгу.

— Всякое. Чаще всего Родрик. Тот день, у ворот. Он же умер у нас на глазах.

Родрик.

Это было одно из тех воспоминаний, которые даже спустя годы встают перед глазами так, будто это случилось вчера. Амиция отчетливо помнила вонь парижских улиц, грубые крики стражников, холодное железо решетки в своих ладонях, последний взгляд и вздох Родрика — юноши, который своим телом заслонил их с братом от стрел. Как он держал маленькую ручку Гюго и как тот с трудом вырвался из окоченевших пальцев.

Благородства в этом простом сыне кузнеца было больше, чем в любом вельможе.

— Знаешь, о чем я постоянно думаю? — вдруг сказал Лука. Он снова сел, боком к Амиции, глядя в пустоту перед собой. — Что мы повзрослели, а они — нет. Артур, Родрик — они же были еще детьми… Сейчас я намного старше их, хотя когда-то они мне казались такими взрослыми. Это так… Неестественно.

Каждое его слово вонзалось в сердце словно ржавый гвоздь.

Иногда Амиция думала: сможет ли она когда-нибудь смириться с тем, что из-за нее погибли ее друзья? Она попросила их следовать за ней, помочь спасти Гюго и вызволить маму, даже не задумываясь, какую цену придется за это заплатить. Теперь Амиция в долгу, который никогда не сможет выплатить. Даже ее жизни недостаточно — потому что ей отдали две.

— Да, — только и смогла вымолвить она.

Ей было невыносимо снова возвращаться мыслями во времена, которые в ее памяти были до краев наполнены тьмой. Но сейчас, когда рядом Лука — взрослый, мудрый, как никогда — было немножко легче. Все эти годы ни одной живой душе Амиция не могла рассказать о том, что пережила во Франции. Эта грязь кипела у нее внутри, извергаясь по ночам бесконечными кошмарами, повторяющимися снова и снова. Облечь боль в слова и отпустить, высказав вслух, казалось роскошью, несбыточной мечтой.

А сейчас, кажется, у нее есть шанс.

— Ты часто вспоминаешь? — спросила Амиция нетвердым голосом.

— Каждый божий день, — откликнулся Лука.

— Мне снится как я убиваю их всех, — заговорила Амиция, чувствуя, как с каждым вдохом узел у нее в груди затягивается все туже. — Я думала, их было так много, что я не запомню каждого, кого убила. Но я помню всех до единого. Помню, на кого наслала крыс, кому размозжила голову, кого сожгла заживо… Они все в моей голове.

Последние слова Амиция произносила уже задыхаясь. Слезы застилали ей глаза, и когда Лука взял ее ладонь в свою, она не увидела — только ощутила прикосновение горячей руки.

Даже сейчас Амиция не могла плакать — лишь сидела, застывшая словно статуя, вперившись взглядом в пламя свечи и не позволяя ни одному звуку вырваться из-за крепко сжатых зубов. Перед глазами мелькали кровавые картинки, болезненно отпечатавшиеся в памяти и выученные ей наизусть. Но сейчас все было не так, как обычно — земля не уходила из-под ног, потому что теплая, уверенная ладонь друга держала ее руку.

Две большие слезы покатились по щекам Амиции — первые слезы за много, слишком много лет.

Она быстро вытерла щеки и подняла глаза на Луку, неловко усмехаясь своей слабости. Амиция с замиранием сердца ожидала жалости, но встретила лишь теплый, невыносимо участливый взгляд. Слова тогда еще мальчика - ”Ты не сделала ничего, за что тебя можно было бы осудить” - тут же вспомнились ей. Если Лука с его золотым сердцем смог ее простить, простит ли она сама себя теперь?

Лука больше не произнес ни слова — ни сейчас, ни потом, провожая Амицию до ее постели. Но у нее на сердце стало легко и спокойно — словно прозрачные серые глаза сказали ей все, что она хотела услышать.