Глава 39: Сатору (1/2)
Сатору неотрывно глядел на человека в окне. Он точно узнавал свое собственное отражение. Но все же рассмотрев его тщательней, в глубине душе он понимал, что оно теперь... другое. Волосы грязные, немытые налипли на лоб; глаза потускнели, стали темнее, будто что-то в них потухло. Когда он делал вдох, этот так похожий на него доппельгангер повторял за ним все до единого движения. Но что-то изменилось, что-то такое, чего он никак не мог разобрать. Отражение в окне было точной копией Сатору, только вот... Выглядел он как незнакомец. Труп. Он спрашивал себя, разве это не должно беспокоить? Возможно. Но было слишком тяжело думать, когда он едва держался на ногах. Это не сонливость, точно, а нечто схожее с ней, будто мозг постепенно отключался. Если бы он постарался, то, наверное, почувствовал, как каждая клеточка в теле, все до единого нейроны гаснут, словно умирающие звезды.
Даже сейчас глаза его держались открытыми через силу, а конечности были такими ватными и тяжелыми, словно к каждой было привязано по увесистому грузу.
Просто он... так сильно устал. Все перед глазами поплыло, и Сатору прислонился лбом к холодному стеклу. Он закрыл глаза. Прохлада мягко растеклась по горящей коже. Это чувство было слишком знакомым, и он расслабился, утопая в нем. От собственного теплого дыхания на стекле расплылось белое пятно.Низкий голос коснулся слуха: ?Ты узнаешь это место, Сатору?? Чуть погодя, он кивнул. А стоило ему моргнуть, как все вернулось назад: деревья и снег, едва видимый в темноте мост над далекой рекой. Чувство скользящих по горлу, под одеждой рук. И это чувство никуда не исчезало. Оно было с ним прямо здесь и сейчас.
Яширо в отражении торжествующе ухмыльнулся.
Глаза Сатору сузились. Существовала часть его, что никогда не покидала тот дом. Она была разъяренной, ей было больно. Именно она сжимала в руках нож, чтобы напасть в любой момент. Ярость все еще трещала где-то в жилах не слабее огня, и пальцы тряслись от веса оружия, которое теперь исчезло. Эта злобная часть все еще жаждала того удовольствия, с которым прежде загнала клинок в спину Яширо. Ее глаза налились красным.
Но было еще кое-что. Что-то тихое, отчаянное и отвратительное. От этого не избавиться, это хотелось взять и держать крепко-крепко. Спрятать глубоко под ребрами и сдерживать там, словно обещание. В доспехах из его собственных костей, в такт вздымающейся при каждом вдохе грудной клетке, внутри него жила черная непроглядная пустота. Она неумолимо росла в нем, слушая ровное биение сердца. И как бы сильно Сатору ни ненавидел ее, ни хотел избавиться, он кое-что знал. Лишь Яширо понял бы его. Вот только Яширо больше нет. Он мертв. Гниет, похороненный в черной золе, изредка трепещущей на ветру. Сатору покончил с ним своими же руками. От него осталась тень. И эта тень была здесь, рядом с ним. И Сатору хотел ее, нуждался в ней, но почему, сам пока не понимал. Если бы Яширо мог разделись эту пустоту с ним, заполнить в ответ своей чернотой, если бы наполнил смыслом безграничное нечто, что прямо сейчас росло в нем, то тогда... Тогда... Что-то неожиданно ухватило его за руку, и глаза Сатору распахнулись в животном страхе; из-за губ вырвался задушенный вздох.
На негнущихся ногах он отпрянул от окна, а мутными мыслями его завладела паника. Что это? Кто это был? На целое мгновение все вокруг исчезло в потоке бессмысленности, гравитация перестала существовать, а в ушах зашумело беспрерывным речным ревом. Дрожащую руку Сатору прижал к груди, где под кожей подрагивали больные легкие. Рваный, влажный кашель защекотал горло, и по языку разлился отчетливый металлический привкус.
Ему было плохо, и он еле сдерживал тошноту, смазано глядя под ноги.
Краем глаза он заметил свое одинокое отражение. Отчего-то внутри стало еще более пусто. Его запястье снова сжали, и Сатору резко обернулся. Сердце бешено забилось в горле. Потребовалось слишком много времени, чтобы узнать эти серьезные карие глаза и светлые волосы, но Кенья просто терпеливо ждал, нахмурив брови и впиваясь взглядом в растерянное лицо Сатору. Художник чувствовал прикосновение, с которым пришло тепло и надежда, но все еще не понимал. Что Кенья делает в Ишикари? А ведь точно. Сатору облизнул пересохшие губы и неясным взором окинул комнату. Это не тот дом, а квартира, каждый уголок которой был невероятно знакомым и заполненным привычной мебелью, а отсюда он видел свои ботинки, аккуратно пристроенные у входа. Постепенно в раздробленные мысли возвращались воспоминания о сладком горячем шоколаде посреди ночи, неудачных попытках заварить кофе и уютных совместных завтраках. Сатору сделал глубокий вдох, наслаждаясь запахом дома, и почувствовал, как опустились напряженные плечи.
Он бросил короткий взгляд в окно, но Ишикари уже исчез. Теперь он видел Токио, чьи бесконечно длинные многоэтажки тянулись к низко висящим в небесах облакам. Сатору проглотил горький ком, вставший поперек горла, и слабо улыбнулся Кенье. Его рука подрагивала в чужой ладони. — Извини. Кенья, едва заметно кивнул, переплетая их пальцы. Сатору осторожно сжал его руку в ответ, боясь задеть бинты. Блондин мягко погладил его запястье большим пальцем, наблюдая за Сатору со смесью любопытства и тревоги. Но ничего не спрашивал, чему Сатору был благодарен. Говорить о призраке Яширо, который прятался в самых укромных уголках его разума, было последним, чего он сейчас хотел.
Поэтому позволил приятному чувству легкости наполнить его изнутри, ощущая, как соприкоснулись их плечи. Просто быть рядом с Кеньей — помогало. Холод Ишикари таял от его безмерного тепла. Даже дышать рядом с ним было проще. Кенья — его ангел-хранитель, который не давал Сатору захлебнуться в темном ледяном омуте. От одного его присутствия черная дыра в груди понемногу гасла. Нет, не заполнялась, но временно пропадала и совсем не ощущалась. Хотя бы сейчас. Спустя долгие минуты обоюдного молчания Сатору чуть откашлялся, чтобы осторожно спросить:
— А где Савада и Каё? — Я предложил им отдохнуть, — ответил Кенья, глядя в окно. — Савада все еще восстанавливается, а Каё нужно как следует выспаться, ведь она была за рулем почти восемнадцать часов подряд. Сон им обоим точно не помешает.
Сатору кивнул. Если честно, он был очень рад, что Каё поехала в Токио вместе с ними. Хотя, конечно, не то чтобы у них был иной выбор: Савада не мог вести машину одной рукой, а Кенья едва ли сможет держаться за руль в ближайшее время. Ведь всего одно знание, что она рядом — живая и невредимая, — делало причины не спать по ночам чуть меньше. Сам же Сатору проспал почти всю дорогу до дома благодаря лекарству, которое все-таки впихнул в него Хироми. Едва приходя в сознание, утыкаясь Кенье куда-то в плечо, он переставал думать о панике и страхе. И уже вскоре вновь засыпал, убаюканный ласковым голосом Каё, которая тихонько подпевала радио. Но теперь он окончательно проснулся и больше всего ненавидел себя за это. Пальцы ног сами собой поджимались, но теперь не так болезненно, как прежде. Вспышки боли во всех побитых местах на его теле чуть поугасли, позволяя организму собрать себя заново по кусочкам. И он по-настоящему это ненавидел. Порезы, синяки — они заживали, в отличие от пустоты. Эти раны хотя были чем-то настоящим и ощутимым. Реальным.
Снова слабое сжатие на пальцах, и Сатору моргнул, молча посмотрев на Кенью. Блондин подарил ему слабую улыбку — сочувствующую и понимающую. Из всех людей один только Кенья всегда видел его насквозь. Обычно это сильно успокаивало Сатору. Но только не сейчас. В этот миг он почувствовал себя прозрачным и испугался, что Кенья увидит всю ту гниль и тьму, что оставил в нем Яширо. Стоило только подумать об этом, как все тело его вздрогнуло и напряглось, словно защищаясь. Потому что он не хотел, чтобы Кенья видел, не хотел, чтобы он знал. Сатору отвел глаза от покрытого синяками непривычно бледного лица, опустил их, стараясь не смотреть на его перебинтованные руки. Кенья и так достаточно настрадался.
Так что Сатору и рта не раскрыл по поводу необъятной пустоты, галлюцинациях и призрачных ладонях, что дотрагивались до него под одеждой прямо сейчас. Он не сказал ни слова и просто улыбнулся, притворяясь и цепляя на себя маску человека, у которого сердце на месте и нет никакой черной дыры. Прямо как у него.
Всего на миг — он мог в этом поклясться — Сатору услышал знакомый низкий смех.
Кенья заглянул ему в лицо и кивнул в сторону дивана.
— Если честно, я подустал, — рассеянно сказал блондин. — Я подумал, может выпьем чая и посмотрим телек? Сатору не удержался и мягко фыркнул, но идея ему правда понравилась. Кенья раньше никогда не считал телевизор чем-то расслабляющим, поэтому художник согласился, но перед этим подтолкнул к кухне. — У нас есть горячий шоколад? — спросил он Кенью, игнорируя противное першение в горле. — А то у Каё его не было. — Уверен, что немного точно найдется, — ответил тот, неохотно выпуская его руку. Сатору скользнул вслед за ним, пробежался пальцами по столешнице. Ее поверхность была прохладной, и Сатору, упершись на нее, прижал горящую голову к спасительному холоду. После чего довольно заурчал.
В последний раз, когда он был здесь, Кенья ведь тоже приготовил для него какао, да? Точно, ворвался в его комнату в одной пижаме да с бейсбольной битой наперевес, чтобы изгнать Яширо прочь из мыслей Сатору. Странно, как некоторые вещи совершенно не меняются со временем. — Удобно? — с улыбкой в голосе спросил Кенья, набирая в чайник воды. Сатору на это лишь согласно промычал. Сквозь полуприкрытые веки он наблюдал, как Кенья плавно перемещается по кухне, достает чай и какао с полки, расставляет кружки. Определенно слишком странно. Словно сон. И вскоре он снова проснется в том подвале, который никто никогда на самом деле не находил. Хотя если происходящее правда всего лишь плод его больного воображения, то он явно наслаждался.
Вскоре Кенья протянул ему кружку. Сатору негромко поблагодарил его, обхватив напиток руками, чувствуя ладонями жар. Прохлада недолго успокаивающе покалывала щеку, когда он заставил себя сесть ровно. Кенья тем временем уже допил свою порцию и теперь наливал чай из маленького чайничка. Несколько капель упали на стол, когда его руки, перебинтованные, разбитые, задрожали от усердия. Сатору отвернулся. Отражение в его кружке было размытым и черным. Каким-то чудом сумев не уронить чайник, Кенья вышел из кухни, удерживая свою кружку двумя руками. Сатору тоже осторожно соскользнул со своего места, игнорируя тянущую боль в пояснице. Он неспешно добрел до гостиной, как раз когда Кенья с тихим вздохом опустился на диван, утопая спиной в мягких подушках.
В тот же момент ноги Сатору стали ватными.
Все до единой мысли резко и больно оборвались. Собственный пульс подскочил, будто приливная волна, адреналин растекся по всему телу, и сердце застучало в горле. Легкие сжались, выбивая из искалеченного тела воздух, желая при этом сделать вдох. Что-то было не так. Он не понимал, что именно, но… Сатору уставился на диван. Вдоль по позвоночнику пробежал холодок.
Нет, все было совсем иначе. Он знал это, но что-то в его голове отказывалось признавать действительность. Существовало лишь ощущение вдавливаемой в сидение спины. Сатору отчетливо чувствовал боль, с которой его руки, скованные наручниками, были с силой прижаты к подлокотнику, несмотря на упорное сопротивление. Вес другого человека на его груди, вкус чего-то горячего и твердого на губах...?Если хочешь, то можешь представлять на моем месте Кобаяши?. Кенья оглянулся на него со своего места. — Сатору?
Два отчаянных шага назад, и Сатору едва остановил себя на третьем. Все по-другому, по-другому, по-другому. Но не важно, сколько раз он повторил это в своей голове, тело не слушалось. Каждый мускул его напрягся, готовый бежать хоть сейчас, пальцы пытались нащупать несуществующее лезвие. Капелька пота стекла вниз по шее, словно чей-то язык лизнул его кожу.
Сатору попытался что-нибудь сказать, но рот не открывался, а челюсти свело от напряжения.
Его пустой взгляд утонул в горячем шоколаде. Сатору ведь уже пообещал себе, что не позволит Яширо вновь все испортить. Поэтому он глубоко втянул носом воздух и крепче стиснул в ладонях горячую кружку, что до сих пор обжигала ладони. Это было неприятно, но по крайней мере возвращало его мысли сюда, в Токио. Прямо к Кенье. К Кенье, который бы никогда. Который пришел за ним, забрал оттуда и вернул домой.
К Кенье, который подорвался с места с четким пониманием на лице.
— Мы можем не… — Все хорошо, — оборвал его Сатору, снова делая шаг навстречу. Кожа на руках горела так, словно ее ошпарили кипятком, но он лишь крепче сжал их.
В голове пролетела запоздалая мысль: Яширо с такой же легкостью принял раскаленное пламя, когда горящий керосин рвал его в клочья? — Я в норме, — повторил он, опускаясь на другой конец дивана, совсем не уверенный в том, кого именно пытался убедить. Но вряд ли это имело значение: такая ложь не обманула никого. Только не тогда, когда собственное тело инстинктивно отпрянуло подальше от Кеньи, за что Сатору себя возненавидел. Однако вкус отвратительной терпкой горечи все еще явственно ощущался на языке. В отчаянии Сатору сделал большой глоток, желая утопить этот привкус в горячей жидкости. Тяжесть взгляда Кеньи чувствовался так же отчетливо, но блондин так ничего и не сказал. Вместо этого он потянулся к пульту и включил телевизор, тут же наполняя комнату рваными голосами незнакомцев. Пульт упал между ними, точно как и его рука. Достаточно близко, чтобы легко дотянуться до Сатору. И тот был ему признателен. Единственным, что удерживало Сатору от того, чтобы вновь позволить Яширо залезть в его голову, был Кенья. Но мысль о чужих пальцах на своих или о том, чтобы просто держаться за руки, даже зная, что это всего лишь Кенья, заставила Сатору покачать головой, откинуть ее прочь и сосредоточиться на мелькающих на экране картинках.
С фальшивой непринужденностью и рабочей улыбкой женщина в эфире легко передвигалась по кухне, раскладывая нужные ингредиенты на стеклянной посуде. Сатору даже не пытался вникать в ее слова. Он бездумно слушал звучание задорного голоса, превращая его в белый шум, и едва следил за происходящим на экране. Пока ее наманикюренные ногти легко задевали посуду, Сатору медленно находил для себя золотую середину между умиротворяющим спокойствием и апатией.