Глава 38: Кенья (1/2)

Кенья приходил в чувства так же медленно, как в обыденности пузырьки воздуха плавно и лениво поднимаются вверх, к самой поверхности зеркальной воды. Сначала появилась головная боль — явный след от бессонницы. Он поморщился, и опухшие, побагровевшие синяки на его лице тут же напомнили о себе. Непонятно почему, но его общее состояние ухудшилось в несколько раз. Боль, затерявшаяся на фоне адреналина и обезболивающего, возникла с новой силой, и он совершенно не мог ее игнорировать. Побитые ребра ныли с каждым новым вялым и очень слабым вдохом, который раз за разом давался с трудом. Удивительно, как ему вообще удалось уснуть. Уснуть. Уснуть? Паника пронзила грудную клетку, словно пуля, и Кенья, порываясь подняться, забыл, как дышать. Он заснул. Ему всего-то нужно было продержаться еще немного, нужно было следить, а он уснул. Беглый взгляд его метнулся по всей комнате, а сердце застучало где-то в горле. Он отчаянно схватился за кресло, прислушиваясь к тишине раннего утра. За окном — первые лучи солнца, серовато-белый снег и синева неба, но поблизости ничего не двигалось. Звуков почти не было. Кенья встрепенулся, и одеяло, которым он был накрыт, сползло с колен. — Проклятие, — зашипел он, проводя пальцами по спутанным волосам. Нельзя было засыпать. Но после незамысловатого ужина и похода назад из кухни в гостиную, невыносимая усталость, похоже, совсем его одолела. Он попросту не помнил, как снял пальто и обувь, просто заметил, что теперь ботинки стояли возле дивана, а потрепанное пальто свисало с мягкого подлокотника.

Насколько крепко Кенья спал? Он не заметил, как Хироми накрыл его одеялом, не почувствовал, как доктор стянул с гудящих ног обувь. Тревога ритмичным пульсом забилась в висках, звонко, как барабан. Раз он не заметил всего этого, то что еще мог пропустить? Кто угодно мог пробрать в дом через окна. Действуя бесшумно, незаметно проскользнуть мимо спящего Кеньи. И затем забрать... — Сатору.

Стиснув зубы, он поднялся на ноги. Тело дрожало от собственного веса, от тяжести свинцовых мышц и одеревеневших костей, а из-за резкого головокружения затошнило. Блондин пошатнулся и едва успел схватиться за спинку дивана, чтобы не упасть. Господи, у него болело абсолютно все, даже разодранные в кровь костяшки и суставы сбитых пальцев, словно кто-то усердно загонял гвозди ему под ногти все это время. Как бы то ни было, он заставил себя выпрямиться, отчего порезы на спине — тонкие, но при этом довольно глубокие — тут же защипали. Кенья знал, что Сатору сейчас был с Каё, что он ни в коем случае не оставался ночью один, совсем беззащитный, с высокой температурой и жаром. И все-таки в силу простой необходимости он желал увидеть своего парня собственными глазами, дабы убедиться, что тот действительно здесь, дышал с ним одним воздухом и был в полной безопасности. Что не исчез в темноте черной копоти и клубах удушающего дыма. Все, что Кенье было нужно в этот самый миг, — просто заглянуть в спальню и убедиться, что все правда в порядке. Лишь поэтому он заставил ватные ноги двигаться и, пошатываясь, выйти в коридор. Проходя мимо кухни, он заметил вымытую и стоящую в сушилке коробочку для бенто. Кенья зацепился за нее взглядом на секунду, а затем решительно направился в сторону лестницы. Ступеньки, ведущие наверх, упирались в непроглядную темноту — лампы там были погашены, и весь этаж погрузился во тьму. Кенья не знал, хороший это знак или нет. И все же он опустил ладонь на перила и занес ногу на лестницу. После чего замер, чувствуя, как по телу пронесся озноб. Что-то было не так. Мысли в голове тут же закрутились, пытаясь понять, что к чему. Занервничав, он уставился под ноги, а мускулы во всем теле напряглись. Кенья оценил собственные ощущения: твердое дерево под ступнями, неясный, но привычный запах уютного дома, силуэт его собственной фигуры, тенью сливающийся с темнотой наверху. Что это было? Вот снова. Звук царапающего металла о металл, рывок и глухая тишина. Кенья медленно обернулся и уставился на входную дверь. Замок дрогнул с почти бесшумным щелчком, а ручка опустилась. Блондин был готов к чему угодно: колени чуть подогнулись, пальцы сжались в кулаки. Дверь с тихим скрипом отворилась, и пара черных глаз взглянула на него с недоумением. Хироми смотрел на него, не шевелясь, в обеих руках он держал по большому бумажному пакету. Ключи брякнули в его ладони, когда он махнул другу. — Утро доброе? Все напряжение в миг пропало, тело словно обессилило, и Кенья облокотился на ближайшую стену. — Доброе, — пробормотал он, желая, чтобы сердце поскорее прекратило вытанцовывать на его ребрах чечетку. — Я не знал, что ты ушел. — Надо было забрать кое-что, — ответил Хироми, проходя внутрь и снимая обувь. Он выпрямился, повел плечом в сторону и улыбнулся. — Например, его. Нахмурившись, Кенья выглянул за порог. Тот, кто стоял возле Хироми, выглядел... плохо. Просто ужасно. Фиолетовые, почти черные синяки залегли под его глазами. Кожа была белой, как бумага, и казалось, что за прошедшую ночь этот человек прибавил в возрасте не один десяток лет. Но бесспорно, несомненно это был именно он. — Савада, — с какой-то мальчишеской радостью сказал Кенья, покачиваясь и подходя ближе. Репортер приветственно поднял здоровую руку, но даже в этом слабом движении чувствовалась бесконечная усталость. Тем не менее ответная улыбка скользнула по его губам. — Рад видеть, что с тобой все хорошо, Кобаяши. — Это должен был я вам сказать, — ухмыльнулся блондин, протягивая кулак. Его наставник легко рассмеялся, и они по привычке стукнулись кулаками. До этого момента Кенья и не осознавал, насколько сильно его тревожило отсутствие верного товарища рядом. Все это время он старался просто не думать, как плохо тому пришлось.

Зато сейчас все опасения и страхи остались позади, и Кенья ощутил, что даже дышать ему стало легче, несмотря на побитую грудную клетку. Он отступил, давая мужчине войти и снять верхнюю одежду, и снова обратился к Хироми: — Ты ездил в больницу? — Ага, — кивнул тот, прежде чем передать один из пакетов Кенье. Упаковка была холодной из-за снега, запах влажной бумаги смешался с ароматом свежих овощей внутри. — Я сейчас на больничном, но нужно было взять кое-какие лекарства для Сатору. А его, оказывается, как раз выписали. Савада похлопал своего коллегу по плечу, раненую руку спрятав под перепачканным кровью пальто.

— Врач сказал, что рука больше не будет двигаться так же хорошо, как раньше, — с горечью признался он. — Зато в рану, к счастью, не попало никакой грязи, поэтому меня запросто подлатали.

Сглотнув вязкую слюну, Кенья кивнул. Стоило ожидать, что такая тяжелая рана до конца не заживет, особенно не в том возрасте, в котором был Савада. Однако правда ударила намного сильнее, чем он себе представлял.

— Что вы сказали в больнице? — проходя вслед за Хироми на кухню, спросил он. — Неудачное ограбление, — просто ответил мужчина. — Правда, они попросили мой мобильный. Кенья подавил смешок и опустил увесистый пакет на стол. Хироми уже во всю что-то искал в своем, недовольно сведя на переносице брови. Спустя пару секунд он вынул со дна сложенную газету и с мрачным видом потряс ею в воздухе. — Раз вы оба здесь, — начал он, пальцем нервно указывая на заголовок, — думаю, вам нужно кое-что знать. Мнимое ощущение беззаботности опустилось куда-то в желудок тяжелым якорем. Доктор разложил перед ними газету, и все трое уткнулись в написанное, словно три генерала — в план морского сражения.

— Я видел это еще во вечерних новостях, — как-то виновато проговорил Хироми, пряча взгляд. — Но сначала хотел убедиться, перед тем, как вам сказать. Кенья пробежался глазами по статье. Пожар в доме Яширо стал главной новостью этого утра. Ну, просто, что еще могло вообще происходить в Ишикари? Поэтому фотография горящего дома была на первой полосе. Кенья быстро читал абзац за абзацем, пока, наконец, одна единственная строка не заставила кровь в его жилах застыть. Пустой дом, оставленный включенным обогреватель, мертвое тело, которое точно должно было быть там.

Но его не было. — Никаких жертв, — хмуро произнес Савада, и Кенья почувствовал прилив бурлящей ярости где-то глубоко внутри. Хироми обернулся к своему другу детства, его губы напряженно и неловко сжались. — Я... я знаю, ты говорил, что он... остался в огне, — дрожащим голосом промямлил он. — Но... Блондин недоверчиво сощурился, перечитывая статью вновь и вновь, будто надеясь, что от этого в ней что-то изменится. Яширо Гаку, черт побери, толкнули на керосиновый обогреватель, ударили битой, а затем всадили в спину нож. И это не говоря уж о том, сколько адского пламени было в том доме. Кенью вдруг прошиб холодный пот, и он оглянулся на пожилого мужчину. Рот Савады был сжат добела. — Его задела хоть одна пуля? — Пуля?.. — надломленным хриплым эхом повторил за ним Хироми. Совершенно невозмутимый, Савада посмотрел на своего протеже, аккуратно шевеля пальцами перевязанной руки.

— Не знаю, — честно ответил он. — Из-за густого дыма и травмы мой прицел был в лучшем случае не точным. Плохо. Кенья начинал злиться. В прикушенной с силой губе уже ощущалась боль. Пускай. Даже если Яширо каким-то образом вышел из дома, даже если выстрел и впрямь пролетел мимо, рваная рана под его лопаткой была слишком глубокой и сильно кровоточила. Как далеко он мог сбежать? Да, ушел в лес, но не дальше. Сгорел в огне или замерз в снегу, какая к черту разница? Глаза Кеньи метнулись от одного мужчины к другому, а затем снова остановились на газете.

Они втроем бежали от огня через задний двор, поэтому вопрос был совершенно бессмысленным, но он все равно его задал: — Когда мы уходили, где была его машина? — Я не видел, чтобы он возвращался на ней обратно на лужайку, — стиснув пальцами подбородок, ответил Савада. — Должно быть, Яширо оставил ее на дороге, чтобы затем так же быстро сбежать. Блядь. Кенья пустым взглядом уткнулся в черно-белую фотографию, ладони его сами собой сжались в кулаки.

— Хироми, — резко начал он. — Кто-нибудь, кто внешне схож с Яширо, был госпитализирован?

— Н-нет, — запнулся друг. — В смысле, я тоже решил проверить на всякий случай, когда был в больнице. Искал человека в возрасте, который мог поступить в палату после случившегося. Так я узнал, что Саваду выписали, — поспешно объяснил он и обеими руками указал на репортера. — Но он был единственным. Больше никого.

— Что ж, насколько нам теперь известно, — подал голос Савада, — Яширо Гаку может быть как жив, так и мертв. Прямо как сраный Кот Шрёдингера, тоскливо подумал Кенья. И они не узнают этого, пока не заглянут в коробку. А убийца будет дышать им в затылок, готовясь снова вонзить свои когти в Сатору. От одной мысли ему стало не по себе, а сердце в груди забилось неистовым ритмом.

— Что теперь? — спросил Хироми и молча пожевал губу. — Что вы будете делать? Тяжело вздохнув, Кенья выпрямился. — Нельзя думать, что Яширо мертв только потому, что нам так хочется, — проговорил он. Неважно, насколько невозможным это казалась, ни в чем нельзя быть уверенными. Ровно до тех пор, пока кто-нибудь не наткнется на горстку костей где-то глубоко в лесу. — Согласен. — Савада опустил руку и пальцем коснулся фотографии. — Нужно действовать на основе предположения, что Яширо жив. Он будет искать Сатору. Если так, то...

— Нужно выбираться из Ишикари, — закончил за него Кенья и взглянул на Хироми. — Как думаешь, можно ли увезти Сатору обратно в Токио прямо сейчас? — Я бы не советовал так делать, если честно, — ответил тот. — Понимаешь... Пока он много отдыхает и пьет много жидкости, его телу ничего не угрожает. Меня больше беспокоит его психическое состояние. — Хироми насупился и скрестил руки на груди, не отрывая взгляда от газеты. — Мы не знаем, через что ему пришлось пройти, и... Если поедете, то ему придется контактировать с людьми и снова сидеть в замкнутом пространстве. По меньшей мере несколько часов. А затем еще и в машине.

— Не думаю, что это хорошая идея, — пробормотал доктор и неловко почесал затылок. — Хотя, кто знает, ведь... такие вещи крайне непредсказуемы. Может, с ним все будет в порядке. Возможно, он даже почувствует себя куда лучше, уехав из города. Мы не... узнаем, пока Сатору сам нам этого не скажет.

И тогда позади раздался голос. Тихий и прерывистый. — Не скажу вам что? Пульс Кеньи, замерев на мгновение, вдруг участился до предела. В душе его смешалось все: радость, волнение, облегчение. И страх. Парализующий, морозный страх, холодящий жилы, несмотря даже на бешено колотящееся в груди сердце. Он обернулся так быстро, насколько мог, карие глаза были широко распахнуты, а с губ сорвалось лишь хриплое: — Сатору. Сатору был здесь. Выглядел он потрепанным: кожа все еще светилась болезненной белизной, на лбу выступила испарина, а на щеки и шею налип нездоровый румянец. Кенья не мог рассмотреть худощавого тела из-за толстого одеяла, в которое Сатору был укутан, но видел, как тот покачивался, некрепко стоя на месте. Ладони Каё удерживали его за плечи, не давая другу упасть.

Да, он болен и совсем ослаб. Но он жив. На глазах блондина снова выступила знакомая влага. Лихорадочный взгляд Сатору был прикован к нему. Хрупкими пальцами он придерживал плед, кутаясь в него, словно в кокон. Долго, мучительно долго никто из них шевелился. Тишина затопила небольшую кухню, и в ней раздавались лишь тиканье часов и унылое гудение холодильника.

Пальцы Кеньи дрогнули. Он хотел прижать Сатору к себе и никогда больше не отпускать, не позволить кому-либо снова отдалить их друг от друга. Однако он не сдвинулся с места, чувствуя лишь холод плитки под ногами. Хотел ли Сатору, чтобы... его обняли? Кенья этого не знал. Одна только мысль, что он напугает его, дотронувшись... Что Сатору не хочет, чтобы к нему прикасались... Было дурно от того, насколько сильно это делало Кенью похожим на него. И этого хватило, чтобы он буквально застыл на месте. Что ему делать? Чего бы хотел от него Сатору? Что— Резкий выдох сорвался с его губ, когда горячие руки прижали его к себе. Он ощутил, как со всех сторон его окутало тепло, а дрожащие пальцы скомкали рубашку на спине, хватаясь крепко, как за спасательный круг. Блондин растерялся, не зная, как быть, и вдруг его шеи коснулось неровное дыхание вперемешку со слабым шепотом, без остановки бормочущим его имя.

Что-то в Кенье переломилось. Он обнял своего любимого крепок-крепко. Зарылся лицом в темные волосы, влага в его глазах подрагивала, обжигая. Он и не думал, что у него все еще остались слезы. Видимо, ошибался. Сатору жался к нему так тесно, прижимал к груди, словно хотел, чтобы Кенья растворился в нем. Его трясло, но он все равно тянулся к нему все ближе, утыкаясь пылающим лицом в сильное плечо. Каким-то чудом Сатору не уронил одеяло. Тепло его горячего тела слилось с теплом шерстяной ткани и теперь согревало Кенью. Блондин сжимал это неистовое тепло в ответ, отгоняя прочь кошмары о ледяных руках и остывшей бледной коже. Позволил себе раствориться в тихих вздохах ему в шею и пропустил сквозь пальцы черные пряди.

Спустя бесконечные секунду Сатору, наконец, негромко произнес:

— Выглядишь ужасно. И Кенья хрипло рассмеялся. — Зато чувствую себя замечательно, — ответил он. Каждый миллиметр его организма болел, синяки и ссадины, казалось, отдавали резью и ломотой абсолютно везде. Однако впервые за все это время Кенья почувствовал настоящее спокойствие. И хотя все, чего ему хотелось в эту секунду, — прижать своего парня к себе и еще сильнее обнять, Кенья поборол это желание. Его ладони опустились на плечи Сатору, которые тут же содрогнулись от легкого прикосновения. Едва отстранившись, он безмолвно наблюдал, как Сатору вновь закутался в плед, будто прячась от устремленных на него взглядов. Голубые глаза заметно повлажнели, а губы сжались в белую полоску. Он смотрел куда угодно, но только не на Кенью. — Прости. — Тебе не за что извиняться, — сразу же ответил Кенья, на мгновение сжав его руку. И этого движения стало достаточно, чтобы он увидел: страх вспыхнул в слезящихся глазах вместе с тревогой и ужасом. Он отдернул ладонь, словно она жгла, оставляя на худеньком теле болезненный ожог. Кенья замер, после чего опустил обе руки, не смея больше дотронуться до Сатору, чья грудь все еще часто вздымалась, а дыхание участилось, готовое вот-вот сорваться. Но все же в его выражении проскальзывала настоящая вина, и он съежился, опустив голову. Блондин сделал осторожный, медленный шаг ему навстречу. Вопреки ощущениям, заставив свой голос звучать беззаботно и просто, он задал ему один единственный вопрос: — Как ты себя чувствуешь? Сатору еще плотнее натянул на себя одеяло, и на губах его расцвела грустная улыбка. — Отвратительно. Боль куда более резкая и острая, чем нож Яширо, пронзила Кенье сердце. — Сатору, — раздался голос Хироми, отчего блондин вздрогнул, роняя испуганный взгляд на стол. И почувствовал невероятное облегчение, увидев, что раскрытой газеты там больше нет. Савада спрятал ее под повязкой на руке. Мужчина посмотрел на своего товарища с пониманием и лишь кратко кивнул, не говоря ни слова. Сатору тем временем сжался еще сильнее, не реагируя на чужой голос. Ладонь, не удерживающая ткань, задрожала и стиснулась в кулак. Кенья заметил это и коснулся его самыми кончиками пальцев, нежно проводя ими по разгоряченной коже. В ответ — ничего. Вновь повисло невыносимое молчание. Спустя мгновение Сатору разжал кулак и отчаянно схватился за подставленную ладонь, будто от этого зависела его жизнь. Кенья ободряюще сжал тонкие пальцы, замечая, как груз напряжения тает в скованном теле. Доктор остановился в метре от друзей и робко улыбнулся. — Сатору, ты не против, если я измерю тебе температуру? — осторожно спросил он. — А еще тебе не следует так много ходить. Кенья бросил короткий взгляд на пол. Из-под одеяла торчали голые ступни, пальцы которых поджались от постоянной боли, а сами раны были все еще крепко перетянуты бинтами. Сатору переступил с ноги на ноги и тут жесудорожно выдохнул. Каё подошла поближе, так, чтобы Сатору ее видел. — Можно пойти в гостиную. Там нам будет намного удобней. Художник было открыл рот, чтобы возразить, а растерянные глаза его метнулись к двери. — Я... — стиснув ладонь Кеньи в руке, начал он, но замолчал. Пальцы его, горячие и согревающие, спустя миг расслабились. — Ладно. — Хорошо. — Губы девушки растянулись в светлой улыбке. Затем ее взгляд — тяжелый, холодный и серьезный — замер на Кенье, и она обратилась к блондину. Голос ее оставался обманчиво мягким. — Кенья, почему бы и тебе не присесть? Отдых явно не помешает. — Она права, — добавил Хироми, подхватывая аптечку. — Вообще, я бы хотел еще раз повторно вас осмотреть. Вчера, эм, мы все были немножко на взводе.

Кенья и не собирался с ним спорить, потому что так он сможет провести еще больше времени рядом с Сатору. Он украдкой оглядел его. То, как вновь нахмурились брови и поджались губы, ему совсем не нравилось. Вяло кивнув, Сатору не двигался, лишь молча смотрел себе под ноги. Кенья еще помнил ощущение хрупкого тела на себе, помнил затравленный взгляд и стоны едва сдерживаемой боли, с которыми Сатору выбирался из того подвала. — Вот так, — тихо прошептал блондин, обнимая Сатору за талию. На секунду его парень снова ощетинился, и понадобилось время, прежде чем он пришел в себя и успокоился в ласковых руках Кеньи. Худая рука его выскользнула из-под пледа. Кожаный наручник до сих пор сковывал запястье, а цепь позвякивала. Тонкие пальцы крепко вцепились в рубашку на груди мужчины. Хоть первый шаг был медленным и осторожным, Кенья все равно предпочел сделать вид, что не заметил вспышки дискомфорта на чужом лице.

Когда они, тесно прильнув друг к другу, медленно пошли в комнату, Кенья услышал тихое перешептывание за спиной. Он лихорадочно прижал Сатору к себе, но тот, похоже, ничего не услышал. Голубые глаза его сузились, он весь был сосредоточен на движении, плотно стиснув зубы и периодически болезненно шипя. Кенья направил его к дивану и почувствовал, как дрожащие ноги Сатору едва не подогнулись. Блондин опустил голову и хотел было спросить, что случилось, но одного взгляда на него хватило, чтобы убить вопрос на корню. Светлые глаза его партнера вмиг потухли, их взор был невыразимо далеким. Он видел перед собой нечто, что не дано было увидеть Кенье. Горячие пальцы на его рубашке сомкнулись сильнее. Побелевшие губы чуть приоткрылись, чтобы тихо проговорить: — Только не на... диван. Блондин ничего не спросил. Не только ради Сатору, но и ради себя самого. Он просто чуть повернулся и кивнул в сторону кресла. Пускай они уже отошли от несчастного дивана, худое тело под тяжелым пледом все еще было каменным. По всей его тонкой фигуре пробежался озноб, и он привалился к плечу Кеньи. Грудь его часто вздымалась, а из-за губ вырывалась одышка. Кенья помог ему как можно осторожнее опуститься в кресло, но тот все равно болезненно промычал сквозь зубы. На лице застыла маска боли, и Кенья взволнованно сглотнул. Он не знал, что еще мог сделать, кроме как просто быть рядом. Поэтому лишь легко коснулся его плеча, в душе надеясь, что это хоть капельку успокоит Сатору. — Лучше? Сатору кивнул, откинувшись на спинку кресла. От висков вниз стекали капельки пота. — Да, намного. Хироми появился из кухни, а его улыбка была не менее натянутой, чем набитая до отказа сумка-аптечка.

— Рад слышать. Услышав чужой голос, Сатору заметно поежился. Точно, понял Кенья, он совсем забыл, что здесь есть и другие люди. Его слуха коснулся тяжелый сиплый вздох, которого стало достаточно, чтобы Сатору разразился кашлем. Художник согнулся пополам, одну руку прижав ко рту, другую к животу. Приступ был страшным, сильным, ужасным — так раненое животное мучается, лежа на обочине дороги. Кенья безмолвно перевел взгляд на доктора, не переставая обнадеживающе сжимать острое плечо друга. Прежде чем сковано улыбнуться, Хироми поджал губы и вздохнул. — Что ж, — больше для самого себя, нежели для остальных, пробормотал он, — ладно. Кенья, не возражаешь, если я начну с тебя?

Блондин окинул его выразительным, мрачным взглядом. Однако Хироми лишь многозначительно кивнул в сторону Сатору. Хмурые карие глаза вновь остановились на подрагивающей фигуре. Кашель стих, но Сатору все сидел в прежней позе: не отнял ладонь от губ, не поднял голову. Только настороженный взгляд из-под влажной от пота челки говорил о том, что он осознавал и верил в окружающую его действительность.

Его неровное дыхание было быстрым. Быстрее, чем мог себе позволить человек, который на самом деле не боялся.

— Конечно, — спустя долгий миг сказал Кенья и разжал руку. Он опустился на подлокотник и оглянулся на Хироми. — Я полностью в твоем распоряжении. Не сводя глаз с Кеньи, доктор глубоко вздохнул и направился к нему.

— Отлично. Тогда сначала осмотрю лицо, о'кей? Дай знать, где болит. Адвокат кивнул и замер, чувствуя, как теплые руки коснулись его скул. Он изо всех сил сохранял бесстрастное выражение, даже когда пальцы особенно сильно и болезненно давили на синяки. И все же один раз он не сдержался и чуть дернулся. Хироми сощурился. — По-прежнему больно, я полагаю? — Совсем немного, — соврал Кенья. — Это в тебе болеутоляющие говорят, — ответил Хироми, прежде чем немного отстраниться. — Сейчас проверю туловище, ладно? Еще раз осмотрю ребра. Кенья снова молча покачал головой. Хоть он и был признателен Хироми за то, что тот говорил о каждом этапе осмотра, легче от этого почему-то не становилось. Когда руки доктора тронули его побитые бока, он бросил незаметный взгляд на Сатору, в теле которого напряжение вновь понемногу таяло. Только глаза его глядели все так же серьезно, а пальцы крепко сжимали края одеяла.