Глава 37: Кенья (1/2)

Еще один шаг. Затем другой. Вот так: шаг вперед, и почти упасть. Спускаясь вниз по лестнице на тяжелых, непослушных ногах, Кенья напрягал каждую ноющую мышцу. Тело, казалось, было вылито из свинца, двигалось механически, и каждый сустав, как ржавая шестеренка, скрипел и хрустел при любом движении. Всеми до единой клеточками в организме нужно было командовать — словно разгромленным на поле боя войском. Все внутри Кеньи кричало, умоляло его рухнуть и больше никогда не подниматься. Но он продолжал идти. Даже если сил хватало всего на один шаг. И еще один. Шаг вперед. Почти упасть. Кенья схватился за перила и заставил себя двигаться дальше. Он изо всех сил пытался сосредоточиться на боли в ногах, невыносимой боли в костях; на чем угодно, только не на мыслях, вихрем струящихся в голове. О череп билось эхо чужого голоса, без устали требующего вернуться обратно наверх, послать к черту Хироми и Каё — не оставлять разбитого, напуганного Сатору одного, не дать вновь проснуться в чужой, незнакомой комнате.

Но его сопротивление самому себе тут же прервал легкий хлопок по спине. Хироми. Поэтому без лишних слов Кенья спустился вниз, проглатывая каждый нежеланный шаг как горькую пилюлю. Занеся ногу для очередной ступеньки, он вдруг понял, что тех больше нет; он стоял на полу гостиной, а мягкий свет лампы легко ложился на его перемазанные в грязи ботинки. Кенья глубоко вздохнул и поднял глаза, пробегаясь взглядом по дому. В поисках чего, он и сам не знал. Может быть, это стало естественным для него: острым взором рассматривать каждую комнату, чтобы найти монстров, таящихся в тени. Но все было точно таким же, как и до их ухода. Плед все еще валялся на полу, по телевизору беззвучно транслировался ночной канал. На столе томились три остывшие чашки чая, не тронутые, не сдвинутые с места. Кенья смотрел на мир трезво. Он знал, что постоянная бдительность — постоянные напряжение и страх, перемешанные с кровью — она не была основана на логике. Когда они бежали сквозь лес с Сатору на руках, каждое пожухлое дерево, каждая темная тень напоминала убийцу — бесформенное, окутанное огнем, чернеющее существо. Так родился страх. Тогда он назвал это логичностью. Однако сейчас он не мог сказать то же самое. И все-таки ноги сами потащили Кенью к окнам. Он чуть опустил жалюзи и выглянул наружу. Улица была пустой и мрачной; дороги покрыты снегом, освещенным то и дело мигающим фонарем. Седан был припаркован недалеко от дома и тоже постепенно скрывался за невзрачным белым. Блондин не мигая уставился на свое отражение в окне. Вообще говоря, он понимал, что, скорее всего, Сатору был бы в абсолютной безопасности в той больнице, окружен персоналом и охранной. Вообще говоря, конечно же никто не следовал за ними в этот неприметный небольшой домик. Вообще говоря, он знал, что Яширо Гаку должен быть мертв — сгореть, захлебнуться в керосине, превратиться в белый пепел, рассеяться по снегу. Но если существовал хоть один шанс, самый-самый маловероятный, что он был неправ... Кенья отдернул пальцы от жалюзи, позволив той закрыться, и задвинул шторы. Он не был готов рисковать, только не снова. Никогда, если это значит, что Сатору может... мог бы... Неожиданный шорох за спиной заставил его сердце забиться где-то в горле. Кенья обернулся и принялся искать глазами угрозу и опасность. Хироми подпрыгнул точно так же, а затем замер — и, виновато улыбнувшись, поставил чашки обратно на поднос. Кенья почувствовал, как сквозь губы вырвался короткий выдох, но от этого не стало нисколечко легче. Он попытался избавиться от адреналина, что разгонял по венам кровь, до боли разъедал грудную клетку, и вдруг обнаружив, что не может; лишь пальцы разжимались и сжимались в кулаки. Если Хироми и заметил, то, по крайней мере, проигнорировал это и выпрямился, держа поднос в руках.

— Ты, должно быть, сильно голоден. На самом деле нет. Кенья попробовал подсчитать количество времени, прошедшее с тех пор, как он ел последний раз, но даже этого у него не получилось. Наверное, он и впрямь был голоден, просто не понимал. Не понимал ничего, кроме постоянной боли, которая пронзала кости и засела в мышцах. Он растерянно потер шею и вздрогнул от одного ощущения. Просто глотать чай было похоже на агонию. Что будет, если он попробует съесть что-нибудь, не хотелось даже думать.

Но он слишком хорошо знал, что спорить с Хироми лучше не стоит, поэтому послушно последовал за ним на кухню, по пути бросив быстрый взгляд на лестницу. Когда требовалось, доктор был по-своему настойчив, тем более спорить с ним сейчас не было никаких причин. Легче просто последовать за ним, и когда Кенья скользнул на один из кухонных стульев, то выдохнул, чувствуя, как расслабились ноющие мышцы. Кружка с подогретым чаем стояла прямо перед ним, и Кенья на автомате протянул к ней руки, чтобы обхватить ладонями и позволить теплу просочиться сквозь кожу. Голос вырвался из-за его губ тихо и хрипло: — Спасибо. — Не бери в голову, — ответил Хироми, открывая холодильник. Он скрылся за белой дверью, а Кенья, поднеся чашку к губам, осторожно отхлебнул. Совсем немного, чтобы теплая жидкость мягко, не царапая мелкие ранки, растеклась по горлу. Выскочив из-за двери, Хироми улыбнулся: — Каё приготовила мне обед с собой на работу. Как тебе? — спросил он. — Это или, эм... детское питание?

Еда для ребенка наверняка была мягкой и легкой, но у Кеньи все еще оставалась гордость. Его губы растянулись в улыбке, которой он совсем не чувствовал, и сказал: — Обед звучит здорово. — Так и знал, что ты это скажешь. — Хироми хлопнул дверцей, в руке у него была небольшая коробочка с бенто. Достав из ящика пару палочек для еды, он разложил это все перед своим ночным гостем. — Ешь. Это предписание врача. Одной рукой Кенья вцепился в кружку, другой — вяло открывал пластмассовую крышку, под которой спрятались разрезанные напополам помидоры черри, рис, украшенный морскими водорослями, кусочки темпуры и сосиски в виде маленьких осьминожек. Блондин почувствовал, как губы против воли расплылись в горькой улыбке. Они так далеко от мира, сотворенного Яширо. — Спасибо, — невнятно побормотал он, опустив крышку на стол. — Все в порядке, не парься. Хироми скользнул в кресло напротив него, наблюдая, как дрожали палочки в пальцах его друга. Адвокат начал с риса, его голова то и дело опускалась, чтобы ртом поймать маленькие зернышки. Он жевал медленно, будто это незатейливое действие отнимало у него последние силы, однако в карих глазах до сих пор читалось волнение, когда их взгляд то и дело бросался к двери или окну. Следил за входом и выходом как одержимый. Доктор нахмурился и, упершись локтями в колени, наклонился вперед. — Ты как, Кенья? — Лучше, — проглотив, ответил блондин. Каждое крохотное зернышко казалось заточенным лезвием, которые еще сильнее ранили горло. Он не спеша потягивал чай, отчаянно пытаясь стереть непрошеную боль. Это не помогало. Он опустил кружку, а лицо его скривилось в едва сдерживаемой гримасе. — Таблетки помогли. — Знаешь же, что я не об этом. Кенья посмотрел на сидящего напротив мужчину и поджал губы. Он знал это выражение на лице Хироми: обеспокоенное и кающееся, мягкое, но притом упрямое и расчетливое. Кенья много раз видел его в течение последних пятнадцати лет. Каждый раз, когда Хироми думал, что уже по-максимуму вложился в дело о покушении на Сатору, все всегда заканчивалось примерно так же: они сидели друг перед другом, а короткий разговор тихо угасал над стаканчиками кофе, или алкоголя, или чужой больничной койкой.

Сейчас на это у Кеньи просто не было настроения. Он подхватил палочками один помидор, и тот лопнул под их давлением.

— Со мной все хорошо. — Вряд ли. В его словах не было злобы или упрямства, просто факт и наблюдательность; беспристрастность, как и беспокойство, вырисовывали глубокие линии на лице Хироми. Кенья сильнее сжал пальцами кружку, чувствуя, как от напряжения задрожала рука. В конце концов он заставил себя расслабить ладонь и отодвинуть недопитый чай подальше. Чтобы как-то заполнить молчание, он потянулся палочками за одним из осьминогов, его рука двигалась будто сама по себе и заметно подрагивала. — Не беспокойся обо мне, — проговорил Кенья. — Сатору... — Прошел через нечто ужасное, — нахмурившись, перебил его Хироми. — Точно так же, как и ты, Кенья. Трясущейся рукой блондин опустил вниз палочки, и те громко клацнули о край коробочки.

— Это ерунда, — пробормотал он. И это было правдой. По сравнению с тем адом, который пришлось пережить Сатору — избиение, утопление и даже нечто похуже — все пройденное Кеньей — пустяк. Правда? Неделя, проведенная в относительной безопасности, отвратительный сон, поздние вечера в компании кофе и поисковых систем. А сегодня, возможно, был самый долгий день в его жизни, который прямо сейчас подходил к концу. Горло Кеньи болезненно запульсировало от неприятных воспоминаний, и он в который раз, чуть массируя, прижал к ноющим местам пальцы. Да и потом... Кенья не мог позволить себе расклеиться. Не из-за такой бестолковой мелочи. Не тогда, когда он вернул Сатору, когда Сатору нуждался в нем. Поэтому он закрыл глаза и размеренно, глубоко задышал, ощущая, как буквально скрипят побитые ребра. Но даже сидя так, зажмурившись, скрывшись во тьме прикрытых век, он слышал запах керосина. Запах крови и пороха. Ощущал, как его душили, как становится все труднее дышать. Как мутнеет сознание, несмотря на кричащий внутри голос. Кенья чувствовал холод, зная, просто зная, что вот-вот собирается...Ты просто не представляешь, — с дрожью в голосе проговорил Яширо, — как долго я этого ждал. Резко выдохнув, блондин распахнул глаза, и его ладони тут же легли на шею.

— Я в полном порядке, — произнес он вслух, его голос вибрацией разнесся по кончикам пальцев. Верно: с ним все хорошо, он жил и дышал вопреки всем усилиям Яширо. И пускай даже Сатору и Савада были ранены, пусть Кенья не мог закрыть глаза, боясь вновь увидеть адское пламя и услышать те же слова — однако они все были живы, не так ли? И теперь Яширо никому не сможет навредить. Это было то, чего он по-настоящему желал. Если подумать, лучшей концовки и быть не могло. Он было открыл рот, чтобы сказать об этом Хироми, как понял, что не может произнести и слова. Призрачная хватка Яширо неимоверно сильно сдавила горло, не позволяя воздуху вырваться из легких. Кенья плотно сжал бледные губы и рукой провел по покоцанному лицу. Голос Хироми, болезненно мягкий и чуткий, плавно залился в его уши: — Кенья... Блондин потер щеку, и его пальцы отчего-то стали влажными. Адвокат взглянул на свою ладонь. Кожа блестела от капелек слез. Не мигая, он уставился на них, а его мозг медленно соображал, что к чему. Краткая, невесомая улыбка мазнула по потрескавшимся губам. Кенья все смотрел на свои пальцы, даже когда все перед глазами начало расплываться, и вдруг громко, беззаботно и чуть хрипло рассмеялся. — Я... — начал он, его плечи тряслись. — Я на самом деле... настолько жалок, да? Воображаемую плотину наконец прорвало, и вместо смеха раздался громкий отчетливый всхлип. Это был хриплый, сломанный звук, больше похожий на вздох, нежели крик, — тихий и сухой. Он не мог остановить это. Все, что он сейчас мог, — дать этому нечто вырваться наружу; его побитое тело крупно задрожало, а слезы ручьями побежали вниз по щекам. Соль жалила порезы и раны, и Кенья сгорбился от этой боли. Сквозь нее он почувствовал, как мягкая и теплая рука Хироми легко сжала его ладонь, возвращая блондина в небольшую уютную кухонку. Это не помогло. События последней недели — всего одной недели — проигрывались в памяти словно старая кинопленка. Кенья с силой прижал руку к глазам, будто так он перестал бы видеть воспоминания, которые хотел поскорее забыть. Но они цветным табуном мелькали в сознании, а их шествие венчала целая процессия сожалений. Раненый, в предобморочном состоянии, Савада совсем один ковылял от дверей приемного покоя; темный силуэт, окутанный светом люминесцентных ламп и больничных палат. До сих пор в ушах Кеньи звенел тихий приказ, сказанный Савадой с кровью на губах. Когда Савада в последний раз наклонился к Кенье, чтобы крепко сжать плечо блондина, от его слов пахло медью. ?Увези его в безопасное место, Кобаяши?. Бессознательное тело Сатору, неподвижное, сгорающее от лихорадки, едва ловящее глотки воздуха, лежало на заднем сидении. Темное шоссе перед их машиной закручивалось и вело вдаль. Дорожные знаки и светофоры проникали в салон прямо сквозь окна, а краем глаза через зеркало заднего вида Кенья все еще видел огонь и дым, пожирающие дом. И губы его двигались сами по себе в едва слышной мольбе. Скажи хоть что-нибудь, Сатору, что угодно, очнись и останься со мной, пожалуйста.

Пальцы Яширо и буйный огонь на пару не давали ему дышать тогда. Осколки оставили длинные глубокие линии на спине и лице адвоката. Сатору там, в подвале, прикованный к постели. И, конечно, Кенья понимал, что это были за кровавые разводы на белых простынях.

Блондин вздрогнул и согнулся под напором мыслей еще больше, пытаясь увернуться от очевидной истины, которую не мог игнорировать. Но все, что он мог слышать, это голос Сатору через динамик телефона в тот роковой день. Крики о помощи, стук кулаков о стекла бронированной машины, которая стала ему ловушкой. Которая сработала именно благодаря слабостям самого Кеньи. Этот ужасный звук был на повторе в его голове снова и снова, как заезженнаяпластинка, с каждым новым проигрышем стирающаяся о черепную коробку. Длинные пальцы свободной руки зарылись в без того запутанные волосы, и Кенья до боли дернул себя за пряди, продолжая трястись и падать в безвылазную бездну. Несмотря ни на что здесь должно быть тихо. Он не хотел... разбудить Сатору. Поэтому лишь приглушенно всхлипывал, утаивая крики за стиснутыми зубами, что буквально вгрызались в его нижнюю губу. Что-то теплое текло по подбородку.

Рука Хироми сжалась сильнее, и Кенья ухватился за это ощущение, словно утопающий за соломинку.