Глава 30: Сатору (1/2)

Жарко. Ему было слишком жарко. Тело, подобно печи, горело изнутри; как обогреватель в доме матери, что согревал их своим искусственным огнем. Каждая частичка его напоминала раскаленный, тихо тлеющий уголь, а лежать под толстым одеялом становилось все невыносимее. Даже пот, капельками щекочущий шею и спину, был похож на разлитый по коже кипяток. Он слабо застонал, повернув голову и смахнув пот с лица. Это было похоже на пытку, и Сатору вдруг пожелал прежнего холода. Да чего угодно, лишь бы этот жар не окутывал его, точно вторая кожа. Но проснулся он вовсе не от захватившего его в свой плен тепла. Острая боль сковала легкие не хуже колючей проволоки. Казалось, каждый вдох раздирал грудную клетку едва ли не до крови. Это были крошечные царапинки и трещины, увидеть которые ему было не под силу, но и не почувствовать — просто невозможно. Даже в сонном состоянии Сатору быстро понял, что дышать глубоко будет невыносимо. Кое-как взяв себя в руки, он прислушался к остальным не самым приятным ощущениям. Он чуть приоткрыл пересохший рот, сделал вдох и замер. Горло стало саднить так, словно он проглотил осколки битого стекла. Сатору повернулся набок, зарываясь лицом в подушку, но даже от этого движения по телу пронеслась волна нестерпимой боли. Он хрипло простонал. Казалось, болело абсолютно все: горячая словно кипяток кожа, ослабевшие мышцы и даже кости. Как будто его переехал грузовик. Двигаться он больше не рискнул, поэтому попытался расслабиться. Честного говоря, Сатору даже не хотел открывать глаза; и без того в голове звенело так, будто по нему безостановочно стучали отбойным молотком. Кто-то точно влез ему в череп и до краев наполнил его ватой и свинцом, от чего болью сводило виски.

Ему ужасно захотелось вновь забыться сном, но с каждой минутой ему становилось только хуже и хуже. Его затуманенному уму понадобилось достаточно много времени, прежде чем Сатору наконец понял, что что-то обвивало его за талию и прижимало к себе близко-близко. Пот струйками тек по шее, щекотал позвоночник, и он снова застонал, пытаясь отодвинуться прочь. Его слуха коснулся низкий смешок, а хватка стала лишь крепче. Совсем отчаявшись, мужчина слабо спихнул с себя одеяло, чтобы стало хоть немного легче. Но и это не сработало. Вместо этого, он почувствовал, как чужое теплое дыхание обожгло раскаленную до предела кожу. — Доброе утро, Спайс. Глаза Сатору тут же широко распахнулись. Реальность, безжалостная, беспощадная, обрушилась на него что есть силы: он не мог сбежать от нее, от самого себя, от человека рядом; он не мог убежать от произошедшего. Он резко вдохнул, ощутив весь страх и ужас, которые росли где-то внутри него, и легкие его, казалось, треснули от неожиданной боли. Сатору зашелся кашлем, от которого сводило грудную клетку, разрывало горло в клочья. Он вжался в постель; сквозь хриплый кашель послышался собственный болезненный стон. Неприятно кольнуло позвоночник, и он чуть выгнулся, вмиг узнавая это отвратительное, такое знакомое чувство. Рука Яширо исчезла, и Сатору повернулся на спину; его запястья, до сих пор связанные, подергивались и терлись о манжеты. Он зажмурился, желая опять провалиться в сон, чтобы не чувствовать боли, не видеть воспоминаний, что всплывали в голове раз за разом. Но тело все помнило, и он вздрогнул, несмотря на жар, пылавший под кожей; он вздрагивал точно также на полу ванной, пока Яширо... Когда Сатору был... Стыд и вина смешались в одну сплошную непроглядную массу, глаза его защипало, а к горлу подкатила тошнота. Еще немного, и его вырвет прямо здесь, потому что тело ломило от боли, потому что старик спал с ним всю ночь, прижавшись близко-близко, потому что он помнил собственную сперму на чужой ладони. Потому что он съежился, снова вжимаясь лбом в прохладную простынь. Может быть, из-за кашля, духоты и паники — но мир вокруг закружился юлой из стороны в сторону, зашатался туда-сюда, как заведенный. Горячая ладонь дотронулась до его лопаток. Сатору тут же дернулся, оглядываясь назад, впиваясь в ненавистное лицо яростным взглядом. — Не смей... прикасаться ко мне!.. Яширо ухмыльнулся и, приподнявшись, облокотился спиной на изголовье кровати. В глазах его мелькнуло лукавство. — А вчера тебе очень даже нравилось, — проговорил он, зарываясь жесткими пальцами в волосы своего пленника. Сатору стиснул зубы, кулаки его задрожали от напряжения. Он отдал бы все что угодно, лишь бы только стереть эту гадкую ухмылку с лица старика. Потому что Сатору был в ярости. Даже паника его затмилась чистой, необузданной ненавистью. Он ненавидел Яширо, который сделал с ним все это; ненавидел себя за то, что позволил ему, а потом наслаждался. А еще он ненавидел Возрождение, вернувшее его обратно сюда. Он ненавидел все, что привело его к этому моменту — в подвал, снова связанного на той же кровати. Раз он до сих пор здесь, значит, никакого Возрождения не было. Или же... Нет. Если бы все получилось, тогда... обязательно пришел бы Кенья. Но его тут не было. Получается, это был просто сон, галлюцинация. Сатору ощутил, как соленые слезы вновь обожгли глаза, а ногти с силой впились в ладони. Он соблазнил Яширо, залез в ледяную воду, позволил ему себя... после всего... Вот только зря. Он проиграл. Эта истина тугой петлей затянулась на горле не хуже всякой веревки. Он застрял в этой прогнившей дыре до тех пор, пока не придет Кенья, пока не придет хоть кто-нибудь. И насколько долго? На месяца? Года? От мысли провести здесь еще один день его мутило; но что, если таких дней будет еще сотня? Если его затянет еще глубже в эту безвылазную пропасть, он долго не протянет. Сатору отдался в объятия своей ненависти. Возле реки, в здании суда, в машине было точно так же: его захватывал ужас — в самой глубине души он рос и рос до этих самых пор — однако над ужасом главенствовал гнев. Вскипающий, ядовитый, ослепляющий гнев. Мужчина взглянул на Яширо сквозь челку и прорычал: — Пошел ты к черту. Длинные пальцы продолжили ласково перебирать его волосы, а на лице похитителя по-прежнему сияла улыбка. — Я уже был в настоящем аду, Сатору, — язвительно произнес Яширо, смахивая темные прядки с блестящих яростью глаз. — Целых пятнадцать лет. Сатору было раскрыл рот, чтобы огрызнуться в ответ, но что-то во взгляде убийцы его остановило. Рука того замерла, коснувшись его лба, и черные глаза подозрительно сузились. Не успел он спросить, какого черта старик удумал, как вдруг его грубо опрокинули на спину, прижимая к постели немалым весом. Сатору вздрогнул, уже привычно понимая, к чему это ведет, и начал извиваться, пытаясь отстраниться от мужчины. — Нет! Хватка на его волосах неожиданно окрепла, до острой боли сжав непослушные пряди в кулаке и заставив его вжаться затылком в подушку. — Прекрати дергаться! — рявкнул Яширо, и Сатору ощутил странное, отчего-то знакомое чувство сродни с паникой. Этот тон... Он был не нормальным. Точно, ведь когда старик собирался насиловать его, в голосе у него явно звучали усмешка и отвратительные игривые нотки. Так паук, охраняя свою паутину, ласково поет для бабочки. Сейчас же на месте сладкой похоти был холод, ледяной и обжигающий. Таким же тоном он разговаривал с ним там, наверху, около двери. Дрожь пробрала Сатору до самых костей. Он часто задышал, когда лицо Яширо приблизилось и мужчина коснулся его лба своим. Такая близость была куда хуже, чем боль в груди или натянутые на сильный кулак волосы, и все же он хотя бы мог дышать. И смотреть. Несколько секунд, которые показались длиннее самых долгих часов, Сатору просто молча лежал и смотрел в два бездонных черных омута.

Спустя какое-то мгновение мужчина наконец отстранился и дотронулся прохладной рукой до его раскаленной кожи.

— У тебя жар. Ох. Сатору сморгнул и нахмурился. Это многое объясняет. Прежде всего, почему он чувствует себя так дерьмово; а еще жуткую духоту, которая никуда не делась, даже когда Яширо отодвинулся от него. Он заболел. Это было совершенно очевидно, и он даже задался вопросом, почему не догадался об этом раньше.Стоило только этой мысли пронестись в голове, как на него тут же напал очередной приступ кашля. Он согнулся едва ли не пополам, плечи крупно сотрясались. Глубокие вдохи причиняли страшную боль, но кашель казался ему куда большей агонией. Легкие словно разрывались на крошечные части; еще немного, и он захлебнется собственной кровью. Сатору приоткрыл глаза. Яширо, сидя чуть поодаль, все также глядел на своего пленника. Наверняка незнающие люди назвали бы его выражение совсем безэмоциональным в этот миг, но это было не так, и Сатору это знал. Он знал, что означает эта отстраненность, эта непроницаемость в темных глазах. Сатору сорвал планы Яширо. Пускай его тело, мышцы и кости скручивало от периодических вспышек боли; пускай легкие изнывали; пускай даже Возрождение предало его — он все равно почувствовал себя, к собственному удивлению, намного лучше. Все пошло совсем не так, как Сатору задумывал, тем не менее ему удалось рассыпать вдребезги маленький мирок, что Яширо выстроил вокруг них. Это была незначительная, бессмысленная победа, которая принесла ему больше боли, чем помощи, но он ухватился и за нее. Если ему придется остаться здесь надолго, он должен радоваться любому своему триумфу, даже самому малому. Когда кашель сошел на нет, Сатору откинулся обратно на подушку и из-под полуоткрытых стал наблюдать за стариком. Чего ему стоило ожидать от Яширо, он и сам не знал.

Его похититель, все еще восседая на его бедрах, молча смотрел в ответ. Он минуту или две о чем-то раздумывал, прежде чем слезть и оставить дрожащее в лихорадке тело в покое. Едва Сатору успел расслабиться, как его неожиданно схватили за плечо и резко подняли с постели, заставив сесть. Боль эхом, точно землетрясение по бренной земле, пронеслась по каждой его частичке, и он, поморщившись, уткнулся в широкую грудь мужчины. Горло снова защипало. Одна из рук Яширо ухватила его поперек талии, и Сатору дернулся, пытаясь высвободиться. Неудивительно, что в таком состоянии у него мало что получилось; он тяжело задышал, упершись лбом в чужое плечо. Опять накатили тошнота и головокружение. Намного проще было спать, чем ощущать гнев, в котором все еще плескались волны непреодолимого страха. Все вокруг смазывалось в одно сплошное пятно; сквозь содрогающуюся в глазах рябь он заметил, как Яширо взял с тумбы какую-то коробку. Там лежало еще что-то. Он различил очки, книгу и... нож. Он задержался на остром предмете, прежде чем медленно перевести взгляд на мужчину. Его снова пробил озноб. Какого черта произошло этой ночью? Но в мрачных, как ночное небо, глазах Сатору не обнаружил хоть какого-то ответа на свой вопрос. Вместо этого, его грубо дернули с кровати. — Живо поднимайся. Сатору отшатнулся от него, тихо прошипев. Ему была ненавистна одна лишь мысль остаться в этой комнате, лежать на этой кровати — вспоминать о том, что здесь случилось, было больно. Но повиноваться приказам Яширо он тем более не собирался. Чего бы бывший учитель от него ни хотел, Сатору ему этого не позволит. Не так просто. Еще ни разу не выходило ничего хорошего, когда Яширо уговаривал его покинуть эти четыре стены. При мысли об ужине в той гостиной наверху он стиснул зубы; солоноватая горечь словно впиталась в самый кончик языка. Не существовало ничего ненавистнее этой самой комнаты, но все становилось намного хуже, когда он оказывался где-то вне ее. Сатору насупился, замер, точно прирос ногами к полу, и ровным голосом произнес: — Никуда я с тобой не пойду. Если Яширо и услышал, то точно пропустил колкие слова мимо ушей. Сатору почувствовал, как его дернули на себя и босые ступни заскользили по полу. Это сразу же напомнило ему о первом дне, что он провел здесь: он был таким же слабым и вырвался точно так же, после чего его прижали к постели. Страшная мысль окатила мужчину с ног до головы, точно волна в морской прибой, и, несмотря на боль в руках, спине, разорванных легких, он стал изо всех сил сопротивляться жесткой хватке Яширо. Этот бой был совершенной бестолковым, и Сатору это явно понимал — тело его, сломленное, было куда слабее, чем всего полгода назад. И бежать ему не куда.

Но повиновение означает согласие, а оно, в свою очередь, — проигрыш. Новым приливом ярости вспыхнула его грудная клетка, стоило ему лишь подумать разрешить делать старику все, чего тому захочется. Ненависть не отступила даже в тот момент, когда дверь в его комнату распахнулась и Сатору едва ли не силками поволокли вверх по ступенькам. Однако прожигающее его изнутри чувство внезапно погасло, как только дверь в гостиную открылась прямо перед его носом. Глаза ослепило невероятной яркостью. Движения его замедлились как и чувства, ошеломленные неожиданным светом. Сатору вздрогнул и сразу же зажмурился. Когда он был здесь в последний раз — когда ему позволили взглянуть на внешний мир — солнце уже давно зашло. На сей раз оно было высоко-высоко в небе, его лучи сверкали и прятались в ледяном покрове снега. Настоящего солнечного света он не видел с тех самых пор, как его похитили; что-то кольнуло его глубоко в сердце. Сатору не знал, когда увидит его снова, и заставил себя открыть влажные от слез веки.

Он бросил короткий, тоскливый взгляд в сторону мрачного, серого леса за огромными окнами, и его грубо толкнули вперед.

Пальцы Яширо крепко сжались на его плечах, и мужчина повел его к месту за обеденным столом. Сатору едва успел прикусить себе язык и не зашипеть, когда егорывком усадили на стул, а кромсающая на части боль тут же пронзила поясницу.Он вывернулся из чужого захвата и рванулся вперед, но его снова прижали к спинке деревянного стула.

— Сиди смирно, Сатору. Одной рукой похититель сжал его запястья, а другой залез в карман за ключами — как только их звон достиг слуха Сатору, решимость сразу закипела прямо в крови. Вот он — шанс! Он притих, позволяя старику отстегнуть один наручник. Как только узкая черная кожа исчезла с его кисти, он сразу же дернулся прочь от Яширо, но не успел сделать и шага, как его снова схватили. Краткий смешок и горячий низкий шепот опалили его ухо: — Все еще слишком предсказуемо. Сатору посмотрел на него гневным взглядом, чувствуя, как ремешок снова вернулся на прежнее место. Старик приковал его к стулу. Он пару раз подергал руками, но в ответ лишь послышался знакомый скрежет цепей. Сидя вот так, согнувшись пополам, без движения, с испарившимся вмиг адреналином, он внезапно ощутил себя совершенно беспомощным и обессилившим. Частое его дыхание со свистом вырывалось изо рта, а по лицу струйками тек пот. Ничего особо выматывающего не произошло, а Сатору уже был на пределе. Где-то позади послышался легкий плеск воды. Рука — обманчиво нежная — коснулась его худенького плеча и мягко потянула вверх, заставляя выпрямиться, облокотиться на деревянную спинку. Затем длинные пальцы Яширо пробежались по его шее, лаская пылающую кожу, погладили по щеке. Мягкие подушечки подцепили заострившийся подбородок. Казалось, что дотрагивался до него сейчас совершенно другой человек, — не тот, кто всего минуту назад грубо, резко вел его наверх. Движения эти были аккуратными, осторожными; как будто мужчина боялся разбить искусную фарфоровую фигурку на мельчайшие осколки. Настолько хрупким он не пожелал себя посчитать, даже когда Яширо чуть запрокинул его голову. Удушливый, хрипловатый голос вырвался из-за губ Сатору: — Зачем ты притащил меня сюда? Влажная ткань прижалась к разгоряченному лбу, и, пусть Сатору не хотел этого признавать, ему было... хорошо. Влага приятно охлаждала горящую от температуры кожу. Мягкими прикосновениями Яширо стер пот с его лица. — Ты заболел, Сатору, — просто ответил мужчина с легкой улыбкой на губах. — Поэтому нуждаешься в заботе. Сатору лишь зажмурился и стиснул зубы, когда холодная ткань прикоснулась к его вискам. Да, в первые секунды ему действительно было приятно, но теперь в нем снова забурлила ненависть — ненависть ко всему, что когда-либо делал для него Яширо. Ведь все это приносило его похитителю слишком много удовольствия.

— И ты именно тот, кто хочет ?позаботиться? обо мне? — Конечно же. — Ткань исчезла, но чужие пальцы все еще сжимались на его подбородке. — А кто еще? — Да кто угодно, — пробормотал Сатору. Вслух сказал.

Яширо усмехнулся, наконец отпуская его. Сатору пришлось приложить достаточно усилий, чтобы удержаться в этом положении и обессиленно не повалиться вперед. Он прижался затылком к спинке стула и стал внимательно наблюдать за стариком. Его похититель как раз открыл тот маленький ящик, что взял с собой из подвала. — Попрошайки не привередничают, Спайс. Крышка коробочки открылась, и Сатору очень удивился нормальности ее содержимого. Это оказалась самая обыкновенная аптечка первой помощи, которая найдется практически у каждого. Почему-то он вообразил, что у Яширо она должна быть немного... другой. Он ожидал увидеть внутри шприцы, скальпели и еще бог знает что, но там были лишь бинты, лекарства и несколько мазей. Но самым примечательным была небольшая стеклянная баночка, доверху наполненная голубыми таблетками. Болеутоляющее. Сатору возненавидел себя еще сильнее за такую острую нужду в них. Стоило ему их выпить в прошлый раз, как вся боль, мучающая его,сразу же отступила, а воспоминания о первом дне здесь практически стерлись. Сейчас они нужны ему как никогда, ведь от невыносимой, скручивающий все органы боли он буквально рассыпался на мельчайшие атомы. Мужчина смотрел, как Яширо перебирал все содержимое аптечки, вот только никак не тянулся за тем, чего Сатору хотел сильнее всего. Он перевел взгляд на лицо своего похитителя. И встретился с ехидной усмешкой в черных глазах. Замочек на ящике щелкнул, а болеутоляющее так и осталось в аптечке. Глумливая улыбка растянулась на губах Яширо. Ладони Сатору изо всех сил сжались в кулаки. Дрянь.

Старик на миг остановился, будто бы выжидая. Сатору сузил глаза, а затем молча отвернулся к окнам в гостиной. Он не будет унижаться и просить его о чем-то. Не позволит ему насладиться происходящим еще больше. Его ушей коснулся тихий звук откупориваемых баночек и стук таблеток о деревянную поверхность стола. Он не обратил на это никакого внимания, вглядываясь в такой близкий и одновременно далекий лес. Ему невероятно хотелось наружу. Куда-то вне этих стен, вне этого дома, хотя бы в этот мрачный костлявый лес. Колючие ветви голых деревьев покачивались из стороны в сторону на ветру, ковры ровного снега сверкали на солнце. Воздух был наверняка обжигающим и свежим — только вдохни, и он сразу же охладит горящие жаром легкие, остудит пылающую кожу. В Ишикари так было всегда, в отличие от Токио, где запах смога и бетона смешивался с любым дуновением ветерка. Токио — дом. И в этом доме был Кенья. Сатору проглотил комок рвущихся наружу слез. Должно быть, в Токио сейчас тоже очень холодно. Его молодой человек всегда намного хуже переносил зиму, постоянно кутался в длинное пальто, теплые перчатки и шарфы. В этот самый миг Сатору не хотелось ничего настолько же сильно, как оказаться рядом с ним: прятаться вместе от метели, от реальности, от всего мира — ведь в нем существуют только они вдвоем. В уютной квартире Кеньи они устроятся на мягком диване в гостиной, укрывшись парочкой одеял; блондин ласково возьмет его за руку, и комната погрузится в темноту, окутанную их рваными вдохами. На языке его будет вкус сладкого и вкусного горячего шоколада. Интересно, Сатору когда-нибудь вернется обратно? Он несколько раз рассеяно моргнул и сделал глубокий вдох, стараясь игнорировать острую резь под ребрами. Мужчина продолжил смотреть на лес. В общем-то, ему было все равно, на что смотреть, лишь бы не на Яширо. Вот только спустя всего несколько секунд брови его нахмурились, и он чуть вздрогнул. Этот куст... Он только что... двигался? Сильная ладонь сжалась на спинке его стула. Яширо буквально парил над ним, и Сатору это понимал. Его похититель был близко, очень-очень близко — дыхание мужчины щекотало нежную хожу на шее. Но он все равно не обернулся. Не обернулся, даже когда низкий, холодный как сталь голос раздался возле самого уха: — На что ты так смотришь, Спайс? — Да так... — его собственный голос дрогнул, срываясь на шепот. — Просто... прошло уже так много времени. Яширо любопытно промурлыкал, снова касаясь его волос, нежно зарываясь в них пальцами. А у Сатору попросту не осталось сил ему сопротивляться.

— С тех пор, как ты видел солнце в последний раз? — Да. — Он не понимал, зачем вообще завел этот разговор. Им не о чем было говорить друг с другом, и не было ничего, чего бы Сатору хотел от него услышать. Особенно, когда Яширо развернул его лицом к себе, заставляя заглянуть в страшную глубину темных глаз. Удивительно добрая улыбка сияла на лице его бывшего учителя.

— Можешь подниматься наверх чаще, если захочешь, — легко проговорил он. — Но только, если будешь хорошо себя вести. Сатору поморщился. Он не знал, что именно Яширо имел в виду под этими словами, но где-то в глубине души догадывался. И эти догадки ему абсолютно не нравились. От отвращения свело желудок, к горлу снова подступила тошнотворная горечь. Он глубоко вздохнул. Глаза мужчины сузились — он нетерпеливо ждал от него ответа, которого так и не получил — и молча потянулся за таблетками, рядком разложенными на столе. Он сложил их в ладонь и поднес к губам Сатору, глядя на своего пленника сверху вниз. — Ты сейчас же выпьешь их. Нахмурившись, Сатору посмотрел на пилюли. На этот раз он хотя бы был уверен, что они не причинят ему никакого вреда: первая — от лихорадки, две другие — от боли, еще одна — от кашля. Конечно же он понимал, что с их помощью ему станет куда легче, но последнее, что ему хотелось, это вести себя так, как нужно Яширо. Поэтому он лишь плотнее сжал рот, с вызовом вглядываясь в изрядно перекошенное от злости лицо своего похитителя. — Почему мы всегда должны поступать именно так, Сатору? — раздраженно проговорил мужчина и, больше не произнося ни слова, внезапно зажал ему нос. Исцарапанные кашлем легкие защипало, и всего через пару секунд Сатору сделал вдох. Сильная рука тут же прижалась к его губам, а горькие таблетки одна за другой посыпались внутрь. Горло защекотало, на глазах выступили слезы, и он закашлялся. Это жестокий, грубый жест разом принес самые гадкие воспоминания, и Сатору зажмурился. Сердце его с такой силой колотилось в груди, будто вот-вот готовилось вырваться наружу, и болело. Болело невыносимо, болело так, словно его разрывали на части. Что-то холодное коснулось кожи, и он приоткрыл глаза. В свободной руке старик держал стакан с водой. — Вчера ты был более... сговорчивым, — отметил он, наклоняясь ближе. Взгляд Сатору упал на воду, и он буквально почувствовал, как горло неприятно сжалось. Она выглядела не просто холодной, а по-настоящему ледяной; стекло запотело под теплой ладонью Яширо, и прозрачные капельки стекали вниз по стеклу. Такая же испарина выступила на его горящей коже. Он медленно перевел испуганные глаза на своего похитителя. Тот, удивленно приподняв бровь, глядел на него без обыкновенной ухмылки и, немного переждав, убрал руку и поднес стакан к его дрожащим губам.