Глава 30. «Этого я тебе никогда не прощу...» (2/2)

— Вселенскую печаль и боль. Тоску. Много гнева. Жгучую обиду, несправедливость, — я начала разматывать бинт и на второй руке, и тот серой лентой опускался на пол, закручиваясь, как змея. — Во мне было много ненависти. Отчаяния. Сожалений, — освободив запястье, я взглянула на обе руки, скользя взглядом по неровным порезам, по воспаленным краям надрезанной кожи, на грубую корку засохшей крови, на белесые, мертвые участки. — А еще меня переполняла любовь и благодарность, белая тоска, чувство прощения ко всем, кто когда-либо причинял мне боль. Легкость.

Прикрыв глаза, я глубоко вздохнула, сжимая ладони в кулаки. Это было довольно не просто и даже болезненно, ведь кожа стягивалась, а порезы вспыхивали огнем.

— Но я очень рада, что у меня ничего не получилось. Я ценю этот опыт, потому что могу сказать тебе о том, что чувствую непомерную любовь к тебе, несмотря ни на что, — я повернулась к Максиму, ничего толком от него не ожидая. Главное было лишь то, что я смогла сказать, а то, что скажет он — неважно.

Громский, скрестив руки на груди, сверлил взглядом пол, и, когда я обернулась к нему, поднял его на меня. Медленно, словно сканируя меня с ног до головы, пока наши глаза не встретились, он молчал, явно переваривая услышанное. Кролик снова начал тереться о мои ноги, но я пока не обращала на него внимания. Максим оторвался от стола, на который облокачивался, и приблизился ко мне, при этом оставляя между нами около шага расстояния. Я нахмурилась, уперев взгляд в его грудь, а потом медленно подняла вверх, пытаясь понять хоть что-то по его штормовым синим глазам.

— Хочу побыть с тобой наедине. Только ты и я. Но пока я не могу покинуть город, слишком многое требует моего внимания. Как насчет моей квартиры в центре? — его вопрос казался нелогичным и неуместным сейчас, и я растерялась, захлопав глазами, но все же бездумно кивнула. — Мне нужно многое обдумать. Все, что ты сказала, не оправдывает твоего желания умереть, для меня это сродни предательству. Я потерял достаточно, чтобы ты просто взяла и… Собирайся, к вечеру уедем.

Он не дал мне возможности хоть что-то возразить или сказать, просто обошел меня, как мешающую преграду, и вышел. Опустившись на корточки, я обняла Снежка, пряча в его белоснежной шерстке пару слезинок.

***</p>

Дверь снова скрипнула, тяжело отворяясь. Свернувшись на полу калачиком, Эл даже не вздрогнула. Ей, откровенно говоря, было уже все равно, кто там мог прийти. Она прекрасно понимала, что безвозвратно потеряла Кристину в своем эгоистичном желании залечить собственные раны, вскрыв чужие. И этого было достаточно, чтобы сдаться и принять любую участь.

По тяжелым шагам, она поняла, что вошел мужчина, а по характерному запаху табака — Громский. Ее обоняние всегда обострялось в период ломок, поэтому она буквально могла учуять любой препарат, если тот находился с ней в одной комнате. Возбужденные рецепторы требовали дозу, пытаясь отыскать ее всеми доступными способами.

Макс окинул взглядом скрюченное на полу тело. Его что-то грызло изнутри за то, в каких условиях находилась девушка, ведь он мог бы принести сюда койку для нее, но хоть какая-то мера наказания должна была присутствовать для Грачевой. Громский уже давно понял, что не сможет по справедливости обойтись со своим врачом, ведь, как никак, они действительно были далеко не чужими людьми. Эл была дорога ему во всех аспектах, несмотря на их вечные ссоры, она ведь спасла ему жизнь. Благодаря ей, Крис стала похожа на человека, а не на запуганного зверька. Роме тоже не раз приходилось получать помощь от рукастой грачихи, после которой даже почти шрамов не оставалось. Практически каждому в доме Громского, Грачева смогла как-то помочь, будь то типичный насморк или пулевое ранение. Да, у нее был скверный характер, у нее имелась зависимость, она злопамятная, педантичная и очень сварливая, но такая родная, привычная и незаменимая. Эл — семья.

Максим сжимал в руке бутылку с водой. Крис пыталась не так давно накормить Эл, но та, будучи как капризный ребенок, плевалась, а потом ее просто вывернуло. В таком состоянии она не могла есть, а ставить внутривенные систем умела только сама Грачева, как бы это ни было иронично. Громский уже позаботился об этом, найдя отличного нарколога, который в скором времени должен был приехать. Если нужно, Эл заберут на длительное лечение по восстановлению, а после, как решил сам Громский, она будет вольна сама в своем выборе: остаться или уйти.

Открутив крышку от бутылки, Максим присел на корточки рядом с девушкой. Ей нужно было много пить, иначе грозило сильнейшее обезвоживание, но даже на элементарный глоток воды у нее не было сил. Ни произнося ни слова, Максим аккуратно приподнял ее, придерживая голову, практически беря ее к себе на руки. Ее веки во сне подрагивали, а ресницы дрожали, сухие губы были приоткрыты, куда Громский немного капнул воды. Грачева не реагировала, и он аккуратно убрал красные локоны с ее бледного лица, пальцами надавливая на подбородок, чтобы влить немного больше воды. Закашлявшись, девушка тут же распахнула глаза, но ощутив влагу на иссохшем языке, сама присосалась к горлу бутылки, начав жадно пить. Придерживая грачиху, как грудничка, Макс следил, чтобы она не захлебнулась.

Наконец, напившись, она проморгалась и, подняв глаза, увидела Максима. С секунду она смотрела на него, а затем взбрыкнула, рыкнув что-то вроде: «Отпусти меня, мудила!» Громский вполне аккуратно опустил ее обратно на пол, усаживаясь рядом. Она начала надрывно и часто дышать, а его рана в ее присутствии пульсировала сильнее обычного.

— Уйди… — выдавила Эл.

— Уйду, и ты тут сдохнешь, — просто ответил он, упирая взгляд в потолок.

— Сдохну я, сдохнешь и ты.

— Как мило, — усмехнулся Громский. — Идиллия. Наверное, поэтому у нас ничего не получилось.

— Пошел ты…

— Я, наверное, должен извиниться, но ты отбила у меня всякое желание. Тем не менее, я прошу у тебя прощения. Я не должен был так поступать с тобой, но это ничего сейчас не поменяет. Мы все совершили много ошибок, я причинил боль тебе, ты — Крис. И так по кругу. Только Ярослава здесь была ни при чем, ты ведь понимаешь? Ты довела ее до самоубийства, и этого я тебе никогда не прощу.

— Я довела?.. — Эл явно хотела приподняться, но сил на это у нее не оказалось. — Ты, мерзкий, украл ее из отчего дома, изнасиловал, держал у себя, как игрушку…

— Ты ведь понимаешь, что буквально говоришь словами Игната? Тебя до сих пор штырит, понять не могу? Блять, Эл, ничего из перечисленного не было. Останься она со своим папашей, возможно, уже бы валялась, как ты, отданная на потеху Гарнееву младшему. Такой ты ей судьбы желаешь? Или сидеть в катакомбах у Игната?

Грачева не ответила, засопев пуще прежнего.

— Я надеюсь, что твой разум прояснится. Помогу, чем смогу, а дальше — делай что хочешь. Крис поддержала меня в этом, она все еще желает тебе добра и хочет, чтобы ты пришла в себя. Ты ей все еще нужна, мне — нет. Готов позволить тебе остаться только ради Крис, — Максим поднялся, подходя к двери. Он остановился, снова обернулся к девушке, не отрицая того, что при виде ее в таком виде, у него обливалось сердце кровью. — Насчет твоей матери, — на этих словах ему показалось, что грачиха перестала дышать. — Я нашел ее еще три года назад, но не смог тебе сказать. Она мертва, наложила на себя руки. Я знаю, где ее похоронили, когда придешь в себя, сообщу. Завтра ты уже будешь в руках у профессионала.

Эл не смогла ничего сказать, поскольку всхлипы душили ее, а скатывающиеся по лицу слезы буквально ослепляли. Игнат наверняка знал судьбу ее мамы, но просто манипулировал, пользуясь тем, что Грачева до безумия хотела верить в то, что та жива-здорова, но, видимо, в этом мире, где людей продавали в сексуальное рабство, просто не существовало счастливого конца.

Как только за его спиной закрылась дверь, Максим согнулся в коридоре. Его рана, словно отражала гнев и горе Грачевой, разрывалась под рубашкой и пластырем огненной пульсацией. Макс оперся одной рукой в стену, прикрывая глаза. Только камера видела эту слабость, и он искренне надеялся, что у мониторов сейчас никого нет.

Но только Громский до конца не осознавал, что спазм, заставивший скрутиться его, был отнюдь не от раны, а где-то глубоко в груди. Ведь было куда легче все свалить на ранение, которое, почему-то, не заживало, а не признать, что внутри все перевернулось и сжалось от осознания того, что он добровольно отказался от одного из самых родных ему людей.

Всадив кулаком по стене так, что от той отвалился кусок краски, Максим выпрямился. Боль тут же заглушило дикое желание напиться.

***</p>

Как никогда, погода вторила моему состоянию. Летний зной сменился пасмурным небом, и по оконному стеклу то и дело стекали редкие капли. Я с неким предвкушением ожидала грозы, но та не спешила накатывать, хотя ветер нагонял тяжелые, свинцовые тучи.

Громский, в своем желании забрать меня, снова решил сделать все по-своему. Привез он меня в знакомую квартиру в облаках несколько часов назад, что уже вечер переходил в ночь, а сам куда-то уехал. Он вообще был невыносимо мрачным и холодным, снова превращаясь в того самого Максима Громского, что когда-то угрожал мне пистолетом. Я подозревала, что тому послужил разговор с Эл, но ни о чем спрашивать не стала.

Он молча привез меня сюда, молча помог занести вещи и клетку с кроликом и так же молча исчез. При чем буквально исчез, потому что стоило мне выйти из уборной, как я поняла, что осталась совершенно одна. Это невыносимо ударило куда-то в грудину, заставив меня осесть в кресло и просидеть со стеклянным взглядом какой-то промежуток времени. Лишь потом я очнулась, поднялась наверх, забралась в постель и смотрела в панорамное окно.

Если ему действительно нужно было время, я готова была ему дать, но я и не подозревала, что это могло даться мне так тяжело. Я ожидала того, что мы будем постоянно вместе, но, видимо, я все еще ничтожно мало знала Громского. Мне хотелось как-то приблизиться к нему, и я сейчас не о том сближении тел, когда нас захватывает огонь, нет, безусловно, этого мне тоже хотелось. Но духовной какой-то близости между нами практически не было, поэтому эта пропасть и была таковой, что в переломный момент Максим сбегал, предпочитая все переживать в одиночку.

Видимо, я задремала, вполне так уютно устроившись на подушках. За окном по прежнем моросило, но я не сразу поняла, что разбудил меня иной звук. Снизу что-то тяжело рухнуло, а затем раздался приглушенный мат. Я тут же подскочила к перилам, готовясь к чему угодно, но только не к такому…

Явно не трезвый Максим сбил барный стул и, кажется, в попытке поднять его, рухнул сам. Теперь же мужчина неловко поднимался, схватившись за край барной стойки, на которой стояла полупустая бутылка из-под коньяка. Я покачала головой и поспешила спуститься вниз, прихрамывая. Травма, полученная во время штурма, оказалась не столь серьезной, как казалось вначале, но иногда давала о себе знать.

— Максим… — выдохнула, подходя к мужчине.

— Детка, — тут же улыбнулся он, наконец, выпрямляясь. — Я думал, ты спишь. Разбудил?

— Да, — согласилась. — Сколько ты выпил? И где был?

— О-о-о, начинаешь вести себя, как моя молодая, сексуальная жена. Мне нравится, — он неожиданно приблизился, прижимая меня к барной стойке.

— Ты в порядке? — попыталась уточнить, но вместо ответа он просто усадил меня на столешницу.

— А ты? — в типичной манере встречного вопроса хмыкнул Громский, забираясь ладонями под подол платья. — Блять, ты так вкусно пахнешь.

Он уткнулся носом мне в шею, вдыхая запах кожи, затем там же провел языком, целуя. По мне побежали приятные мурашки, и я положила руку ему на шею, проводя вверх, взъерошивая волосы.

— Ты слишком пьян, — попыталась слабо протестовать я, ведь от мужчины действительно пахло алкоголем.

— А ты слишком мокрая, — я тут же ощутила пальцы на клиторе, из-за чего невольно выгнулась, оперевшись одной рукой позади себя в столешницу. Пока еще через ткань белья, Громский массировал область, стимулируя меня дышать чаще, а пульс учащаться. — Ты, блять, как тропический лес.

— Что?..

— Твоя влажность зашкаливает, — эта пьяная и ужасная штука все же заставила меня улыбнуться и явно покраснеть, хотя, характерный жар разливался по всему телу стремительно, если бы это была сбегающая со склона вулкана лава.

Громский тоже был явно доволен собой, а я уже затруднялась сказать, действительно ли он был пьян, или же просто настолько возбужден, что его глаза так нездорово блестели. Я снова видела то, как зрачок практически полностью съедал цветню радужку, заставляя меня с головой окунаться в этот омут похоти. Я ощутила, как мужчина отодвинул кромку белья, проникая внутрь меня сначала одним пальцем. Я зажмурилась, пока еще слабо ощущая поступательные движения, но когда добавился и второй палец, не смогла сдержать вздоха. Конечно, это было не так ярко и чувственно, как в душе, но что-то все равно заставляло завязывать мышцы живота в узел.

— Моя маленькая, узкая девочка, — Громский наклонился ко мне ближе, ловя губами горячее дыхание, которое уже чуть ли не паром выходило из меня. — Как же я скучал.

Он словно специально дразнил меня, не спеша целовать, поэтому я сама сократила расстояние, соприкасаясь с ним губами. Позволив всего раз мазнуть по ним, Максим снова отклонился, весьма самодовольно усмехаясь, заставляя меня закатить глаза. Пальцами терзал он меня не долго, но после решил затеять другую игру, поднеся их к моим губам, оставляя солоноватый привкус. А после — проникая ими в ротовую полость, надавливая на язык, из-за чего обильная слюна потекла по моему подбородку. Я не знала, чего конкретно он от меня хотел, но плотнее обхватила губами его пальцы, слегка посасывая. Получив одобрительный кивок, усилила действия языком, но, видимо, сделала что-то не так, поскольку Макс тут же вынул пальцы изо рта, обхватил ладонью мое горло, сдерживая силу, притягивая меня, чтобы жадно и мокро поцеловать, чуть ли не кусая за губы. Свободной рукой, ухватив меня за бедро, придвинул еще ближе к себе, побуждая обнять его ногами за торс.

Поцелуй пришлось разорвать только ради того, чтобы Громский смог стянуть с меня платье, и я оказалась в одних лишь трусах.

— Мне трахнуть тебя на столе или отнеси в постель? — вопрос, несомненно, застал меня врасплох, но ответить мужчина все равно мне не дал: — Хотя, знаешь, трахну тебя на столе, потому что уверен, что не донесу.

— Твоя рана?.. — вспомнила я, но дыхание по прежнему захватывало, поэтому я не смогла до конца озвучить вопрос.

— Нет, просто я выжрал три бутылки виски, а стоит у меня твердо только член, — рассмеялся Громский, смазано целуя меня в уголок губ.

— Ты ужасен, — закрыв лицо руками, простонала я.

— Ты потому потекла, как сучка?

— Ма-а-а-акс…

— Я хочу, — он резко разложил меня на столе, укладывая спиной на столешницу, — чтобы ты сейчас так же выкрикивала мое имя, пока я ебу тебя, поняла?

Я лишь ахнула, ощущая, как последний элемент одежды исчезает с моих бедер, после чего меня еще ближе притягивают, заставляя промежностью упереться в торс мужчины. Сам он еще был одет, но я услышала характерный шелест и, приподнявшись на локтях, увидела, что он расстегивает рубашку, а следом и ремень с ширинкой на брюках. Сколько бы раз он не раздевался передо мной, почему-то каждый раз было тяжело отвести взгляд. Исчерченное тело татуировками которое, как я раньше думала, было чуть ли не железным, но виднеющийся на боку медицинский пластырь вполне доказывал, что Максим Громский обычный человек из крови и плоти. Рубашка так и осталась на его плечах, а его рука, что легла на мое бедро, поползла вверх, очерчивая выпирающую тазовую кость и линию талии, сжалась на груди, а затем надавила на грудину, побуждая меня лечь обратно.

Я прикрыла глаза, полностью расслабившись, ощущая, как Максим снова заполняет меня, но тут же напряглась, чувствуя фантомную боль.

— Яра, если больно, не смей молчать, слышишь? — прорычал сверху Громский.

— Немного… — на выдохе произнесла я. — Просто… не так быстро, ладно?

— Да, детка, — лица Максима появилось надо мной, он навис сверху, накрывая мое тело, а рукой придерживая за бедро, раскрывая меня еще шире. — Расслабься.

Мгновенная пустота, и я снова чувствую медленные, поступательные движения, благодаря которым спазмы, как вода из разбитого кувшина, вытекают из меня. Спустя какое-то время я сама даю ему знать, что уже можно, и бедрами подаюсь навстречу, наконец, ощущая его всего внутри. Макс выпрямляется надо мной, все равно придерживая то за талию, то за бедро, а я все сильнее выгибалась в спине, крутя головой туда-сюда. Мне хотелось коснуться его, и я тянула к нему руку, на что Громский сплел наши пальцы, наклонился, целуя выглядывающий из-под бинта порез.

В какой-то момент я снова ощутила пустоту, но поняла, что еще слишком рано, потому что было острое чувство незаконченности…

— Иди сюда, — он помог мне слезть, а затем повернул к себе спиной, нагибая над столешницей. — Я все еще не слышу, как ты стонешь мое имя.

Шлепок, — и я аж приподнялась на локтях, но тут же снова была прижата к поверхности. Недовольно сдув пряди волос с лица, решила, что буду намерено молчать, и продолжала сдерживать себя даже тогда, когда движения внутри ускорились. Максим снова наклонился надо мной, я спиной ощутила тепло и влажность его живота, а горячее дыхание коснулось уха:

— Ну же, детка, порадуй папочку.

Тягуче, медленно, из-за чего я невольно начала поджимать пальцы на ногах, но, не смогла больше молчать, и тихо на выдохе обронила:

— Макси-и-им…

— Что? Не слышу! — шлепок.

— МАКС!

— Хах, уже лучше…

Очнулась я уже на диване, сидя в объятиях Громского. Он все еще был полуодет, а я — обнаженная, но мне как ни странно было вполне комфортно. Примостив голову на его груди, с удовольствием слушала стук сердца и размеренное дыхание, поглаживая пальцами какой-то из немногочисленных шрамов. Хотелось просто раствориться в этом моменте навсегда, просто остаться здесь, у него в руках.

— Там гроза, ты в курсе? — вдруг хрипло подал голос Максим.

В подтверждении его слов тут же раздался отголосок раската грома где-то вдали.

— Угу, — лениво отозвалась я.

— Что, не страшно?

— Неа, — вполне осознанно подтвердила я. — Ты же рядом.

Громский поцеловал меня в макушку, прикладывая ладонь к щеке, поглаживая кожу.

— По поводу того, что ты сказала мне в библиотеке…

Я тут же подняла голову, чтобы посмотреть на него, Макс отводить глаз не стал.

— Скажем так, я все понимаю, но твой выбор все равно принять не смогу никогда. Мне просто повезло, что ты осталась жива. Не знаю, что бы со мной было, если бы… — он намеренно замолчал, но вполне красноречиво заиграли желваки на челюсти, заставляя меня виновато отвести взгляд. — Скажем так, ты нанесла мне удар, и я его принял. Тебе было тяжело, но стоило немного потерпеть. Всего чуть-чуть, Ярослава. Тем не менее, это не отменяет и не преуменьшает моей любви к тебе. Запомни это, ладно?

Я просто обняла его за шею, совсем тихо выронив: «Прости…»

За окном снова сверкнуло, а затем вполне громко проревел гром, из-за чего оконное стекло задрожало.