Глава 29. Раскат грома над маковым полем (2/2)
— Если захочет, то уйдет со мной. Я ей дам выбор.
— Хочешь сказать, у тебя выбора никогда не было, Грачева? — я точно заметила, что Рома избавился не от всех ножей, но могла и ошибаться, ведь он мастерски заговаривал не только Эл, но и меня заставлял отвлекаться на этот диалог. — Не было, когда Игнат заставлял тебя вкалывать тем парням снотворного слоновью дозу, чтобы те к утру не просыпались, да? Не было, когда ты мальчишку зарезала на столе, потому что Игнату было удобно, чтобы тот не выжил?
— Ты же прекрасно знаешь, что не было! — Грачева дернулась вместе со мной, рванулась вперед, чуть ослабляя хватку. — Он бы убил меня, шантажировал моими родителями… Он…
— Так он и убил твоего отца, а мать — продал неизвестно кому и куда, а Макс забрал тебя из этого дурдома. И что ты устроила? Пару раз с ним переспала, а потом начала строить из себя обиженную и униженную. По-моему, Макс тебе много выборов давал, только не его вина, что ты не то выбирала, — тут Рома посмотрел на меня, весьма многозначительно, слегка кивнул в сторону, и я рванулась, вырываясь из рук Эл, а прямо над ухом прогремел выстрел.
Я упала в колючую траву и начала куда-то ползти, слыша позади себя звуки борьбы. Поднявшись и на секунду обернувшись, увидела, как Рома повалил Эл на землю, отбирая у той пистолет. Слава богу, она не попала в него! Остановившись у ближайшего дерева, привалилась к нему, но, услышав позади хруст веток от шагов, резко обернулась, а затем и застыла, забыв, как дышать.
— Нет… — тихо вырвалось у меня.
Притяжение вдруг стало невыносимо сильным, и я рухнула на колени, царапая ладонь о шершавый ствол дерева. Слез еще пока не было, но внутри все так болезненно скручивалось, буквально выворачивалось, и какой-то острый спазм сковал сердце в тиски, не давая мне возможности нормально дышать.
Все вокруг меня померкло, исчезло, перестало иметь хоть какой-либо смысл.
Максим держал на руках мою мертвую мать.
***</p>
Пыль оседала толстым слоем на коже, проникала куда-то внутрь, смогом забиваясь в легкие. Дышать становилась уже практически невозможно, не спасала даже ткань, которую Макс прикладывал к носу. Где-то еще кто-то продолжал перестрелку, видимо, со слепым противником, невидимкой в тумане смога. Громский знал, что его люди уж отступили. Дабы не словить шальную пулю, мужчина передвигался тихо, из укрытия в укрытие, стараясь слиться с темнотой.
Мысль о том, что женщина, приходившаяся матерью Ярославе, могла быть мертва, на самом деле, не особо тронула его или задела. На такой исход он и рассчитывал изначально, отвергнув любые надежды на какое-либо волшебное спасение. Эти иллюзии могла строить сама Яра, но холодный рассудок мужчины вполне был готов к подобному. Однако девушка все равно имела право попрощаться с только-только приобретенной матерью, и как бы это травмирующее ни было, предать ту земле. Да и Мария, как и любой человек, имела права на полноценные похороны.
Единственный, на кого такая милость не распространялась, — Игнат. Безусловно, Громский рванул внутрь здания, что уже держалось на честном слове, в надежде застать здесь Ладожского, чтобы, наконец, прибить ублюдка. Конечно, его смерть не была бы такой простой и быстрой, оставалось лишь надеяться на то, что Игнат не смог выбраться самостоятельно.
Пробиваясь сквозь плохую видимость, оборачиваясь на подозрительный шум, напоминающий стон здания, Громкий торопился, как мог. На самом деле, он был без понятия, где искать Марию, поэтому продолжал рыскать в темноте и пыли. По пути он натыкался на рандомные трупы, пытался опознать в них женщину, которую видел на фотографиях в разгар своей молодости, Марию, но каждый раз видел лишь безликих охранников.
Пройдя уже изрядно глубоко внутрь клиники, где потолок начал опасно проседать, а вся конструкция стонала, издавая длительные вибрации по стенам, Громский хотел повернуть назад. Он уже заходился тяжелым кашлем, который рушил его конспирацию, хотя, казалось, что внутри из живых уже никого и не осталось.
— Блять, — Макс сплюнул вязкую слюну, а здание вторило эхом, разнося его по всем коридором.
— Э-эй? Кто-нибудь! Помогите! — раздалось из глубины, где-то рядом с лифтами, как понял Громский.
Передернув затвор пистолета, мужчина двинулся вперед, сдувая пыль с лица, что так и сыпалась с потолка. Тот буквально в любой момент мог обвалиться, но Громского все равно не отпускал интерес и всепоглощающая жажда отмщения. Жалостливый скулеж о помощи повторился вновь, уже в разы ближе, и Макс ускорился, преодолевая препятствия в виде обломков стен и прочих конструкций. Включив ручной фонарик, что был закреплен на груди на бронежилете, Макс огляделся, натыкаясь взглядом только на мертвые тела. Разглядел двоих в форме медперсонала. Их белые халаты стали уже практически багрово-черными, а сами тела хорошенько скрыла под собой пыль и обломки, только ноги торчали.
Чихнув и снова выругавшись, Громский двинулся дальше, пока краем глаза не заметил движение. Мужской слабый голос снова позвал на помощь, и Максим направился в его сторону, не убирая от себя пистолета. Холодный луч фонаря упал сначала на дорогие ботинки, затем осветил часть потемневшего костюма, багровые пятна на груди и бороде, которая слиплась от крови, а затем, — вполне знакомое лицо Игната. Мужчина сидел, привалившись к обломку стены, видимо, уже не в состоянии подняться.
— Ну надо же, — прохрипел Громский, присаживаясь напротив Ладожского. — Кто тут у нас?
— Кх… Помогите… — только и смог выдавить из себя Игнат.
— О помощи просишь, собака. Хорошо, помогу тебе, — Макс, не думая, выстрелил в колено мужчины, и тот завыл пуще прежнего.
Здание вновь подхватило эхо, потолок над их головами задрожал, запыхтел, а вибрация под ногами говорила о том, что вот-вот все здесь обвалится. Но теперь Громский никуда не торопился, он просто наслаждался чужими страданиями.
— Прежде, чем сдохнуть, ты сделаешь кое-что для меня. Хотя, нет, даже не для меня, а для своей уж чересчур любимой племянницы. Ярослава. Помнишь такую?
— Мелкая сука, — выплюнул Игнат, на что тут же получил по лицу от Громского. — Убей меня уже. Ты же… ты же этого только и хотел, сосунок…
— Не представляешь просто, как я, блять, сильно этого хочу… Это просто уже какое-то извращение, если честно, — Громский выпрямился, слегка согнулся от того, что здание тряхнуло. — Блять, нужно торопиться, иначе останусь здесь с тобой навсегда. А ты же этого не хочешь, да, Игнатушка?
— Пошел ты…
— Так и думал.
Убрав пистолет за пояс, Макс подхватил мужчину, закидывая одну его руку себе на плечи, поддерживая тем самым Игната, чтобы тот хоть немного мог шевелить ногами.
— А-аргх… — застонал Ладожский. — К-куда ты… блять!
— Пасть закрой, — рыкнул Громский. — Где Мария? Ну же! Иначе яйца отстрелю!
— Она мертва!
— Где ее тело?
У Игната уже практически не было сил, но показать местонахождение он, все же, смог. Громский, пыхтя как паровоз, дотащил мужчину туда, где обвалилась пожарная лестница, весьма грубо скинул того на пол, будто Игнат был мешком картошки. Ладожский снова лишь застонал, пытаясь прислониться к стене, но и этого у него уже не получалось.
Вновь вооружившись фонариком, Максим начал рыскать вокруг, силясь отыскать хоть что-то похожее на тело женщины, и нашел. Первым делом он наткнулся на засохшую лужу черной крови, затем на босые ноги, после — почерневшая сорочка, облепившая худое тело. Кровь уже перестала течь, а входное отверстие от пули было в животе. Присев на корточки, Громский прикинул, что сама рана была фатальной, а потеря крови просто обеспечила скорую кончину. К счастью, обломки не похоронили под собой Марию, но, по очередной дрожи, что прошлась по стенам, это был лишь вопрос времени. Протянув руку к широко распахнутым глазам, чей цвет Макс уже не мог различить, закрыл веки Марии. Навсегда.
Громский не стал всматриваться в черты, что уже не походили на то, что он видел на фото. Он предпочел запомнить эту женщину такой же красивой, как и ее дочь.
Выпрямившись, Макс отошел от Марии, возвращаясь к Игнату, что уже еле-еле дышал, бувально испускал последние вздохи.
— Н-николай… отомстит за меня…
— Непременно.
— Ты… щенок… сдохнешь, как твой отец…
— По крайней мере, я умру, как человек, не то, что ты…
Громский не договорил, решив более не тянуть. Смысла в этом он не видел, поскольку Ладожский и так был одной ногой в могиле, а быть погребенным с ним здесь заживо, Макс уж очень не хотел. Сняв пистолет с предохранителя, направил дуло прямо в голову Игната, и, задержав взгляд на сморщенной физиономии взгляд, спустил курок.
Подняв Марию на руки, Максим покинул здание.
***</p>
Мне было в бестолку объяснять, что инвалидное кресло мне не нужно, но Максим настаивал. Ходить самой все еще было проблематично, оказывается, я вывихнула лодыжку, и та распухла так, что страшно было смотреть. Мне не хотелось никого видеть, и первое, о чем я попросила — похоронить маму.
Мне была все равно на Эл, близнецов и остальных. Да, это было безумно эгоистично и аморально даже, но мне нужно было попрощаться, окунуться в горе, чтобы вернуться в более менее нормальное состояния. Мне нужно было закрыть ту скрипучую дверь в прошлое, избавить себя от кошмаров и от страха… страха перед грозой.
Я не помню день, когда Мария пропала, но мне открылось другое воспоминание. Мне было лет семь, если не меньше. Кажется, я занималась с учителем по фортепиано, разучивала какую-то композицию, но ворвался отец. Он мигом оборвал урок, выгнал преподавателя и, схватив меня чуть ли не за шкирку, потащил за собой. Он усадил меня в машину и запретил что-либо спрашивать, а на улице уже шел сильнейший ливень. Напуганная и промокшая, я молчала.
В тот день кто-то сообщил отцу о том, что видел женщину очень похожую по внешности на Марию. Якобы некто перевозил группу наложниц, а знакомый из полиции при досмотре, узнал в одной из девушек Марию Белову, которую так яростно разыскивал весьма богатый Николай Белов. Естественно, среди тех наложниц моей матери не было.
Когда отец выехал на шоссе, то гроза уже разыгралась не на шутку. Перед моими глазами отчетливо стояли постоянно мелькающие дворники по лобовому стеклу, просто водопад, стекающий вниз, с которым щетки не справлялись. Видимость была чуть ли не нулевой, но отец продолжал гнать, как в не себя, уверенный в том, что вот-вот вернет себе жену, а мне — мать.
Ни того, ни другого не случилось. Наш автомобиль перевернулся, отец не справился с управлением. Дальше я помнила плохо, лишь большое количество полиции, и то, как меня долго успокаивала Нэлли, пока я лежала в больнице. Гроза так четко отпечаталась в детском сознании, а травма, спровоцированная автокатастрофой, где я ушибла голову, превратилась в мою фобию. Каждая такая вспышка молнии пробуждала во мне страх, где я — ребенок, в машине с обезумевшим отцом.
Насколько я помнила, именно с тех пор, Николай больше самостоятельно не садился за руль, пользуясь теперь только услугами водителей. Не знаю, чувствовал ли он вину за ту аварию, или же просто пытался соответствовать статусу влиятельного и богатого человека. В любом случае, мне теперь этого не узнать.
Похороны для Марии Беловой прошли достаточно быстро, но тем и лучше. Максим предложил место на его земле, в отдалении от поместья, в заброшенном саду, которым уже давно никто не занимался. Его люди вырыли могилу, а поскольку я хотела все быстро, то гроба не было, лишь плотная ткань, в которую завернули тело. Я не смотрела на весь процесс захоронения, просто не смогла. Пришла лишь после, когда на сухой земле образовался холмик и самодельный крест.
— Позже закажем памятник, — сказал Громский, помогая мне подняться с кресла.
— Спасибо, — тихо ответила я, опускаясь в мягкую траву.
Протянула руку, сгребая в ладонь землю с могилы.
— Я хорошо помню, насколько больно терять близких людей. Особенно родителей, — он опустился рядом со мной, убирая выбившееся из хвоста пряди с лица.
— Я не знаю, что я чувствую, — честно призналась я, отряхивая ладони. — Да, мне больно, но я… Я не знала ее практически, а свою маму, которую я помнила, похоронила уже давно. Теперь я могу попрощаться по-настоящему.
Громский ничего не ответил, лишь наклонился ко мне, целуя в лоб.