Глава 28. Кровавый лепесток мака (2/2)
— Твой дядя хочет с тобой поговорить.
У меня моментально закончился кислород в легких, и я даже начала задыхаться, а земля буквально уходила из-под ног. Однако мне достаточно быстро удалось взять себя в руки, а недавно обретенная смелость забурлила во мне так, если бы внутри рос небольшой вулкан.
Обернувшись на Марию, я довольно твердо произнесла:
— Передай Игнату, что я буду ждать его здесь.
— Слава…
— Я сказала, здесь.
Эл не стала более ничего говорить. Она, если честно, очень беспокоила меня, и как бы я ни злилась на нее, все равно переживала. Я не знала, что за препарат девушка могла принимать, но у него явно были сильные побочные действия, поскольку на коже Эл начали появляться какие-то пятна, волосы выглядели ломкими, да и сама Грачева становилась все более дерганной и нервной. Мне хотелось проявить к ней понимание и сочувствие, но, почему-то, подобного для моей матери никто не удосужился сделать, и я твердо держалась. Как бы мне ни было тошно от себя самой, но ненавидеть человека, который не раз спасал жизнь Максиму, и которого любила Крис, я была не способна.
Я опустилась прямо на холодный пол, скрещивая ноги. Бинты все еще стягивали руки, но уже не так туго, а работоспособность пальцев возобновилась. Когда Эл меняла повязки, то я старалась не смотреть на те ужасные красные полосы, что уже затянулись, но еще не сбросили корочки. Я понимала, что эти шрамы со мной на всю жизнь, но все равно никак не могла смириться с этой мыслью. А больнее было от того, что я сама это сделала с собой. Я невольно сравнивала с тем, что шрамы Громского были нанесены чужой рукой, и он носил их на себе, ежедневно напоминая себе, что ему удалось выжить. Мне же будет напоминанием, что я чуть не убила себя.
Минута долгожданной встречи наступила. Я бы все на свете отдала, только бы эта минута никогда не наступала. Вторая встреча с дядей не сулила мне ничего хорошего, и в этот раз бежать было некуда. Я все еще корила себя за то, что тогда поддалась на сладкие речи, что практически поверила ему, на секунду предав Громского. Удивительно, что я до сих пор еще дышала.
Игнат вошел в палату весьма спокойно и без лишних приветствий. Я тут же напряглась, увидев фигуру мужчины, отчего невольно сгорбилась и опустила глаза в пол, а когда дверь за ним закрылась, то и вовсе вздрогнула всем телом. Ладожский, не изменяя себе, был в очередном костюме в мелкую клеточку темно-синего цвета. С последнего раза он особо не изменился внешне, разве отрастил бороду погуще.
— Мой отец знает? — вопрос сорвался неожиданно даже для меня, но я не стала давать ему возможности взять инициативу в этом разговоре.
Игнат остановился в паре шагов от меня, и я медленно, скользя глазами от носков его ботинок, подняла взгляд.
— Во-первых, девочка, поднимись, — властно произнес он, возвышаясь надо мной. — Во-вторых, поприветствуй меня, как подобает. Или ты совсем одичала с этим Громским, м?
— Мой отец знает? — уже более требовательно повторила я.
— ВСТАНЬ! — вдруг гаркнул он так, что, кажется, задрожало оконное стекло.
Сглотнув вязкую слюну, мне пришлось подчиниться. Поднявшись, я смогла пересилить себя и не отвела взгляда, продолжая сверлить дядю, ожидая ответ на свой уже дважды озвученный вопрос.
— Характером обзавелась, значит? Хорошо, эта смелость тебе к лицу, но лишь до поры до времени. Ты должна понимать, с кем ты говоришь, Ярослава. Я ведь не твой этот татуированный мальчишка. Со мной нельзя так, договорились? — он потянул ко мне руку с явным намерением коснуться щеки, но я тут же отступила на шаг назад.
Игнату это очень не понравилось, весь спектр эмоций тут же отразился на его лице, но мужчина старался держать себя в руках, однако я понимала, что стакан уже полон до краев. Ладожский очень умело игнорировал нахождение Марии буквально в метре от него, концентрируя все свое внимание только на мне. И я не собиралась это так оставлять.
Не дав ему возможности начать говорить, схватилась за ручки кресла, на котором сидела моя мать, и развернула к нему лицом. Наклонившись к ней, заботливо убрала седые волосы ото лба, показывая иссохшее лицо, что некогда было очень красивым. Как бы ему не хотелось, но Игнат все-таки посмотрел на нее и тут же брезгливо сморщился.
— Что? Она теперь не красивая, да? — удивилась я, наблюдая за реакцией дяди. — Интересно, почему же она такой стала? Не расскажешь, дядя?
— Ярослава, не переходи грань. Это уже давно забытая история…
— Забытая история — моя мать?.. Ты… Она живой человек, она не может быть «забытой историей»!
Резкий хлопок, от которого очень сильно обожгло скулу, а я, не готовая к удару, сразу же упала на пол. Давно мне не прилетало, скажем так, я уже и забыла, каково это. На самом деле, пощечина немного помогла, действительно остудила мой пыл, позволяя мыслить более трезво. Облизав губу, ощущая привкус крови, я подняла довольно красноречивый взгляд на Ладожского, на что его брови удивленно поползли вверх.
— Встань, — уже знакомый приказ, и я подчиняюсь.
— Он убьет тебя, — бросила я, вставая напротив мужчины. — Я расскажу все отцу, и он точно убьет тебя.
— Думаешь, Николай поверит дочери, что предала его, нежели брату, который был рядом с ним в трудные моменты? — издевка так и сочилась в интонации, буквально провоцируя меня на акт насилия, но я прекрасно осознавала, что силы были просто напросто неравны. — Успокойся, Ярослава. Ты нахваталась много дерзости, я посмотрел, потешился. Хватит. Придется снова взяться за твое воспитание и выбить всю эту спесь. Не переживай, в моей клинике отлично умеют проводить коррекцию поведения.
— Я убью себя, — это была одна единственная весомая угроза, которую я могу использовать.
— Насчет этого, — Игнат кинул не менее брезгливый взгляд на мои руки. — Элеонора не доглядела, но твой новый врач такого не допустит, не переживай. Если понадобится, я надену на тебя смирительную рубашку, и ты не сможешь причинить себе вреда, девочка моя. Не думай, что можешь распоряжаться своей жизнью. Отныне, она моя.
Практически все прошло мимо меня, ведь я зациклилась на упоминание об Эл. Ее заменят? И что это значит? Он убьет ее?!..
— Мне не нужен новый врач, пусть будет Эл! — довольно горячо выпалила я, о чем тут же пожалела, но было поздно: Ладожский ухмылялся от моей реакции. — Прошу, не причиняйте ей боль. Она не виновата в этом.
— Ну, что ты, девочка. Никакой боли, — он сделал ко мне шаг, сокращая между нами расстояние. Его ладонь легла мне на щеку, и меня передернуло от этого, но все же я выстояла. — Как это странно, Ярослава. Грачева, по сути, предала тебя, а ты все равно печешься о том, что с ней будет. Но если мысль о том, что я могу прибить ее, заставляет тебя быть такой покорной, то пускай. Впредь, запомни: расстроишь меня, и я сделаю с Элеонорой такое, что…
Договорить ему не дал внезапный толчок, из-за которого все здание буквально застонало, свет попеременно замигал над нашими головами, а с потолка посыпалась штукатурка. Я не устояла и присела на колени, ухватившись за кресло Марии, а Игната откачнуло в другую сторону. Вдруг путь к двери оказался свободным, но я не смогла бы так просто убежать и бросить свою мать. Не после стольких лет разлуки.
Из коридора тут же послышался топот и чьи-то возгласы. Кинув на меня буквально бешеный взгляд, Игнат вышел из палаты, заперев нас с Марией внутри, но я тут же кинулась к двери и начала остервенело по ней колотить и звать кого-нибудь на помощь. Через несколько минут толчок повторился, ощутимее сильнее первого, отчего я шлепнулась на пол, ударившись головой о стену, а кресло мамы вместе с ней укатилось к окну. С потолка начало сыпаться куда обильнее, отчего я не на шутку испугалась, что тот может рухнуть на нас в любой момент. Подбежав к Марии, я откатила ее подальше, на мой взгляд, более менее безопасное место.
Не знаю, сколько я бестолку долбилась в дверь, но это так и не дало никакого результата. Я слышала отголоски чего-то явно не хорошего, отчего создавалось четкое впечатление, что клинику брали штурмом: кто-то кричал, слышался топот, эхо выстрелов, чьи-то грубые приказы и мат-перемат. В какой-то момент я перестала шуметь, опасаясь того, что нас могут просто расстрелять. Толчки повторялись еще несколько раз, и я закатила маму в ванную комнату, и, закрывшись там вместе с ней, начала чего-то ждать. Закручивающееся в животе чувство страха заглушали только настороженность и готовность бежать в любой момент. Впервые в жизни я понимала, что должна буду кого-то защитить, что я в ответе за человеческую жизнь, и мне очень хотелось сохранить ее в целости и сохранности.
Когда мне показалось, что стало весьма тихо, то выглянула из ванной в палату, а там уже бесшумно подкралась в двери. В этот момент — потолок буквально рухнул, но перед этим погас свет, а меня отбросило куда-то то ли вверх, то ли в сторону, понять этого я не успела. Лишь оглушающий ухающий звук от того, что рядом что-то лопнуло, разорвалось на части, а меня придавило чем-то тяжелым. В нос и глотку забилась пыль, из-за которой было больно дышать, ведь та буквально царапала глотку, а с осознанием медленно просыпались болевые ощущения, а потом импульс — мысль: «Мама!»
Я резко открыла глаза, о чем тут же пожелела, ведь те обожгло от мелкой пыли, но, освободив руку, смогла стряхнуть стружку с лица. Как выяснилось, когда я вновь обрела зрение, потолок не обвалился, а лишь часть стены, позволяя выйти в коридор. И, что самое главное, ванная комната не пострадала. С огромным усилием я вылезла из-под обломков шкафа, котором меня и придавило, и кинулась к маме, поспешила вывезти ее из палаты, что было весьма сложно из-за обломков стены.
К лифту доступа у меня не было, да и весьма небезопасно пользоваться им, когда все здание сотрясалось каждые несколько минут. Я пыталась отыскать указатели к выходу и лестнице, но света нигде не было, и в коридорах стояла стена пыли, из-за которой видимость становилась практически нулевая. Завидев вдалеке весьма характерные вспышки от выстрелов, резко свернула в другую сторону, так и боясь нарваться на шальную пулю. Везти инвалидное кресло становилось все труднее, и мне ничего не оставалось кроме, как подхватить Марию на руки. Она была очень худой, и мне удалось затащить ее к себе на спину, но даже так я понимала, что долго не продержусь. Кое-как найдя пожарную лестницу, в кромешной тьме, опираясь на перила, бочком, начала спускаться, но при очередном толчке не устояла, и мы с Марией полетели вниз. Не знаю, каким чудом мне удалось сохранить сознание, видимо, я слишком сильно переживала за маму, ведь сразу же начала ползти к ней, даже еще до конца не осознав, что не могу подняться.
Кто-то схватил меня под мышки, резко оторвав от земли, и я, получив импульс боли в голову от травмы, дергалась и кричала, протягивая руки в сторону лежащей Марии. Меня не удержали, и я снова упала, но на колени, из-за чего могла подорваться и кинулась к ней, только вот звук выстрела заставил меня резко затормозить, и мозг почему-то стал слишком медленно обрабатывать информацию.
Игнат утянул меня прочь. Я поняла, что это он, когда дядя развернул к себе, а потом я кое-что все-таки осознал, рванулась от него, но увидела краем глаза растекающуюся лужу крови из-под Марии. Крика не было, слез тоже, я просто обмякла в его руках, позволяя Ладожскому себя уводить куда-то вниз по ступенькам, но все это продолжалось до очередного толчка, из-за которого нас снова кинуло в разные стороны. От нового удара я как будто бы пришла в себя, понимая, что Игнат просто бездушно пристрелил мою мать у меня на глазах. Вот так просто.
Не став дожидаться, когда мужчина тоже придет в себя, я из последних сил рванула прочь, совершенно не разбирая дороги. Сквозь стену пыли пробивались лучи света фонариков, где-то снова повторялись вспышки выстрелов, раздавались эхо криков и воплей, но теперь ничего не могло меня остановить. Я понимала, что если позволю истерике захлестнуть себя, то просто не выберусь отсюда, а пока адреналин давал мне сил, то нельзя останавливаться.
Выскочив куда-то с пожарной лестницы, скорее всего, на первый этаж, я со всей силы врезалась в кого-то, отшатнулась назад, а затем меня ослепил яркий холодный свет фонаря. Замерев, я просто подняла руки, показывая, что совершенно безоружна.
— Яра?.. Блять, Яра!
Кто-то крепко сжал меня, чуть ли не до хруста костей. Я поняла, что в безопасности, позволила себе обмякнуть в руках своего спасителя, даже практически начала терять сознание, на что меня тут же подхватили.
— Тише, солнце, тише. Я нашел тебя.