Глава 12. Третий раскат (1/2)

Возвращаться в поместье было как-то странно, словно бы окунуться в плохие воспоминания. Казалось, я была здесь в последний раз очень-очень давно, когда по факту даже и месяца не прошло. Однако здесь, во владениях клана Громского было действительно безопасно, ведь это его территория и его люди. С момента приезда, самого Макса я еще не видела. Не то, чтобы к нему не пускали или что-то вроде того, нет. Мне самой не хватало духу прийти к нему и взглянуть на такого вот ослабленного и раненного. Эл практически не отходила от него, но и на меня у нее времени хватало: наложить гипс и сделать обезболивающие уколы. Рому она тоже подлатала.

Насколько я слышала, большую часть времени Максим проводил без сознания, поскольку, как выяснилось, Эл не стала рисковать и не взяла у меня и половины крови для переливания. Мой организм бы этого не выдержал, и от этой мысли я потеряла сон и всякий покой. Из-за этого Громский намного медленнее и сложнее восстанавливался, пока я отделалась лишь трещиной в кости. Я старалась убедить Эл пойти на повторное переливание, но она отказала, убедив меня, что подобное может не выдержать уже сам мужчина. И нам оставалось лишь ждать.

Эти дни ожидания превратились для меня в длинную вереницу абсолютного ничего. Все слилось в одно единое, и я не замечала, когда темнело или светало. Безликим призраком слонялась по поместью, навещая кабинет Эл для процедур. Я бы даже есть забывала, если бы не Крис, которая по максимуму старалась находиться рядом. Но пока сам Громский был недееспособен, то вся ответственность вдруг свалилась на плечи Ромы, Крис и Эл, как самых близких и доверенных его людей.

Ежедневно я видела много вооруженных людей, что приходили и уходили, множество деловых разговоров, которые никак меня не касались и не интересовали. Я старалась лишний раз никому не попадаться на глаза, опасаясь, что кто-то из них признает во мне дочь Белова. Хотя, по-идее, в этом доме я была в безопасности, но отныне я не чувствовала себя так. Я занимала себя чем угодно от чтения до того, что пыталась учиться у Эл элементарным вещам: как обработать рану, перебинтовать, сделать укол и тому подобное. Почему-то я ощущала потребность приобрести подобные навыки, воображая, что, однажды, я смогу так помочь Максу. На деле же мои руки дрожали так, что ничего не получалось, и я лишь зря переводила шприцы. Хотя, с гипсом вообще сложно было что-то подобное делать. И все никак не получалось отделаться от чувства вины. Я так часто ее ощущала, что уже никак не могла определить, в чем конкретно я была виновата. Казалось, что это уже привычное мое состояние, и я смирилась чувствовать себя так, принимая это за норму. Однако в данном случае, моя вина была буквально на лицо — я так и не пересекла порог спальни Максима с того самого момента, как Крис привезла нас с Ромой в поместье. И это длилось уже третью неделю.

Снежок ощутимо поправился, и мне было тяжеловато переносить одной рукой его клетку. Сам же кролик обленился, и когда я выпускала его погулять, он предпочитал спать у меня на коленях. Мне полюбилась библиотека, которая была внушительных размеров, переходящая в конференц зал, коим никто не пользовался. Здесь всегда практически никого не было, кроме прислуги, что стирала слой пыли с полок. Собственно, тут мы со Снежком и проводили большую часть времени. Многочисленные стеллажи с книгами, где проходы между ними напоминали лабиринт. На удивление, я быстро отбросила чтение, понимая, что здесь практически нет любимой мной художественной литературой. К высоким книгам про экономику, политику и закон я не рисковала прикасаться, не имея желания погружаться в то время, когда подобное стояло передо мной стопками, ведь так отец видел правильное образование.

Посадив зверька в клетку, я собралась пройтись, поскольку от длительного сидения на полу у меня затекли ноги. Единственное, что действительно мне не нравилось, это вынужденная мера использовать одежду наложниц. Тот минимум, что уже у меня был, а именно спортивная сумка, что осталась в той квартире, за которой никто не собирался возвращаться. А просить кого-то… Мне казалось, что у Крис с Эл сейчас полно других проблем, нежели думать о том, в чем мне ходить. Одернув коротковатый голубой сарафан, я спускалась по лестнице, босыми ногами касаясь холодных ступеней. Погода с каждым днем становилась все лучше и лучше, поэтому я старалась все чаще выходить в сад, чтобы погреться в лучах солнца. В воздухе буквально пахло летом, что, несомненно, придавало мне сил и хоть немного радовало.

Я не сразу заметила небольшую группу мужчин в общей зале, где обычно принимали гостей в этом доме. Зал находился прямо под сводом двух лестниц и образовывал собой полукруг, в центре которого стояло два темных дивана и низкий дизайнерский столик. Я застыла, осматривая незнакомцев. Те выглядели совершенно не так, как я привыкла видеть: в строгих черных костюмах. Эти же смотрелись так, словно где-то открылся портал прямиком из девяностых, ведь все до единого были в грубых кожаных куртках, надетых поверх простых рубашек, с тяжелыми цепями на шеях. Все они были коротко стрижены, двое из них вообще полностью имели лысую голову, на которых виднелись рубцовая ткань шрамов.

Я поздно опомнилась, понимая, что стала все целым объектом любопытства этих пятерых бандитов, потому что назвать их как-то по-другому у меня не поворачивался язык. Я неловко огляделась по сторонам, заправив выбившийся из хвоста локон за ухо. Как назло, поблизости никого не оказалось, даже прислуги, поэтому и я сама поспешила покинуть эту напряженную атмосферу. Но не тут, конечно же, было.

— Поглядите-ка, какая краля! А что с крылышком случилось, красотуля? — я невольно обернулась, обращая внимания на мужчину, который улыбался мне, показывая пару золотых зубов. Здоровой рукой я накрыла свою розовую повязку-косынку, в которой была зафиксирована сломанная рука, как бы пытаясь защитить пострадавшую конечность. — Чего глазками хлопаешь, а? Я знал, что у Громского младшего здесь такой цветник, но не знал, что девочки и в прям такие сладкие. А, красавица?

Меня передернуло настолько, что дрожь проникла под гипс, и я скривилась от боли. Неудивительно, что он принял меня за наложницу в таком виде. Однако подтверждать его ложные суждения я не собиралась, а даже, наоборот, поспешила разубедить:

— Вы ошиблись. Я не рабыня, — после столь пережитого я научилась немного стойкости и набралась смелости. Но разве что совсем чуть-чуть.

— Конечно, не рабыня, — продолжал тот же амбал, а остальные поддерживали его сальными усмешками. — С таким-то хозяином и принцессой можно стать, крошка. Только с крылышком-то что, м? Громский в немилость впал?

Я понимала, что мне вообще не стоит с ними разговаривать, но меня буквально охватывала ярость от того, что они думали о подобном. Будто бы Макс мог взять и сломать мне руку. Или кому-либо еще в этом доме.

— Это сделал не Максим, — холодно отозвалась я, пересиливая себя, чтобы не отвести взгляда.

— Ну, надо же, по имени кличет хозяина, слыхали? — мужчина обернулся на своих товарищей, и те странно начали посмеиваться, посверкивая явно вставными передними зубами. — Хорошо, красотуля, как скажешь. А вот, лучше, подскажи-ка дяде, где сам Максимка-то, м? Который день уже дела с нами ведет то баба та жопастая, то сосунок с лисьей мордой.

Я слабо поняла, о ком шла речь, но на ум пришли только Крис с Ромой, и я невольно опустила глаза в пол. Значит, они не знали про состояния Громского и, судя по всему, им и не стоит об этом знать, ведь выглядели амбалы вовсе не дружелюбно. И если взять во внимание сферу деятельности Максима и его круги общения, то у него явно найдется много врагов, которые с удовольствием захотят прикончить его в собственной же постели. Я внутренне содрогнулась от этой мысли, и только, кажется, сейчас понимая, в какой же опасности находится Громский. И этой опасности он подверг себя сам.

— Слухи тут разные ходят, что паренька-то продырявили, — вклинился вдруг второй амбал, и от его хриплого и явно прокуренного голоса захотелось закрыть уши и поскорей покинуть дом. — Мол, сам Ладожский на место поставил пацана.

— А я слышал, что его вообще пришили, как собаку последнюю, — после этой вкинутой от кого-то из них фразы последовал поистине смех гиен.

Я сжала кулак здоровой рукой, но волна уверенности и гнева быстро во мне утихла. Да что я им вообще могу сказать или доказать? Они приняли меня за наложницу, поэтому — грош им все мои слова. Я могу лишь не ронять свое достоинство и молча уйти, пока они не решили сократить между нами безопасное расстояние.

— А вы что, бабки базарные, чтобы всяким сплетням верить, не пойму? — все разом подняли головы, чтобы увидеть на втором этаже Рому. — Тоже мне, головорезы, а сами ведетесь на всякий бред с улицы. Или забыли, кто вам крышу и хлеб дает?

— Начальник, не кипишуй, мы не со зла, — видимо, их «заводила» поднялся с места и, как говорится, растопырил пальцы веером, показывая, что он и впрямь лишь шутил.

— И девушку эту трогать не советую, — Рома облокотился о перила балюстрады, явно показывая этим, что спускаться вниз он не собирался. — Иначе Макс выдернет все ваши золотые зубы и вставит уже в место поинтереснее.

— Базару ноль, — отозвался все тот же амбал.

Я даже неловко улыбнулась, ведь моему слуху совсем было не привычно воспринимать такую манеру общения. Однако на улицу мне попасть так и не удалось, ведь по пути меня перехватила Кристина, которая очень торопливо несла уже знакомый мне поднос. На нем было несколько пластиковых контейнеров для хранения разноцветных таблеток и небольшой минимум из еды в виде каши и сока. Таким в последнее время был рацион Макса, основные необходимые вещества для жизни он получал внутривенно, и я практически не вникала во все это. И от этого мне буквально становилось плохо.

— Слава! — облегченно выкрикнула девушка, словно я могла спасти ее от чего-то. — Милая, мне очень нужна твоя помощь!

— Все, что угодно, — кивнула я. Крис я отказывать просто не имела права.

— Сейчас дойдем с тобой до Макса, нужно проследить, чтобы он все это принял и съел, а то товарищ тот еще капризный, ну ты знаешь. А я должна быть там, с Ромой. Ну, ты уже видела тех обезьян? Так вот, чтоб там никто никого не поубивал, пока Эл не освободится. Подсобишь?

Она так мило и ласково мне улыбнулась, при этом обворожительно сдувая прядь с лица, пока мы с ней поднимались обратно на второй этаж. Я лишь кивнула, внутренне содрогаясь от мысли, что мне все же придется зайти к нему. Все прекрасно знали, что я этого избегала, но никто, даже сама Крис, не пыталась уточнить причину моего поведения. Либо у меня все на лице было написано, либо же ни у кого не было времени. Но я сама прекрасно осознавала, что так вечно продолжаться не может.

— Он спрашивает о тебе каждый день, — вдруг как бы невзначай сказала Кристина, слегка покосившись в мою сторону.

— Уверена, он разочарован, — выдохнула я.

— Знаешь, я бы тоже была бы… м-м-м, не совсем довольна тем, если бы, к примеру, Эл ни разу не навестила меня. Согласна? — она постаралась перевести это в шутку, слегка при этом ткнув меня в плечо здоровой руки.

— Мы с Максимом не в таких отношениях, как ты с Эл. Не думаю, что это вообще можно сравнивать. Да, он спасал меня, и я немного привязана к нему, но у меня, в принципе, нет выбора, и он прекрасно это знает, — в голове все казалось логичным и вполне справедливым, но стоило произнести вслух, как мне стало как-то… противно.

Девушка вдруг резко затормозила, и я обернулась на нее. Крис поставила поднос на этажерке, на которой красовались какие-то антикварные часы, и, вперив руки в бока, уставилась на меня так, словно я что-то натворила.

— Уверена, между вами что-то происходит. Пускай, да, все кажется не так, как бы ты себе хотела, но, поверь мне, человеку, который с Максом работает и общается уже не один год! Он, он — Громский, эгоистичный, знающий себе цену мерзавец, хитрый падлюка, никогда бы не стал так рисковать собственной шкурой ради кого-то, если ему этот человек действительно не дорог!

Закончив, девушка снова подхватила поднос и стремительно ушла вперед, оставив меня в небольшом недоумении. Я никогда не думала об этом в таком аспекте, потому что… Потому что это было бы ужасно глупо с моей стороны, ведь я уже не раз убеждалась в том, что реальность вовсе не такая, как бы мне хотелось.

И вообще, я не уверена в том, что смогу кого-либо полюбить. Тем более, мужчину. Тем более, после всего пережитого. Думаю, мои раны все еще слишком свежие и даже слегка кровоточат, а гельштат все еще приоткрыт, и я долго буду отвергать подобное. По крайней мере, пока собственными ушами не услышу что-то подобное от Громского.

Качнув головой, я поспешила нагнать Кристину. Она уже успела зайти в спальню, на пороге которой я и застыла. Здесь царил полный полумрак, ведь плотные портьеры на окнах были завешены, а освещение максимально приглушенное, чтобы, наверное, не раздражать мужчину. Я прислонилась плечом к косяку двери, уже краем уха слыша писк от аппаратов, что каким-то образом поддерживали жизненные показатели Громского. Да и запах здесь тоже был специфичным, как в больничной палате.

— Он спит, заходи, — шепнула мне Крис, и я, обняв себя здоровой рукой, шагнула внутрь.

Спальня Максима действительно была большой, и даже, кажется, состояла из нескольких комнат. Я разглядела кое-как рабочее место, сделанное под сводом потолка с длинным столом, переходящим в настенную доску, завешенную разной информацией. У него здесь стояло даже фортепьяно, из-за чего у меня слегка приоткрылся рот и родилось тысячи вопросов, но Крис отрезвила меня, вернув к ней все внимание:

— Прежде всего лекарства. Два подхода: до еды и после. Вот эта коробочка — до, — она подняла с подноса синий полупрозрачный контейнер и встряхнула его, из-за чего раздался характерный звук. — Ну а этот — после, — аналогично сделала и с красной коробочкой.

Я кивнула, закусив губу. Его кровать находилась в самом конце комнаты, где-то в самой темноте, откуда и доносился писк аппаратов и легкий свистящий шум. Пожелав мне удачи, девушка ушла, при этом одарив каким-то весьма странным взглядом, который я различила даже в полумраке. Я несколько секунд просто стояла у стола, гипнотизируя поднос и просто откровенно не зная, куда себя деть. Решив пока не будить Максима, я тихо начала обхаживать его спальню. Любопытство взяло вверх, и я подумала, что здесь смогу узнать хоть что-то о мужчине такого, чего он сам мне бы никогда не рассказал.

Первым делом я наткнулась на большой гардероб, дверь которого сразу же закрыла. Мне уж точно не хотелось копаться в его вещах, хотя некий интерес и был. Однако я преодолела себя и продолжила тихой тенью скользить по холодному паркету. Из-за практического отсутствия освещения с трудом поняла, что комната сама по себе темная из-за отделки стен и пола, которые имели какие-то очень глубокие оттенки синего и серого, из-за чего мне буквально становилось холодно. Но, видимо, самому Максу было комфортно. Одна из стен была полностью украшена виниловыми пластинками классического зарубежного рока, и я примерно начала представлять музыкальные предпочтения Максима. Также меня порадовало наличие внушительного книжного шкафа, заставленного разношерстной литературой. Кое-как я смогла разглядеть корешки книг, где выцепила полную серию книг про «Крестного отца», на что невольно улыбнулась.

На самом деле, я очень хотела увидеть фотографии. Но ни на полках, ни на столе, ни на стеллажах и даже ни на стенах не обнаружила ни единой фоторамки. Что в офисе у Громского, что в собственном доме — полное отсутствие семейных фотокарточек. Это наводило на многие мрачные мысли. Я знала лишь, что его отца убили, и что он был близок с ним, а более — ничего. Может, из-за этого не было рамок, чтобы не теребить болезненные воспоминания? В любом случае, ответ на этот вопрос мог дать только сам Громский.

Выдохнув, я еще немного потопталась на месте. Нужно было как-то разбудить мужчину, но я совершенно не хотела проходить в ту темноту. Я бы, наверное, так бы и мялась на месте, пока не услышала сухой кашель и хриплый стон. Меня тут же, как ветром сдуло, и я кинулась к кровати Максима, чтобы проверить его. Включив прикроватную лампу, я на секунду обомлела и даже забыла, как дышать. Поэтому я не хотела его навещать. Поэтому так оттягивала этот момент, потому что боялась того, что будет со мной, когда я увижу Максима таким. Боль бывает разной, и с физической я прекрасно была знакома. Но та новая, странная, внутренняя, когда внешних повреждений нет, но болело так, словно у тебя сломаны все кости, была мне еще не знакома. От того я опасалась ее и не знала, как с ней бороться. Именно сейчас она и начинала душить меня.

Казалось, он уменьшился, побелел, стал чуть ли не прозрачным. Громский ощутимо сбросил в весе, потерял здоровый цвет кожи и в целом теперь казался таким хрупким. У него залегли страшные тени под глазами, щеки впали, отчего острые скулы стали еще куда более острее, что от них буквально можно было порезаться. Нет, он по-прежнему был красив, лишь, казалось, постарел на пару лет, накрылся усталостью и болезненной пленкой отчаяния. От его груди шли проводки к одному аппарату, который постоянно пищал, а на руке у него был прекрасно знакомый мне катетер, подсоединенный к капельнице. Из-под одеяла, что накрывало его ниже пояса, виднелись полоски бинтов, которые были пропитаны кровью.

— О, господи… — вырвалось у меня, и я тут же зажала руками рот, но Громский все равно среагировал. Его веки задрожали и приоткрылись. Я надеялась, что он примет это за сон и снова закроет глаза, но нет. Его сон все так же был чутким и, видимо, беспокойным.

— Крис, воды, — хрипло попросил он, и я не стала отвечать, лишь исполнила его просьбу.

Мне пришлось упереться одной ногой в край кровати, чтобы здоровой рукой приподнять его голову и помочь ему усесться в кровати. Затем же, когда Макс устроился поудобнее, подала ему стакан воды, и тогда, щурясь от света настольной лампы, он взглянул на меня, и вода полилась мимо его рта.

— Яра?

— Привет, — неловко пожала я плечом, присаживаясь на край кровати. — Мрачновато тут у тебя. О, ну и раз ты решил попить, то у меня тут для тебя пару таблеток. Ты, наверное, и сам знаешь, но все же выпей, пожалуйста, и поешь. Тебе нужно набираться сил, уверена, ты сам уже устал лежать здесь.

Слова потоком полились из меня, потому что я стремилась заполнить эту неловкую и напряженную паузу. Потому что боялась услышать то, что он сейчас мог сказать мне. Потому что боялась взглянуть на него еще раз и увидеть презрение в глазах, обиду, злость и разочарование. Мне хотелось сбежать, исчезнуть, раствориться, провалиться под землю, но в то же время я хотела быть здесь, рядом с ним, засыпать рядом и заботиться о нем. Однако я ничего абсолютно не могла, и, кажется, мы оба это понимали.

— Знаешь, не стоило приходить, раз уж и раньше не появлялась, — болезненно-хрипло отозвался он, все же принимая таблетки из моих рук и сразу горстью запивая их водой.

— Прости, я…

— Твои извинения мне не нужны, Ярослава. Я прекрасно понял твое отношение, ты его показала лучшим образом, — Громский слегка поморщился, проглатывая лекарства, а затем сам, без моей помощи, поставил стакан на тумбу. — Можешь идти, я дальше сам.

Я ведь действительно хотела просто взять и уйти, так и оставив после себя это горькое послевкусие выпитых таблеток. Но я все еще многим была обязана этому мужчине, и привязана к нему нечто большим, чем просто безысходностью от своего положения. Я отдала ему свою кровь, а он чуть не отдал свою жизнь. Я слишком часто уходила, молча слушалась и никогда не выражала своих чувств или мнения.

— Ты имеешь полное право на меня злиться, но сейчас я не уйду, — я повернулась к нему спиной, не вставая с края кровати. Так было легче говорить, к тому же я все равно чувствовала его пронзительный взгляд у себя между лопаток. — Мне было страшно прийти к тебе и оказаться беспомощной, не в силах тебе помочь. А еще я не хотела видеть тебя таким… больным. Потому что я начинаю что-то чувствовать, и вовсе не уверена, что это хорошо. Ты сделал что-то невообразимое, продумал вплоть до того, что моя кровь в какой-то мере смогла тебе помочь, пусть и не до конца. Моя семья снова причиняет тебе боль, я снова оказываюсь в центре сумасшедших событий, и никак не в силах на это повлиять. Ты используешь меня, но при этом стараешься защитить, и я вовсе перестаю понимать происходящее. Не знаю уже, как к тебе относиться, стоит ли доверять, но продолжаю оправдывать тебя в своей голове, убеждая так, что я все еще жива лишь благодаря тебе. И путаюсь все больше и больше.

Я сморгнула пару слезинок, быстро вытерла ладонями щеки, выпрямилась и шумно втянула носом воздух, успокаиваясь. Мне нужна была небольшая пауза и я была благодарна, что Максим понял это, позволяя мне немного утонуть в тишине и полумраке.

— А еще я начинаю осознавать многие вещи. По поводу себя, своего отца, тебя. Я понимаю, что ты сейчас в большой опасности, поскольку врагов у тебя явно больше, чем доброжелателей. И понимаю, что тебе приходится вести сейчас дела через Крис, Эл и Рому, отчего и им сейчас тоже нелегко. Понимаю, что мой отец так просто не успокоится, и ты явно ждешь от него удара. Как теперь и от моего дяди, который также не успокоится, ведь ты забрал меня. Много от меня проблем, да? — под конец я уже нервно усмехнулась, шмыгая носом. — Но одного я точно все никак не могу понять. От меня ведь не так много пользы, но ты все равно продолжаешь рисковать и оберегать меня. Неужели я и правда такая хорошая приманка?

Я уставилась в пол, слушая позади себя его тяжелая дыхание. Мне не хотелось поворачиваться, но все же сделала это, чтобы взглянуть в лицо Максима, посмотреть в глаза, что поблекли из-за болезни. Громский устало прикрыл веки и вздохнул, выпуская воздух со свистом.

— Ты ничего не обязан отвечать, просто хотела поделиться с тобой. И извиниться перед тобой, — я не выдержала столь долгого молчания с его стороны, поэтому сама попыталась как-то закрыть эту тему, чтобы, наконец, покормить его. — Поешь?

Громский слабо кивнул, и я поставила специальный столик для подноса ему на кровать, чтобы ему удобнее было принимать пищу. Мне не хотелось его более напрягать и, тем более, стоять над душой, поэтому поспешила сообщить:

— Пойду найду Эл. Она должна была уже освободиться.

— Останься, — буркнул Максим, без энтузиазма черпая ложкой кашу. — Иначе опять явишься через месяц. Что с рукой? Игнатушка постарался?

— А? Нет-нет, — заверила я его, снова касаясь гипса пальцами. — Это вышло случайно, когда Рома выводил меня через тоннели. Ничего страшного.

— Как скажешь. Сядь уже, Яра, не стой, как истукан, — бросил Макс, закусывая куском сдобного хлеба.