Глава 5. Смирение и погибель (1/2)

Один из служивых в черной форме полиции смачно сплюнул, что-то сказал своему сослуживцу, и оба разразились поистине таким смехом, которому бы позавидовали бы гиены. Макс сощурил глаза, наблюдая за парнями в форме, насчитывая лишь двенадцать у главного фасада центральной больницы. «Значит, — прикидывал в уме он, — по всему периметру разбросано в целом человек сорок. А ещё внутри все напичкано, блять… Надеюсь, у малого не возникнут проблемы.»

Громский сильнее сжал руль пальцами и раздраженно откинулся на спинку сидения. Его чёрный мустанг примостился в тени деревьев, теряясь в общей массе припаркованных дорогих автомобилей. Апрельская погода пока что сулила солнечным днем, но уже издалека, где-то на горизонте виднелись черные тучи, грядущие очередной грозой. Мужчина вспоминал, как девчонка тряслась от грома и жалась к нему, словно он служил единственной защитой от природной стихии. А теперь он, Максимилиан Громский, терся около здания больницы, стараясь вынюхать хоть что-то об Ярославе.

Беспокойную и напряженную фигуру Николая он приметил уже давно, и все ожидал, что же господин Белов предпримет. Его, как успел понять Максим, совершенно не пропускала охрана в здание, несмотря ни на что. Поэтому Белов бесполезно крутился рядом со входом, то и дело вступая в скандал с кем-то из офицеров. Громский прекрасно понимал, что пару припаркованных черных рендж роверов принадлежали людям Николая, когда же сам мужчина был здесь один. Не считая Ромы, находившегося в разведке.

Максу не очень-то хотелось светить своим узнаваемым в не лучших кругах лицом перед стражами закона, но и сидеть в машине уже несколько часов бесцельно, ему тоже надоело. К тому же, каждый раз, когда он выцеливал взглядом силуэт Николая, то мужчину буквально окутывала ярость. Раны от подлости Белова были свежи, как в памяти, так и на коже, поэтому кулаки самовольно сжимались на руле. Никто не спорил, Максим и сам понимал, что так глупо купился на уловку, когда Ярослава выбрала отца, а сам Белов назвал ложные координаты припрятанной контрабанды оружия. Там его самого и его людей ждал весьма неприятный сюрприз в виде непредвиденной перестрелки, а затем и громогласного взрыва, в котором погибло трое его подчиненных. Девчонка так вскружила ему голову, а затем оскорбила своим выбором, что Громский слепо повелся и зацепился на крючок, который с силой дернул Белов.

Теперь же мысль о владении Ярославой заставляла его нетерпеливо ерзать на месте и покусывать губы, а, смотря на Николая, представлять того на коленях, истекающего кровью и молящего о пощаде.

«Кирпичик за кирпичиком», — так часто говорил отец перед тем, как уничтожить кого-нибудь до мокрого пятна, стерев из истории навсегда. Наверное, большую часть жестокости и кровожадности Макс перенял именно от отца, но и на то были свои причины.

Выудив из бардачка новую пачку сигарет, Макс вылез из машины, давая затекшим ногам, наконец, выпрямиться. Прикуривая на ходу, он направился прямо к Белову. Выпуская клубистый сигаретный дым, Макс краем глаза подметил, что охрана Белова уже засекла его. Подмигнув одному из здоровяков, Громский поднял руки, когда на него нацелилось несколько дул пистолетов. Белов осклабился издалека, но Максим прекрасно знал, что стрельбы не будет: не на глазах у полиции и не перед зданием больницы.

Громский остановился в шагах тридцати, приподнимая брови и, как бы, говоря так: «Я могу здесь хоть до утра простоять.» Наконец, спустя несколько минут напряженной игры в гляделки, Николай подал знак своим людям, и те опустили оружие, позволяя Максу приблизиться. Белов смерил его презрительным взглядом, а затем снова вернул внимание к окнам третьего этажа. Громский тоже поднял туда газа, и сразу же представил образ девчонки в больничной койке. Он быстро отогнал видение, чтобы кинуть едкое, приправленное сладкой злобой:

— Здравствуй, Николай.

Белов нервно дернул плечом, но так и не повернулся к нему. Макса это ничуть не смутило, он встал рядом с мужчиной, продолжая источать запах никотина.

— Дай угадаю: твою мерзкую физиономию не пускают даже на порог? — если Макс и рисковал получить пулю, то в этот раз он был готов: надежный броник плотно стягивал его ребра под пиджаком.

— Что ты здесь забыл, щенок? — огрызнулся в ответ Белов, скрещивая руки на груди.

— Пришел позлорадствовать, что же еще? — Громский хмыкнул, гоняя сигарету во рту туда-сюда. — И да, Коленька, я совсем не держу на тебя зла за то, что ты наебал меня, из-за чего погибло всего-то пару человек. Ничуть.

Повисла тяжелая, как сам свинец, тишина. Максим готов был поклясться, что слышал, как напрягается каждая мышца в теле Белова, как он сжимает челюсти, как его мысли лихорадочно мечутся в слегка седой голове. Конечно, Громский наслаждался подобным, буквально вдыхал сладкий запах гнева и негодования со стороны противника.

«Ты думал, что отправил меня на смерть, мразь. А я же здесь, стою рядом с тобой и созерцаю твое будущее падение.»

— Повторюсь, — Николай терял терпение, и от этого у Максима стремительно повышалось настроение. — Какого хрена ты здесь забыл, щенок?

— Это правда? Старик мертв? — менять маски было легко, поэтому Макса никогда не затрудняло измениться в лице, став серьезнее или, наоборот, расслабление.

— Да.

Громский затянулся в последний раз и выкинул сигарету. Та тлеющим светлячком упала на асфальт, заискрившись ярко-красными огоньками, а затем резко угасла. Что случилось в том треклятом доме? Ярослава точно не могла приложить к этому руку. Она, вспоминал мужчина, цеплялась за вонючую зверюшку, хотя та не стоила и пальчика на её ножке. А тут жизнь человека, несмотря на качество трухлявого старика, но, тем не менее, целая жизнь.

— Что бы там не случилось, это твоя вина, Коля, — Макс засунул руки в карманы, готовясь к очевидной реакции Белова.

Тот не заставил себя долго ждать, метнулся к нахальному мальчишке, который, как думал, если влез в дорогой костюм и пару раз держал в руках пистолет, уже думал, что познал жизнь. Схватив Громского за грудки, Николай как следует встряхнул наглеца. Ярость, которая ждала выхода с того момента, как до Белова дошли новости по поводу дочери, наконец, выплеснулась. Сейчас он походил на дикого, буквально загнанного в угол вепря.

Макс на секунду прикрыл веки, стиснул челюсти, но не дернулся. Он позволил Николаю творить такое, хотя, будь они в другой ситуации, Громский бы за подобное переломал бы все пальцы мужчине.

«Терпение, сынок, — часто говорил ему отец, когда будучи еще совсем юнцом, Максим рвался на дело раньше времени, — залог всех побед.»

И сейчас Максим всецело готов был отдаться этому занятию, которое он, честно говоря, ненавидел — терпеть. Он по своей натуре был нетерпелив, всегда стремился как можно скорее добиться результата, взлететь к вершине, опередить само время, вжимая педаль газа в пол. Но в такие моменты, наблюдая, как капилляры в глазах Белова лопаются от злости, Громский мог отдаться ожиданию. Ведь он знал, что потом, с Ярославой или нет, ему воздастся.

— Не смей раскрывать свой поганый рот, ясно тебе? — слюна брызнула на щеку Максим, но он сдержал себя и продолжал невозмутимо смотреть на беснующегося Николая. — Я почти уверен, что ты приложил к этому руку, ублюдок! Гнилое отродье, ты планировал это с самого начала, ведь так?!

Брови Макса поползли вверх, и он с удивленной улыбкой осведомился:

— Спланировал что конкретно, Коля? Убийство старика с помощью твоей беспомощной дочурки? Прости, конечно, меня, я гениален, но не настолько!

Николай отпустил Громского, слегка оттолкнув его от себя, на что тот даже не покачнулся, не высунув рук из карманов. Максим прекрасно видел, как люди Белова были напряжены и наблюдали за ними, не убирая рук от оружия. И видел то, как было плевать охране около больницы, как молодые парни, видимо, новобранцы, буквально считали мух от скуки.

— Ярослава не могла сделать этого сама, — слегка остыв, уже спокойнее процедил Николай, поправляя свой пиджак. — Я не знаю всей ситуации, но Андрей съехал с катушек после смерти Володи. Насколько мне известно, она до сих пор не пришла в себя, и к ней никого, кроме врачей, не пускают.

— А где выродок? — Макс не удивился смене настроя и откровенности Белова. При таком раскладе помощь можно было принять от кого угодно, а его целью было именно помочь.

— Заперся в особняке, но… — Николай нахмурился, уперев тяжелый взгляд куда-то в окна больницы. — Он не собирается отдавать ее ни мне, ни полиции. Хочет совершить свое правосудие, как только она очнется. Если очнется.

Громский лишь вздохнул и покачал головой. «Яра-Яра, я же тебя предупреждал, глупая ты девчонка.» Боль Николая по поводу состояния дочери отражалась в каждом его движении и слове, как бы он не старался это скрыть. Хотя бы тот факт, что он торчал под окнами больницы больше четырех часов, уже говорило о многом, но никак не могло изменить случившегося.

Несомненно, размышлял Макс, у Белова и мыслей не было, что все обернется таким образом. Он просто думал, что самое страшное, что случится с Ярославой — это секс с Андреем, замужество с ним, возможно, не тяжёлые побои первое время из-за сопротивления. Кто бы мог подумать…

— И все же, мое предложение в силе.

— Вот что ты задумал, стервятник? — Белов, наконец, повернулся и сощурился, как шакал, нацелившись на жертву. — Припёрся сюда и всё ещё надеешься ставить мне условия? Думаешь, ей это поможет сейчас? Она ушла от тебя, Громский, выбрала отца в последний момент!

— Отца, который продал ее в логово голодных гиен, — развел руками Максим, ухмыляясь. — Знаешь, почему я здесь, Коля? Помощи Ярослава просила у меня.

Макс вспоминал тот вечер, когда Крис без всякого приглашения ворвалась в его кабинет. До этого девушка беспокоила его многочисленными звонками и сообщениями, которые он спокойно игнорировал. Тогда его задетое самолюбие и обиду залечивала одна из наложниц, работающая под видом секретарши в офисе. Смышлёная девочка, которую жалко было просто оставлять без дела в поместье. А так, всегда рядом, когда ему нужно было.

Кристина заставила выпроводить способную блондинку, и, честно, он чуть не прибил нахалку, но стоило ей выкрикнуть одно единственное имя, как мужчина остановился. Он позволил Крис рассказать о том, что встретила в магазине Ярославу, об ее просьбе о помощи, о том, что она в конечном итоге обожглась, доверившись отцу. И, что самым сладким было в мольбе о спасении, так это отчаянное: «Согласна на все.» Теперь он мог сделать её своей наложницей, спасти девчонку, заставить чувствовать благодарность и безопасность, а затем… Кирпичик за кирпичиком.

Николай осекся, явно вновь намереваясь выкрикнуть что-то злобное и бесполезное. Макс же упивался выражением его лица.

«Да, Коля, дочурка побежала ко мне, а не к тебе. Она предпочла меня, а не тебя, старый пёс.»

Телефон у Белова требовательно зазвонил и, глянув на дисплей, ему пришлось ответить. Однако взгляд, который он кинул на Громского перед этим, так и говорил: «Мы ещё не закончили.» Макс на это пожал плечами и достал пачку сигарет, снова закуривая. Внимательным взглядом он прошёлся по фасаду больницы, всматриваясь в окна, пытаясь уловить хоть капли какой-то информации. Сколько вооруженных людей внутри? В палате кроме нее есть кто-то ещё? Как часто меняются охранники? Все это он не мог выведать, поэтому надеялся на Рому.

Закончив разговор на повышенных тонах, Белов стремительно вернулся к Максу.

— Каким образом она могла хоть о чем-то тебя просить, лживое ты существо? Ее не оставляли одну, насколько мне известно, — Белов уже не был уверен в своих словах, когда волчьи глаза Громского довольно прошлись по нему, как бы говоря: «Да что ты говоришь…»

— Какая разница? Факт остаётся фактом: Яра просила забрать ее. Понимаешь ли, Коля, ей понравилось у меня в гостях, — осклабился в хищной улыбке Громский, выпуская дым через ноздри.

Белов ничего на это не ответил, хотя Максим видел, что сказать он хотел многое. Мужчина лишь снова нервно одернул рукава пиджака, кинул взгляд на больницу и повернулся к своим людям. Те уже были готовы ехать, и Николай подошёл к одному из автомобилей. Но перед тем, как сесть на заднее сидение, бросил через плечо:

— Она не будет твоей, Громский.

Задняя дверь громко хлопнула, когда Николай исчез в салоне. Двигатели заурчали, и два рендж ровера покинули площадку перед больницей, оставляя после себя запах жженой резины.

— Она уже моя, — провожая взглядом автомобили, констатировал Максим.

Ему понадобилось несколько секунд, чтобы совладать с собой и, наконец, взять себя в руки. Мужчина, сплюнув, двинулся к западному крылу больницы, где, по данным, было на данный момент меньше всего охраны. Приблизившись к густо растущим кустарникам, Максим заметил лишь двух курящих полицаев. Те что-то обсуждали, явно не уделяя должного внимания наблюдению за периметром. Громский, стиснув челюсти, снова затаился в укрытии, поджидая нужного момента. А ждать он, как выяснилось, не любил.

Наконец, один из охранников встал в выгодную позу: повернулся к Максу спиной, тем самым закрыв вид для своего коллеги. Громский стремительно двинулся к целям, отточенным движением заехал по макушке одному полицаю, и, пока не успел опомниться второй, вырубил того прицельным ударом в голову. Двое парней в чёрной форме свалились к его ногам, и, оглянувшись по сторонам, Максим оперативно затащил их в заросли кустарников. К тому моменту на втором этаже распахнулось окно, и оттуда выскользнул Рома. Сверившись с временем на наручных часах, Максим спокойно выдохнул: все шло по плану.

— Ну? — нетерпеливо поинтересовался Громский, испытывая огромное желание вновь закурить.

— Хреново, — буркнул Рома, снимая с рук перчатки. — У палаты двое дежурят, меняются каждые четыре часа, и один постоянно рядом у койки сидит. Пускают только врачей, но она, судя по всему, еще даже не просыпалась. Вторая — скончалась.

— Наложница? — уточнил Макс, вспоминая про данные, где сообщалось о том, что Андрей часто срывал злость на девушках из гарема, а те, в свою очередь, часто не переживали подобного.

— Ага.

Они становились у мустанга, и Громский оглянулся на больницу. Через считанные секунды поднимут тревогу, обнаружив двоих охранников без сознания, а, значит, им нужно было скорее покинуть территорию.

— Значит, Ярославе придется умереть, — пожал плечами Максим, открывая водительскую дверь. — Собери команду, что делать — ты знаешь. Держи меня в курсе, больше никому не сообщай подробности.

Рома лишь кивнул. Когда требовала ситуация, он мог быть собранным и серьезным, поэтому как никто другой заслуживал личного доверия Громского. Подходящего телосложения: длинноватый, но худой и жилистый, с тонкими руками и легкими ногами, Роман отлично подходил для разведки на чужой территории. Он, как тень или призрак, проникал в здания, просачивался в окна и двери, скользил по проходам и коридорам, подобно сквозняку. Макс еще не знал такого места, куда бы не мог пролезть этот парнишка.

— Так точно, — шутливо отозвался Рома, усаживаясь на переднее сиденье.

Макс не отреагировал, продолжая взглядом сверлить окна больницы. Где-то там, в тех холодных стенах, под постоянным надзором, находилась она. И он жаждал наконец заполучить ее.

***</p>

Ощущение желчи подкралось слишком неожиданно, обожгло глотку, заставив резко сократиться мышцы живота. Я даже не до конца поняла, что пришла в себя, пока очередной рвотный позыв не застал меня врасплох, заставив инстинктивно перевернуться на бок и свеситься с края койки. Мутная жидкость полилась на пол из моего рта, а болезненные спазмы сковывали ребра и желудок. Слабость обуяла все туловище, я осознавала, что у меня нет сил, поэтому ощущала, что вот-вот соскользну на пол. Сквозь белый шум и пелену во взгляде я услышала чей-то голос и кое-как разглядела человеческий силуэт. Этот кто-то схватил мои волосы, убирая их от лица, а затем и подхватил меня за плечи, укладывая обратно на подушку. Горький привкус во рту заставлял меня морщиться, а тупая боль в каждом сантиметре тела буквально убивала, била набатом, отправляя импульсы в голову. Я успела захватить момент, когда мне оттерли рот, что-то говорили, кажется, вкололи, но затем я смогла вновь погрузиться в беспокойное беспамятство.

Я плохо помнила произошедшее и то, что было после. Я то просыпалась, то вновь отключалась, и те обрывки из недолгого бодрствования практически не задерживались в памяти. Мне казалось, что перед взором мелькало слишком много знакомых и незнакомых лиц, тряска, словно меня переносили с места на место или везли в транспорте, кто-то гладил по голове, перебирая локоны волос… Призрачные отголоски чьих-то разговоров, ругани и очень громких вспышек, напоминающих выстрелы…

Окончательно мне удалось прийти в себя, когда за окном смеркалось. Я не знала, сколько прошло времени, и где я находилась. Комната походила на обычную больничную палату, но только потом, когда взгляд прояснился, я присмотрелась. Первое, что меня смутило, это облезлые стены с осыпавшейся штукатуркой и пятнами сырости, из-за чего создавался и специфический запах. Чем больше я приходила в более осознанное состояние, тем больше понимала, что нахожусь вовсе не в больнице. Здесь явно было не настолько чисто и стерильно, как должно было быть. Лишь трубка катетера из моей вены на правой руке и множественные бинты на моем теле дарили надежду, что мне и правда окажут соответствующую помощь.

Очередной рвотный позыв не заставил себя долго ждать. Я не понимала, чем меня рвет или, хотя бы, из-за чего, но мутная желтоватая жидкость продолжала выходить из моего организма в тазик, который кто-то поставил у моей койки.

— Как удачно я зашел… — я сама придерживала свои волосы, но сил едва хватало, чтобы держать вес на одной руке на краю кровати, поэтому мне снова кто-то помог. Но я сразу же узнала его по голосу. — Откуда в тебе столько, вот скажи мне? Я думал, половина вылилось на меня еще тогда.

Когда спазмы отпустили меня, Максим помог мне улечься на подушку, и я тут же стыдливо отвела глаза в сторону, стараясь платком быстрее вытереть рот. Я была рада видеть его, но крайне было плохо от того, в каком виде он меня застал. И у меня, конечно же, было миллион вопросов. Громский присел на краю кровати рядом со мной и принялся рассматривать меня, пока я неуклюже пыталась что-то убрать со своего лица.

— Как ты? — спросил он, заставляя меня перестать бесполезно ерзать на месте.

— Ч-что… произошло? — голос почему-то меня не слушался, и звучал слабым и жалким.

— Не думаю, что ты сейчас готова воспринять всю информацию. В лучшем случае, тебя снова вырвет на меня, — усмехнулся он, пожимая плечами. Меня, что… рвало на него?.. — Это долгая история, Яра. Тебе повезло, что ты все время была в отключке. Я думал, что придется усыплять тебя, но, к счастью, ты хотя бы здесь послушалась меня и не открывала глаз.

Я думала, что уже более менее оклемалась, но, как выяснилось, воспринимать длинные предложения все еще было сложно. Голова от этого тут же разболелась, и я, прижав ладонь ко лбу, ощутила грубоватую ткань марли. Кажется, я упала тогда… с лестницы. А почему?..

Я подняла вопросительный взгляд на Макса. У меня, как я говорила ранее, было миллион вопросов, но сейчас я была не в состоянии их задать. Они терялись, путались, как рыбацкие сети, а затем ускользали, как рыба.

— Да, ублюдок сильно тебя покалечил, — Громский наклонился ко мне, протягивая руку, чтобы убрать локон волос с моего лица. Я замерла, в ожидании, когда мое тело отзовется приятным теплом и легкой дрожью, но… Меня прошиб озноб, я неосознанно дернулась, а к горлу подкатил ком. — Тц, ладно. Отдыхай, Ярослава.

Он явно принял мою реакцию на свой счет, поэтому резко поднялся и отошел от меня. Мне хотелось сказать Максиму, что это из-за произошедшего, что мне все еще страшно, и, наверное, я скоро поправлюсь. Но слова застряли в горле вместе с комом, на глаза накатили слезы обиды, и я лишь кивнула.

Громский уже было хотел покинуть палату и оставить меня в своем горе и боли одной, но он замер на пороге. Он словно бы о чем-то вспомнил и повернулся ко мне, окинув задумчивым взглядом. Я украдкой вытерла пару слезинок, а мужчина поднял что-что с пола. У меня тут же захватило дыхание, и губы непроизвольно растянулись в слабой улыбке. Максим поставил клетку с моим кроликом на тумбе рядом с кроватью. Снежок заметался на месте и начал вставать на задние лапки, а его розовый нос смешно дергался. Максим принес мне моего кролика, и это невероятно тронуло меня до глубины души. Как я могла уйти от него?.. Как я могла?..

Громский открыл дверцу и, взяв за шкирку Снежка, вытащил того наружу. Зверек сразу же забеспокоился в его руках, забил задними лапами по воздуху, поэтому мужчина как можно скорее усадил его мне на живот. Глупые слезы радости скатывались с уголков глаз, я улыбалась, как ребенок, которому подарили то, о чем он мечтал всю жизнь. Под подушечками пальцев кроличья шерсть приятно покалывала, и Снежок принялся обнюхивать мои руки, копошась на месте. Я слегка смутилась, заметив, что Максим все это время стоял над нами и просто наблюдал.

— О вас здесь позаботятся, — наконец, произнес он, засовывая руки в карманы. — Только не замучай его до смерти, ладно?

— Спасибо, — слабо отозвалась я, притягивая кролика к лицу, чтобы уткнуться носом в его шерстку.

Громский только кивнул и оставил меня со зверьком, позволяя более менее прийти в себя и успокоиться. Моих сил хватило ненадолго, чтобы повозиться со Снежком. Посадив его обратно в клетку, я улеглась набок, чтобы иметь возможность наблюдать за ним, пока вновь не усну. Я так же прислушивалась к своему телу, понимая, что самые болезненные места это снова ребра, а еще и голова, исходящая гудящей болью. Постепенно память возвращалась, и я, то ли во сне, то ли просто размышляя, восстанавливала фрагменты произошедшего. Какие-то моменты, безусловно, оставались еще замыленными для меня. Например, я совсем не могла припомнить того, как мне удалось спастись от Андрея. Кажется, я кое-как выбежала из комнаты, свалилась с лестницы… А дальше? Тут события терялись, мысли путались, и я провоцировала лишь новую головную боль.

Долго одна я не оставалась, со мной все время кто-то был, чаще всего, конечно же, Эл. Девушка вела себя, как обычно, что меня несказанно радовало. Она ворчала по поводу Снежка, комментировала мои травмы и их последствия, а еще выражала крайнюю неприязнь ко всей семье Гарнеевых. Я слабо улыбалась, кивала или изредка отвечала односложно, но особо сил на разговоры у меня не было. Врач это прекрасно понимала, поэтому не мучила расспросами, просто проводила необходимые процедуры, а затем рассказывала что-то совершенно рандомное, чтобы отвлечь меня от вида шприца в ее руках.

—…поэтому я крайне не рекомендую есть там всякие леденцы, если не хочешь остаться без зубов к тридцати, — в этот момент она вводила иглу мне под кожу, и я зажмурилась. — Кстати, Макс ужасно печется о своих зубах, поэтому ненавидит сладкое. И у него аллергия на шоколад.

— Что? — прижимая ватку к месту укола, улыбалась я на услышанное. — Как может быть аллергия на шоколад?

— Вот так вот, — пожимала Эл плечами, убирая инструменты в свой портмоне. — У него на генетическом уровне не способность расщеплять этот продукт, при попадании в желудок. В последний раз, когда этот идиот якобы случайно перепутал плитку шоколада с глютеновым батончиком, мне пришлось чуть ли не откачивать его. Он начала задыхаться, а потом его рвало несколько дней.