seven (1/2)

У парня привкус железа сразу сливается с рвотным позывом. Он поднимается почти тогда, когда чувствует тяжёлую боль в голове, когда веки такими тяжёлыми становятся, что если упадут, то хлопнут, как двери. Тяжесть не только на глазах: она смешивается с кровью и начинает лениво блуждать по всему телу, не позволяет подростку и с места сдвинуться, не придя в себя. На голову будто наковальня опускается, и Вальт не удержал её, даже если постарался бы. Утренняя пытка, как ещё неизвестное, но с разных сторон наслышанное похмелье, заканчивается также резко, как синеволосый понимает, где сейчас находится.

Вроде поблизости никого нет, а ощущения, будто большими ноздрями дышат в спину. Не долго топив себя в тишине, парень осторожно повернул голову в другую сторону, отмечая для себя, что тело болит как после массового избиения. В пыльном холодном зале, пропитанным серостью и мраком, только он, одинокий стул и грубо привязанный к нему Ширасаги. Старший бледный, словно эти стены его одним своим существованием травят, ресницы подрагивают от холода и, возможно, от личного кошмара голубоволосого. На плечах белой футболки едва заметны несколько красных капель, и кудрявая голова сейчас точно не в целости и сохранности. Аой хочет подняться, но чувствует, как прилипает к полу. Он словно тает, как снеговик в летнюю жару, превращается в лужу и в ней же тонет, как брошенная кукла. Не то, чтобы парень и раньше имел опыт с ударами железными орудиями по голове, но даже сейчас он примерно думает, что боль не страшна. Боль можно перетерпеть, если не такая сильная, и дальше действовать по своему сценарию. Приподнявшись через силу, синеволосый только почувствовал, как дрожат руки. Наверное, адреналин в крови ещё не исчез, а удар здорово заставил мозг и организм парня испугаться. Самого Вальта, как видимо, тоже. — Лу... — кареглазый осёкся, чувствуя, как резко подкатывает тошнота. Ему бы подняться и бежать из странного места, пока те, кто прописали удар, видимо, в качестве профилактики, не вернулись с чем поострее и потяделее, но всё ещё тянет вниз. Вроде бы, Ширасаги и не очень дорог ему, чтобы тащить его с собой, тем более, считая, какой он человек, врагов у него наверняка много. Быть может, ему хотят отомстить, и он заслужил всё это, а Вальт просто попался под руку. Не будь его тогда там, парня бы, может быть, не тронули. Его даже не связали. Настолько он выглядит жалким?

Если им нужен Луи, надо бы убегать, пока не поздно.

Аой бы так и сделал, не будь у него последних капель потрёпанной человечности. Перетерпев колючую боль в затылке, подросток стал ползти ближе к стулу. Пальцы скользили от сырости и пыли, ткань джинсов на коленях тёрлась и меняла свой цвет на более яркий. Тело тяжелело с наклоном в какую-либо сторону, а мозг, кажется, ещё не догнал, что Вальт давно очнулся. Сон тоже не ушёл; словно самым живой, он хватает синеволосого за ноги, подтягивая обратно на его место. У него зубы острые, как у акулы, а руки сильные, такие, что парень злится, то теряет уверенность, то приобретает вновь. Его организм чувствует такое впервые, от вполне сильного удара на и так юное тело уже надавливает потолок со стенами, словно помогая заново заснуть. Ощущения яркие, как новые краски, но быстро пропадают, а недавно отлучившиеся силы уверенно возвращаются.

— Луи... подъём. Вставай давай, — начал Аой, наконец, добираясь до старшего и хватаясь за верёвки. Не то, чтобы у него поблизости был набор острых лезвий для таких случаев, да и ногти были не слишком большими... У него даже голова толком не пришла в норму, чтобы думать и искать логический выход из ситуации, только раскалывается, как скорлупа от ореха под молотком. Кроме волнения и нарастающего страха от осознания проблемы парнем совершенно ничего не движет. — Если ты не поднимешься сейчас, я дождусь, пока тебя убьют первым, встречусь с тобой в аду и самостоятельно затолкаю в самый горячий котёл, обещаю тебе!

Оказавшись за спиной Луи, младший стал царапать верёвки у самого узла, после же, перейдя к нему, принялся нервно его развязывать, для себя оценивая силу того, кто связывал голубоволосого. Замечая, как узел медленно слабеет, а верёвка поддаётся чуть легче, Вальт кое-как натянул победную улыбку, предвещая успех. Пыль закружилась прямо над головой, словно специально привлекая внимание, и попала в глаза. Только к нервному состоянию подростка, видимо, не хватало и раздражения в глазах, чтобы окончательно вывести его из себя. Парень сильно пнул ножку стула и начал тереть глаза, яростно проговаривая под нос многочисленные проклятия. Не имея выдержки и приличного возраста, примерно добегающего до семнадцати, Вальт от обиды разревелся бы. Ему стоило всего лишь на метр подойти к Ширасаги, перекинуться парочкой слов, чтобы сейчас, растирая глаза до красноты, ожидать своей участи. Своей явно болезненной, совсем незаслуженной участи. Он крикнул бы, чтобы услышали все, чтобы поняли, что заебался уже, если бы на стуле не мелькнуло какое-то действие. Верёвка вновь поддалась, слегка натянулась, а Ширасаги, только очнувшись, прищурился и нагнулся вперёд, только отгоняя сон. Кудри растрепарись, словно парень только что кувыркался, наэлектризовались, чтобы ненароком дать кому-то маленький неприятный отпор. Вообще, если убрать все недавние колкости Луи, сам его характер, его ужасную натуру, то парень похож на котёнка. Голубого такого, пушистого, с падающим светом на шерсть, но острыми когтями. Сейчас и не то время совсем, чтобы сравнивать человека с животным, но в голову пришло, пусть без приглашения, и с этим поделать уже нечего. Лучше было бы, если Луи действительно был котом, чтобы быстро поднять того на руки и сбежать. А такого Ширасаги, как сейчас, большого, ещё и высокого, вряд ли сдвинешь с места. Луи приоткрыл глаза, осматривая помещение. Неприятный запах добрался и до него, сырость заставила слабо скривиться. Тело дёрнулось вперёд, и подросток уже было упал на пол, как почувствовал ладони на плечах и оказался вновь прижатым к спинке стула. Шелковица ударила в нос следом, и, стоило парню расставить всё в голове, образ Вальта за его спиной построился сам по себе. Хоть он и не был близок к Аою, чтобы запомнить запах его волос, но он, почему-то, бросался больше всех остальных. Даже духи Ян, даже лёгкий запах пота и крови, вечно исходящий от отца после казней, не сжирали какой-то жалкий аромат шампуня, который он вдохнул раза два точно. Теперь уже третий.

— Где мы?.. — хрипло спросил голубоволосый, вновь осматриваясь по сторонам.

Судя по солнцу, только вышедшего на свет, подростки пролежали здесь целую ночь и остаток того вечера, когда их забрали. Было бы поблизости что-то, что могло описать, где они именно. Помещение парни видели явно впервые, даже Луи, который объездил весь город, побывал примерно в сотне таких заброшенных зданий и снаружи, и внутри. Вокруг такая тишина, что сдавливает голову похлеще криков десятка людей, только где-то за стенами врезались чьи-то тихие слова и маты. — Как будто меня каждый день увозят в какие-то заброшки, чтобы я знал, где что находится, — недовольно ответил синеволосый и поднялся с корточек, жмурясь от лучей солнца, упавших на лицо. — Скажи честно, это по твою душу? — Чёрт знает, — отстранённо фыркнул старший. — Я должен запоминать, что плохого сделал? Даже если бы сделал, в мою сторону не суются, если знают, что у меня за отец. — Тогда причём тут я? Парень резко развернулся, уставившись на Ширасаги. У того вид такой, словно ничего плохого и не случилось. Приподнимает брови, легко пожимает плечами, только и делает, что загадочно осматривается, а как хоть что-то объяснить, успокоить — хрен тебе. Ещё немного и он, кажется, начнёт смеяться, хотя здесь из смешного только ругательства на стенах, кем-то написанные. Хотя даже они не смягчают весь туман волнения, в котором тонет Аой. Даже не тонет, скорее теряется. — Я ведь никого не трогал... — чуть тише добавил младший и, вновь осев на пол, прикрыл лицо ладонью. — Зачем я вообще пошёл в это кафе? Так бы сейчас дома спал, голова бы не болела... ты бы отвечал за свои поступки самостоятельно...

— А ты сегодня особенно добродушен, — хмыкнул кудрявоволосый и, только оттолкнувшись от спинки, собирался встать, как сквозь дробящую слух тишину услышал шаги. Тяжёлые удары по полу чуть ли не заставили волосы младшего встать дыбом. Первым желанием и первой мыслью в голове было рвануть в сторону Луи и спрятаться за стулом, за широкими плечами, чтобы до него хотя бы добрались не сразу. Он едва столкнулся с аметистовыми глазами, превращая весь накопившийся страх в огромное невидимое чудовище, больно сжимающее хрупкие плечи, и дёрнулся в сторону, отползая ближе к ногам Ширасаги. Словно бы сейчас вошедший, ни секунды не задумываясь, достал пистолет и выстрел парню в грудь, чтобы не мучил себя страхом и волнением. Аой был бы не против, ведь острые чувства ощушаются даже больнее пули или ножевого ранения. При всём своём желании выжить, при огромном энтузиазме и вере, что все конечности останутся целыми, кожа не потерпит неприятных изменений, а сам парень не получит психическое расстройство от большого испуга, он бы умер прямо здесь, не дождавшись открывшейся двери. А дверь открылась.

Но парень ещё жив.

В зал размерными шагами вошёл мужчина лет тридцати, разминая руки и вдыхая неприятную сырость полной грудью. Следом прошло ещё пару человек в масках, с оружием на поясах и палками на случай чего из нормы вышедшего. Очнувшихся парней они заметили сразу, выстрелили взглядом, только без оружия, и встали напротив, словно ожидая чего-то. Вид грозный, словно предвещающий смерть или взрыв через какое-то время; глаза у всех такие горящие, словно по одной спичке заточили в себе пламя. Пугающий настрой, но совсем неизвестный, если не для Ширасаги, то для Вальта точно. Один из них, что без маски, со шрамом на половину лица, кривится на верёвку, валяющуюся на полу, и словно грозится взглядом, спрашивает, какого чёрта она не держит кудрявоволосого на стуле. Они прекрасно знают, знают лучше любого в городе (лучше Вальта особенно), насколько Луи опасен в свободе своих действий. По его взгляду, по резким, но незначительным движениям рук или ног можно предугадать сразу несколько выстрелов, несколько порезов в самых значительных для жизни местах и одно вырванное сердце в сжатой ладони. Он крови не боится, он бы выпил её запом, если бы так мог, наконец, убедить людей вокруг в том, что с ним шутить не стоит. Ширасаги и сейчас усмехается, легко показывает зубы, скалится в ожидании того, чтобы напрыгнуть, подобно зверю. Если в глазах мужчин было лишь ничтожное пламя, то в глазах Луи — ядро внутри земли, огромный вулкан и пекло, в котором сам бы даже не вспотел. — Надо было этого тоже связать, идиоты, — фыркнул самый крайний, кивая на сидящего Аоя возле стула. — А лучше убрать сразу. Я его ни разу не видел в компании Ширасаги, он точно ничего толкового не знает. Да и не стоит. По венам синеволосого пронеслись все эмоции из жизни, все счастливые и не очень моменты, которые он бы, исчезнув отсюда, пережил вновь, лишь бы не быть в смертельной опасности простым свидетелем. Сердечные удары увеличиваются в разы, напоминая сразу несколько барабанов, перекрывая воздух. Мужчина дёргается вперёд, не получая никаких возражений от лидера, медленно достаёт пистолет и направляет дуло подростку в голову, показывая, насколько в нём мало человечности. Насколько легко выстрелить в ребёнка, даже не побоявшись воя судьбы, как ему плевать на жизнь Аоя, какой она была и какой могла бы быть. Сердце младшего взрывается, заставляет резко упасть на спину, когда незнакомец становится прямо над ним, зажимает ногами бока парня и даже не наклоняется, целится с одним приоткрытым глазом. Вальт впервые так боится.

Он умирает ещё до выстрела, теряет свою душу, чувствует, как теряет связь с телом и резко проваливается вниз, пробивая собой пол и землю. И жмурится.