three (1/2)
Маэстро названивает другу днями напролёт. Внутри всё сжимается при одном лишь упоминании о Вальте и том, через что прошёл парень. Хочется оттянуть время назад, как жвачку, вернуться хотя бы на пару шагов назад, чтобы вовремя поддержать падающего мальчишку, взять за руку и провести по другой дороге, менее болезненной, более светлой.
Блондин долго смотрит в стену, перебирая пальцами мобильник, а взгляд, как под воздействием магнита, осторожно сползает на тёмный экран.
Он не врал. Позвонить подростку может кто угодно: Вакия, Шу, Зак, учитель, директор, мэр или сам президент, но Аой до телефона не дотянется. Устал тянуться.
Первые несколько дней после того разговора на крыше Вальт в школе так и не появлялся. Учителя ворчат, мол, скоро у спиногрызов экзамены, стресс, бессонные ночи, а парень так просто пропускает занятия, даже не объясняя. Иногда, конечно, объясняет господин Мин, словно через мобильник смотря на преподавателя и заставляя полностью подчиняться. Рантаро же бесит такие методы. Аой не то, чтобы презирал такое отношение, он просто сильно его не любил, всегда считал, что люди должны быть равны независимо от гроша в кармане. А судьба, сука, обломала, и подростку, похоже, уже всё равно на какие-либо позиции. — Наш малыш снова прогуливает, — то и дело говорит Мурасаки, когда не замечает Аоя в их общем строю, и только недовольно хмыкает.
— Конечно, принцам же можно всё, — хохочет парень, проходящий мимо, и быстро сжимается под взглядом команды. — Мы тебе слова не давали, друг, — с нервной улыбкой твердит голубоглазый, забывая о манерах. — Давай, абстрагируйся отсюда. Желательно как можно дальше. Парень опускает голову, но в душе понимает, что их точки зрения со стопроцентной точностью совпадают. Либо это какой-то дружеский рефлекс, либо уже диагноз, потому что сначала ругать, давить на больное, а потом защищать от кого-то другого, кроме себя, — как минимум тупо. Конечно, кому как не Вакии знать, как правильно выставлять себя высокомерным идиотом, при этом быть полностью уверенным, что в словах и действиях нет ни атома греха. Рантаро с огорчением усмехается, долго смотрит на ситуацию со стороны и прикрывает глаза, мотая головой. Они сами себя закапывают в ямы, потому что, как бы не хотели, без Вальта тонут, теряют опору. Аой был их фундаментом, прихлопнул и сложил в одну кучу, читая будущее без экстрасенсорных способностей. Знал же, чёрт, что будет дружба, будет дом, построенный общими усилиями, мир станет краше и на один шаг ближе к полной гармонии. Сейчас эти добрые, крепкие корни обрывают, расцарапывают, сжигают то начало, что стало опорой для общего счастья.
Если когда-нибудь парням, кроме Киямы, удастся понять, что мальчонку надо спасать, они об этом сообщат.
Пока новостей нет.
*** Ширасаги готовится к встречи особо усердно. Всё стоит перед зеркалом, выбирает, в чём явится, как не опозорить отца, показать, насколько он серьёзен и опасен, несмотря на слегка ранний возраст. Если резкий взгляд и зверский аппетит к страху других появился чуть ли не в утробе матери, имидж стоило соблюдать, показывать себя во всей красе. Джинсы простые, брюки неудобные, больше официальные, чем угрожающе и предназначенные для встреч. Кожанка стягивающая, больше уличная, толстовка простая, такая обычная, что даже взгляд на ней не задерживается. Кроссовки несерьёзные, ему в них совсем не нравится. Луи выбирает чёрно-красные мокасины, протёртые, казалось бы, до дыр, сверкающие поярче звёзд на небе. На голое тело парень натянул свободную белую рубашку, после заправив её левую часть в не слишком обтягивающие чёрные штаны. Резким движением поправив ворот, Ширасаги даже сделал круг перед зеркалом, и самому себе улыбнулся. По привычке улыбка больше походила на звериный насмешливый оскал, чем на искреннюю радость, но Луи привык. И Луи доволен. Ему не обязаны указывать, как именно улыбаться, более того, это даже не их дело, и со всем своим устрашающим нутром подросток может делать практически всё, что захочет. Со связями и профессией отца и вовсе кого-нибудь прикончить, если это, конечно, заслужено. Бейблэйд парню наскучил. Злость становилось вымещать всё тяжелее, а его намерения выглядели больше детскими и наивными, чем серьёзными. Лучше пристрелить обидчика или врага из пистолета, что ему добродушно вручил отец на каком-нибудь приёме, чем пытаться доказать свою правоту на игрушках.
Тем более, Луи и так прекрасно знает, что и с этой задачей справился бы на десяток процентов больше ста.
В дверь постучал Ноа, предупредив о скором отъезде, и Луи от нетерпения даже присвистнул. Прихватив с собой красный пиджак, что заслужил отдельное внимание от хозяина, голубоволосый выскочил из комнаты и приветственно кивнул правой руке отца, направившись к лестнице вниз. Кровь кипела, как вода в чайнике, от предвкушения. Хотелось выложиться по полной, показать себя со всех сторон, которые только существуют. Напугать врага одним лишь видом, даже не применяя силы (хотя и на это он тоже способен), показать, что некоторые "ещё дети" способны на то, на что не в силах решиться даже большинство взрослых.
— Господин просил вас особо не выделяться, когда мы окажемся в доме семьи Мин, — ворвался в тишину спокойный голос Ноа. — Это важная встреча для вашего отца, он не потерпит провала. — Если в свои тридцать ты ещё дружишь с памятью, то, будь добр, напомни, когда я косячил, — отстранённо ответил Луи и, услышав в ответ сдержанное молчание, усмехнулся и схватился рукой за перила. — Вот именно.
*** Миновское лицо не выражает ничего, кроме каменной сдержанности и тревоги. С виду мужчина даже мускулом не двинет, но внутри усердно бъётся об первую попавшуюся поверхность головой, потому что кого-кого, а Ширасаги, "старого друга", сразу после приезда он увидеть никак не ожидал. От своих главных источников он ещё в Корее получил письмо, что вся семья отправилась в Канаду, и никаких действий со стороны Ханя не было. До того момента, как подчинённого мэра до изнеможения избили, а потом отправили боссу, в абсолютно неважном состоянии и с надписью, выжженой на спине мужчины "Не суйтесь в мои дела, дорогой мэр". Охрану усилили, явно ожидая очередную угрозу от Ширасаги или ответный удар (а больные места мэра Хань знает как свои пять пальцев), но глава мафии, словно без привычного настроения и энергии, прущей из всех щелей, не стал даже звонить. Мин назвал бы это затишье перед бурей, потому что от такого человека, как Хань, ждать можно чего угодно: от букета цветов и конфет в корзине, до настоящей войны, пьющей, подобно вампиру, только кровь. Давно знакомую группу, состоящую из пару охранников, карателя Ширасаги и самого главаря, встретили без плохих намерений, пропуская в особняк и провожая в гостиную, где и устроился Гону, что слегка нервно сминал газету в руках. На удивление мужчины, Хань притащил с собой подростка, судя по похожим чертам лица, своего сына. Чем бы они ни были похожи, одно общее качество обоих заставляло содрагаться — взгляд. Когда обычные люди смотрят так, как и положено нормальному индивидууму, Хань со своим сыном, как два гения, точно не из этого мира, смотрели грозно, тяжело, устрашающе, больно, иногда завораживающе. Под взглядом всегда, как под прицелом, и, не дай бог двинешься не так, как захотят эти дьяволы, — попадёшь под пулю. Пуля попадёт в сердце, заполнит страхом всё твоё нутро, а сирена внутри будет кричать "опасность!".
Попробуй, пойди против этого, и тебя съедят заживо.
Отец с сыном расположились на диване напротив. Старший улыбался старому товарищу, пытался проглотить молчанкой, а младший стеклянными глазами осматривал всё вокруг, словно его вообще не колышит, где они, перед кем, при каких обстоятельствах. ?Сатана им и остался, но младший, вроде, не такой?, — мысленно убеждал себя Мин, тихо стучал по бумаге в руках, но неуверенность прятал, как за каменной стеной. — Молчание иногда может быть самым большим неуважением, Гону, — подал, наконец, голос Хань, не срывая с лица лёгкую улыбку. — Опустим всё и поговорим по душам, как раньше. Разве так не будет проще? ?... для тебя?, — хотел бы добавить Ширасаги, потому что сам же был более, чем умиротворён. — Как раньше уже не получится, — вздохнул Мин и отложил газету в сторону, перекидывая ногу на ногу. — Потому что ты этого не хочешь. Хотел бы, тогда всё получилось бы, — он осторожно поправил свисающую чёлку. — За прошлое цепляются слабаки, те, кто не может без опоры сзади себя. Чаще всего это не помогает, и дорога вперёд точно так же закрывается, как и дорога назад. Но мы же не такие, старина? — Ты пришёл по делу. Не ходи вокруг да около, — более раздражённо хмыкнул Гону, пришурив глаза. — Мы не на чаепитии собрались, чтобы любезничать. Знаю, на это способен ты. Я так не могу. Говори, что хотел, и будем расходиться. До этого ?более менее? взгляд Ханя вдруг сменяется другим, хотя улыбка, вроде бы, с лица ещё не сошла. Ширасаги в своём мире бушующего подсознания бесконечно много встреляет в мужчину напротив, а улыбкой даже не пахнет. В его мыслях Мин умоляет его остановиться, извиняется, предлагает сделать всё, что старший попросит и сходит с дороги, больше не мешая. Хань злится, что это лишь мысли, косится на женщину в стороне и, словно зверь, подметивший добычу, растягивает улыбку только сильнее.