Глава 8. Лили идет на свидание. (1/2)
— Я не могу сделать это, — хнычу я, пока силюсь застегнуть пуговицу на юбке, а Эмма стоит рядом и раздражающе ничего не делает. — Я не могу влезть в нее! Скажи честно, — я поворачиваюсь, очевидно, застигнув ее врасплох, — я потолстела?
Эмма закусывает губу и делает вид, что задумывается. Но мне не нужны ее глупые утешения или ложь: я и без нее знаю ответ. Все последние вечера я провела в обнимку с чипсами, мармеладом или просто жуя багет по скидке из местного супермаркета, пытаясь хоть как-то уменьшить стресс от постоянной работы.
Довольно быстро из самого ДИЛАНА БУТА Дилан превратился в надоедливого начальника, который забывает отчеты и просит меня быстро сделать новый, не любит оцифровывать записи с маггловских диктофонов (угадайте, кто занимается и этим), не приемлет даже минимальной системы в документах и чувствует себя вдохновленно ближе к полуночи, звоня мне и накидывая кучу идей и фактов, которые мне надо проверить, а затем приехать в офис пораньше, сбегать нам за кофе и рассказать, что из его гениальных идей стоило моей бессонной ночи, а что нет.
То шикарное мероприятие, когда я надела свое новое платье, переливающееся всеми красками при свечах, и хихикала в окружении сексуальных игроков, казалось нереальным сном. За неделю я не только узнала о Малфое и его глупом бизнесе все, что можно и нельзя, но и поняла, как иногда тяжела и скучна работа журналиста. Не могу сказать, что меня радовал какой-то из этих фактов. Дилан сказал, что я должна знать Скорпиуса лучше, чем себя саму. Ха.
— Надень что-то другое, — предложила Эмма без особого энтузиазма. Я сверкнула на нее глазами.
— Что? Мешок для мусора?
— Я не знаю, Лили, — она раздраженно поводит плечами. — Да, ты слегка… набрала вес!
— За неделю, — я падаю на кровать в отчаянии, — Мерлин! За чертовы семь дней я превратилась в слона…
— Эй, — Эмма поднимает ладони в знак протеста, — последний год ты голодала почти каждые выходные, конечно, ты была худее, чем сейчас. Слушай, у тебя же остались старые вещи? Возьми что-то из них.
Я кинула на нее безумный взгляд. Что? Я поклялась себе, что больше никогда и ни за что не буду такой же толстой, как в тот страшный год. И вот, это случилось. То, чего мы боимся больше всего, неизбежно приходит в нашу жизнь.
Если вы не поняли, все мои внутренние опоры зижделись на чем-то внешнем. А точнее, моей внешности. Мне важно быть красивой. Я знаю, что это мое преимущество. И прямо сейчас я стала на шаг ближе к тому, чтобы все потерять.
Даже этот дурацкий Жак Фурье не пригласил бы меня на свидание, не выгляди я тогда как Синди Кроуфорд в ее лучшие годы. И все, кто говорят обратное, просто врут.
— Я позвоню и отменю свидание, — Эмма попыталась выхватить телефон из моих рук, но я быстрее. — Что ты делаешь?
— Лили, ты не отменишь свидание с Жаком Фурье из-за пары новых килограмм, ясно?
— Ты не понимаешь, — я отмахиваюсь от внезапно активировавшейся соседки, набирая номер спортсмена, — он обратил на меня внимание тогда, в мои пятьдесят пять…
— О, пожалуйста, замолчи. Это заметно только тебе!
— Ты и сама сказала, что я чуть пополнела… Жак! Это Лили Поттер. Привет.
Эмма смотрит на меня со смесью ненависти и надежды. Я делаю ей знак, чтобы она вышла из комнаты, но она даже не двинулась с места. Закатив глаза, я говорю без особого энтузиазма:
— Мне очень жаль, но я должна отменить нашу встречу.
— Что-то случилось? Мы можем перенести, — я с удивлением приподняла бровь, заслышав его идеальное английское произношение.
— М-м, мне нужно запереться в спортзале, потому что ни одна приличная вещь не способна вместить мои новые объемы, вот так, — Эмма бьет себя ладонью по лицу, а я лишь усмехаюсь. Жак удивленно смеется. — Кстати, твой английский значительно улучшился за эту неделю.
— Ты удивительная девушка, Лили — проблема девчонок вроде Эммы в том, что они позволяют чувствам завладеть над разумом, и пускают в ход старые как мир ужимки и попытки произвести впечатление. Моя тактика проста: я никогда не придаю парню слишком большого значения. И именно это заставляет их делать все, чтобы получить обратную ситуацию. Довольно забавно, что великий и ужасный Жак Фурье притворяется безграмотным и едва знающим английский язык человеком на публике. Все вокруг меня что-то скрывают. Как там говорят: мы притягиваем то, что сами излучаем, так? — Вот что: как насчет того, что ты пойдешь со мной на свидание, а я возьму на себя заботу о твоем… наряде?
— О, я не очень настроена на шоппинг, — я разглядываю маникюр, делая вид, что едва заинтересована в разговоре.
— Обещаю, никакого шоппинга, — Эмма кивает так сильно, что я начинаю задаваться вопросом, а не отвалится ли у нее голова. Я бросаю беглый взгляд на время.
— Сейчас довольно поздно. Все магазины закрыты.
— Я знаю, Лили. Я обещаю: никаких магазинов, никакого шоппинга.
— Тогда как ты собрался позаботиться о моем наряде? — я сдаюсь. Эмма подпрыгивает на месте.
— Доверься мне, Лили, — он все же произносит мое имя на французский манер, делая ударение на последний слог. Если честно, Малфой и Дилан единственные, кто делают это правильно, и не раздражают меня тем самым. — Я пришлю за тобой машину?
— Ладно, — я вздыхаю, и Эмма начинает делать какие-то странные жесты руками, видимо, выражая свой восторг. — Я буду готова через полчаса.
— Прекрасно, belle. Мой водитель будет у тебя через полчаса. Пришли мне адрес.
Я кладу телефон на кровать и скрещиваю руки. Эмма начинает визжать.
Спустя полчаса я спускаюсь вниз, одетая в джинсы, которые были мне велики до печально известных событий, старый кашемировый свитер и видавшие виды шлепки с ортопедической подошвой. По крайней мере, у меня приличный педикюр, так что я намеренно выбрала обувь с открытым носом. Правда, кроме нескольких пар босоножек на десятисантиметровом каблуке и этих поношенных биркенштоков у меня ничего не оказалось.
Что ж. Если моя теория «чем меньше внимания отдаешь, тем больше получаешь» верна, то Жак Фурье и я обречены на вечную любовь.
Передо мной останавливается такая же машина, как у Малфоя, и на секунду я пугаюсь, что это он внезапно нагрянул ко мне в вечер пятницы, чтобы сказать, что я ужасно работаю и вообще собираюсь на свидание с каким-то его заклятым врагом. Между ними ясно ощущалось напряжение в тот вечер, а еще эта странная блондинка буквально съедала моего старого друга взглядом. В общем, обычное французское рабочее мероприятие.
Водитель выходит, чтобы открыть для меня дверь, и, слава Мерлину, никакого Малфоя на заднем сидении. Я на всякий случай заглядываю на пассажирское, получив удивленный взгляд, и ограничиваюсь быстрой улыбкой. Мы трогаемся с места, и, когда огни вечернего Парижа начинают мелькать в окне, я вспоминаю свою поездку после клуба вместе с Малфоем и Мэттом. И то, как меня вырвало в его ванной, а потом я разбила это дурацкое зеркало…
Обычно мне не свойственны такие чувства, как стыд или вина. Максимум — неловкость. Но эта ситуация что-то из ряда вон: мы никогда не говорим про нее, но я не могу избавиться от ощущения, что каждый раз, завидев друг друга, первое, что вспоминает Малфой и я, это то, как он держал мою окровавленную руку под крики Мэтта на заднем фоне.
И я не знаю почему, но мне доставляет какое-то извращенное удовольствие тот факт, что он пытался поцеловать меня на полу в ванной перед этим. Конечно, мы оба были пьяны, а я еще и под кайфом, поэтому даже случись этот поцелуй, он был бы не в счет. В любом случае, это приятно: внимание парня. Потому что, давайте будем честны: Малфой точно мелькал в моем списке «с кем бы я могла или хотела переспать». Однозначно далеко после Забини и молодого Мэтта Дэймона, но все же.
Вся дорога занимает около часа, и, когда машина останавливается посреди дороги на опушке пустого поля, я задаюсь вопросом, почему мы не могли встретиться где-то в городе и аппарировать.
Водитель открывает дверь и помогает мне выйти.
— Надеюсь, вы не привезли меня сюда, чтобы убить и закопать части моего тела по разным местам, — говорю я по-французски, с ухмылкой подавая ему руку.
— Английский юмор, — кивает он без тени улыбки. — Я никогда не понимал английский юмор.
Что ж. Славно!
— Лили, — я отворачиваюсь от ярого патриота своей страны, — ты здесь, — Жак приближается ко мне и целует в обе щеки. Он в мантии, и я не могу разглядеть его наряд. Зато могу предположить, что он одет как раз подходяще для того, чтобы совершить кровавое убийство.
Эту шутку я оставлю при себе.
— Жак, — я пародирую его чрезмерно радостный тон, — какого черта мы здесь?
Он смеется. Что ж, хоть кто-то в этой стране понимает английский юмор.
— Спасибо, Максан, — он кивает водителю, и я тоже запоздало благодарю его и прощаюсь.
— Идем, — и Жак указывает в сторону леса, граничащего с опушкой поля. Я бросаю ему удивленный взгляд. — Ты все увидишь через пару минут.
Ладно. По крайней мере, я умру не такой толстой, и, надеюсь, всем будет очень и очень горько от того, что они не простили мне мои ошибки и не смирились с тем, что я такая стерва до того, как мое тело расчленят и закопают по всему полю.
Мы хлюпаем по грязному полю, и довольно быстро мои ноги покрываются не только комьями земли и травы, но и замерзают. Я с раздражением спрашиваю, долго ли нам идти, и тогда Жак, оглядев меня снизу вверх, вдруг делает типично-сексистскую и, к тому же, до жути клишированную вещь.
Он берет меня на руки.
О, нет, ловелас-любовник. Поставьте меня обратно.
— Ты знаешь, я вполне способна передвигаться самостоятельно, — это так странно. Я чувствую себя действительно некомфортно. Да, Жак не такой высокий, как, например, Малфой… Или Ал, или Забини. Справедливости ради, Малфой вообще не носил меня на руках, это просто… предположение.
— Не сомневаюсь. Просто… я чувствую себя виноватым за то, что не порекомендовал тебе надеть другую обувь.
— Что-то вроде резиновых сапог?
— Тогда ты бы точно не согласилась, верно? — он смеется, обнажая свои белые зубы. Почему-то это действует на меня гипнотизирующе.
— Да, — честно отвечаю я, и Жак неожиданно опускает меня на землю. — Ох.
Он поворачивается ко мне спиной и взмахивает палочкой, и тогда поле перед нами меняет очертания. На месте равнины и жидкой грязи вырастает стадион для квиддитча. Я не могу сдержаться, чтобы не открыть рот. Слева от меня раздается довольный смешок.
— Полагаю, такого не делают в Англии?
— Я же говорила, я не разбираюсь в квиддитче, — бормочу я, не в силах отвести взгляд от выросшей на моих глазах конструкции. — Стой, что… что мы делаем здесь? Мы пришли на игру?