2. (1/2)

Осенние закаты наступают раньше и ощутимо покусывают холодом. Даже в подъезде приходится накидывать что-то существеннее домашней футболки.

Антон сидит на ступеньке, положив под себя рюкзак и нахохлившись, и с нотками ненависти смотрит на окно, которое бы встать и закрыть, но так не хочется терять комочек тепла, образовавшийся где-то в животе у прижатых к груди коленок. Антон одной рукой вытаскивает из кармана старой кофты пачку, выуживает из нее сигарету, поджигает и торопливо сует в зубы. Комок тепла внутри немного расширяется с первой затяжкой.

Пятница одновременно радует и огорчает. Расписание на субботу все состоит из физкультуры и факультативов по подготовке к экзаменам, так что можно и прогулять, но ночевать дома — ни разу не вариант. Антон концентрирует злость на окне, хлопающем створкой по стенке от ветра, и неторопливо курит, растягивая сомнительное удовольствие и еще более сомнительный обогрев. Стряхивает пепел на ступеньку.

Дверь внизу теперь никто не привязывает. Антон слышит, как она хлопает, и неловко скукоживается: за эти пару недель он научился различать шаги Арсения, простудившегося в первые дни сентября и покашливающего на каждом пролете. Его импровизированная пепельница стоит на подоконнике, но вставать за ней тоже не хочется. Антон недолго мечется между совестью и эгоизмом, выбирает второе и не торопится докурить сигарету, пока сосед поднимается.

— Привет. — Арсений останавливается на площадке и приподнимает бровь.

— Не нуди. Не хочу вставать. — Антон понимает его взгляд и лениво огрызается, взмахивая сигаретой. Ему неловко, но не слишком.

— Холодно? — Арсений даже не догадывается о наличии у себя сверхъестественных способностей. Или это возраст, опыт и стариковская мудрость? Антон усмехается, наблюдает, как Арсений закрывает окно и снимает с него банку. — Я думал, мы договаривались.

— Договаривались, — Антон перехватывает банку и успевает закатить глаза, прежде чем сбить пепел в нее. У него нет оправданий, и ему становится неловко все сильнее. Что делают хорошие люди, когда нарушают уговоры и обещания? — Ну прости.

— Ну прости? — Арсений присаживается перед Антоном и улыбается, что не вяжется с его посерьезневшим тоном. Антону кажется, что сейчас его будут ругать. Поэтому он невозмутимо кивает и затягивается еще раз. — Мне кажется, ты не очень-то раскаялся.

— Вообще нет, — Антон жмет плечами, убеждая себя, что не тушуется под этим внимательным взглядом. — Ну бля, че ты на меня так смотришь? Что мне сделать? Нормально извиниться?

— Как минимум.

— Ты как будто учитель-гопник. — Антон фыркает, оглядев мужчину, сочетающего элегантный присед на корточки со строгим пальто. — Ну ладно, ладно. Прости, буду теперь курить в баночку. Все осознал.

— Надеюсь, ты не будешь поступать в актерский, — Арсений смеется и коротко кашляет, приподнимается с корточек и разминает плечи. Антон двигается поближе к перилам, чтобы дать ему пройти, но он остается на месте и только внимательно смотрит. — А чего тут сидишь?

— А где еще? — Антон заносит сигарету над дырой между пролетами лестницы, потом вспоминает и стряхивает ее в банку. — Если даже тут холодно, на улице вообще окоченеешь.

— Ну, выбежать покурить не окоченеешь. А потом домой, в теплое одеяло или ванну, — Арсений дружелюбно улыбается.

— Ключи забыл, — вяло отмазывается Антон, прищурившись. — А предки уехали к родственникам, так что… Сижу тут.

— А ночевать где планируешь? Тоже тут? Или к друзьям пойдешь?

Антон не сдерживается и невесело хекает. Медленно качает головой, удивляясь, какое безоблачное детство было у Арсения. Откуда он все-таки к ним приехал? Из страны сказочных фей и хороших отношений в семье? Неужели никогда не натыкался на веселые пятничные загулы родителей, решивших отпраздновать наступление выходных? Если повезет, уйдут куда-нибудь следующим утром, когда алкоголь в доме кончится, перенесут свою буйную тусовку к друзьям и — как обычно — пропадут до самого вечера воскресенья. Антон пожимает плечами.

— Будто меня кто ждет. Тут перекантуюсь. Завтра приехать должны, тогда и вернусь. — Он останавливается вовремя, чтобы не добавить, что такое уже не в первый раз. Рано еще доверять кому попало подробности личной жизни. — Да ты не парься. Иди, иди, че встал.

Антон делает вид, что окончательно теряет интерес к их диалогу, и задумчиво вглядывается в окошко, неторопливо докуривая сигарету. Арсений немного мешает, правда, но он быстро уходит к себе. Антон закрывает глаза.

Наверное, так даже лучше, что он не стал допытываться, узнавать, почему у несчастного подростка нет ни единого друга или родственника, к которому можно было бы завалиться на ночь в подобной ситуации. А может, он все-таки пошел звонить в службу опеки, доложит сейчас на безответственных родителей, и Антона заберут в приют. Он открывает глаза и последний раз затягивается остатками сигареты, прежде чем выбросить окурок в банку. Дверь наверху щелкает замком.

— Дети не должны ночевать на лестницах, — назидательным тоном произносит спускающийся по лестнице Арсений. Антон добавляет еще одну улику в пользу того, что он работает учителем.

— Дети вообще никому ничего не должны, — рассеянно отвечает Шастун, просчитывая время до прибытия службы опеки. Арсений усмехается и вдруг кладет руку ему на плечо.

— Пошли, хватит сидеть тут. Попу отморозишь, будешь потом как я кашлять.

— А ты кашляешь, потому что попу отморозил? — Антон посмеивается и разворачивается, прищурившись. — Куда пошли?

— Ко мне, конечно. Не оставлять же тебя правда тут ночевать.

Арсений ждет. Антон недоверчиво пялится на него секунды три, а потом бодро поднимается, подхватывает легкий рюкзак и первым взбегает по ступенькам, пока Арсений не передумал и не отозвал предложение.

Даже в прихожей уже теплее. Антон оглядывает ровную шеренгу ботинок на полочке для обуви, тормозит, стаскивает свои кеды и тоже запихивает на полку. Дома бы он не разулся, конечно, но тут, видимо, приличное общество.

— Чувствуй себя как дома, — закрывает дверь зашедший за ним Арсений. Антон кивает, не оглянувшись. — Где ванная, помнишь? А потом будем готовить ужин.

— Готовить, — повторяет зачем-то Антон уже на пути в ванную. Рюкзак он закидывает по дороге в открытую дверь гостиной, преспокойно моет руки и долго рассматривает себя в зеркале. Заодно дотошно осматривает ванную, прежде чем пойти на кухню. — Веселенькая у тебя шторка. Это кто, дельфины?

Арсений отрывается от плиты и оглядывается. Антон подходит ближе и заглядывает в сковородку, принюхиваясь.

— Нарвалы, вообще-то, но ты близок, они тоже относятся к зубатым китам, — Арсений помешивает невнятное рагу деревянной лопаткой. — Салат хочешь?

— Хочу. А какой? — Антон заставляет себя оторваться от наблюдения за аппетитными кусочками мяса и картошки.

— Какой будет. Посмотри в холодильнике овощи.

Арсений машет лопаткой в сторону холодильника, в котором после недолгих поисков Антон находит помидоры, огурцы, кочан какого-то салата и два разноцветных перца. Он сваливает овощи в раковину и принимается мыть. Отчасти — чтобы быть полезным и немного отблагодарить за гостеприимство, отчасти — все с теми же корыстными мотивами и в соответствии с образом хорошего человека, достойного переезда в местечко поприятнее.

— А почему нав… нарвалы? Любишь рыб?

— Ой, отнюдь, — Арсений фыркает и посмеивается, подходит ближе, забирает у вздрогнувшего Антона помытые помидоры и укладывает на доску. — Но нарвалы — не рыбы, они киты, а следовательно, млекопитающие.

'Надо же, какие мы умные', язвит Антон про себя, а вслух тянет понятливое 'а-а' и кивает. Какая разница, млекопитающие, рыбы, все равно же в воде живут, а значит, им самое место на шторке в ванной. У него дома вообще шторки нет, хоть с кем.